Двойной узел
Шрифт:
2 ноября 1943 г.
За инициативу и наблюдательность, проявленные в деле раскрытия бандналетов,
Поощрить материально участкового уполномоченного 4-го отделения милиции мл. лейтенанта Панчихина Федора Ксенофонтовича, выдав ему сверх пайка из фонда управления 1 кг (буханку) хлеба и две сельди.
Начальнику областного управления НКВД от ст. оперуполномоченного к-на Филимонова
Настоящим уведомляю, что Нюхтиков Г. А., 1915 г. рожд., прож. по ул. Пихтовая, 4, в настоящее время находится на коечном лечении в областной
4 ноября 1943 г. в 3 км от черты города, возле смолокурни, стоящей на берегу р. Вильнянка, обнаружена а/м ЗИС-5 АЮ 39–05 фургон. Хлеб в количестве 1100 мест, с которым машина следовала в лесопункты Мухинского леспромхоза, исчез. В помещении смолокурни находился труп человека в возрасте 30–33 лет, с культей вместо трех пальцев (кроме большого и мизинца) правой кисти. В результате запросов в адрес городских организаций о лицах, не выходивших на работу в период с 29 октября по 4 ноября с. г., была выявлена личность Чубенко Петра Фомича, 1912 г. рожд., киномеханика к/т «Звезда», который с 29 октября перестал выходить на работу. Опрос по местожительству не дал ощутимых результатов, так как в квартире Чубенко проживал с больной сестрой и лежащей в параличе матерью, от которых не удалось добиться никаких показаний. Соседи же заявили, что иногда не видели Чубенко неделями, так как с утра допоздна работают на производстве, а Чубенко часто не ночевал дома. Труп, предъявленный на опознание в смолокурне, был ими опознан. Экспертизой установлено, что смерть наступила от огнестрельного ранения в область сердечной сумки.
В смолокурне были обнаружены также четыре порожних бутылки из-под водки (разбитые), алюминиевая кружка и засохшие куски хлеба. В помещении имеются следы длительного пребывания человека.
В соответствии с вышеизложенным предписывается оперативным путем выявлять людей, которые были знакомы с Чубенко, особенно среди лиц, ранее судимых, так как Чубенко ранее отбывал 6 лет заключения за разбойное нападение, с целью определения круга людей, которые могли участвовать в бандитских налетах.
Опять списки, проверки, заявления, сообщения, рапорты, справки. А это что? Ну-ка, ну-ка…
То, что он увидел, превзошло все его ожидания. Воочию, будто в театре, представилась описываемая документом сцена, только лица персонажей проявлялись нечетко, черты их были неясны, расплывчаты, словно стертые временем.
Начальнику облуправления НКВД от ст. оперуполномоченного к-на Филимонова.
В соответствии с планом мероприятий по отработке лиц, совершивших бандналеты 2, 16 и 28 октября с. г., мной был проверен по месту жительства Чертулов Павел Кириллович, 1913 г. рожд., ранее судимый за карманные кражи, прож. по ул. Алтайская, 12-а, кв. 2. Оперативным путем мной было установлено, что Чертулов ранее поддерживал связи с Чубенко, они вместе пьянствовали в квартире Чертулова, приводили туда женщин. Чертулов при разговоре не стал отрицать факт знакомства с Чубенко, но пояснил, что не видел Чубенко уже недели две, в последний раз встретил его на толкучке, но тот почему-то не стал с ним разговаривать, поздоровался и ушел. Он же сам не встречается в последнее время ни с кем из старых друзей, так как много работает, берет заказы на дом, обслуживает госпиталь (Чертулов — сапожник, инвалид). Со слов соседки, 68-летней Карнауховой, с которой побеседовал перед разговором с Чертуловым, я знал, что 25–26 октября к нему заходил Чубенко. Поэтому я спросил, не вспомнит ли Чертулов этот случай. Но Чертулов ответил мне, что Чубенко действительно заходил к нему, взял подковки к сапогам и сразу же ушел. Он не придал этому его визиту значения и поэтому не сказал мне о нем. Тогда я спросил, что за старший лейтенант («командир с тремя звездочками», как пояснила Карнаухова) заходил к нему в октябре…
«Старший лейтенант! — зазвенело в мозгу Семакина. — Появился, голубчик. Что же дальше-то?»
…Он мне ответил, что к нему три раза заходил старший лейтенант, который в конце сентября, прибыв на переформировку, отдал ему в починку сапоги, но у него не было материала, и он сильно задержал заказ. Тогда старший лейтенант пришел к нему домой и сказал, что посадит его в тюрьму, если он ему не сделает сапоги в срок. Чертулов ему пообещал, но так и не смог сделать заказ. Тогда, придя через три дня, ст. лейтенант стал грозить ему пистолетом. Они уговорились
на послезавтра. Через день тот зашел за сапогами, рассчитался и сразу ушел. Ни имени, ни фамилии его Чертулов не знает. Я спросил Чертулова, почему он так волновался, когда мне это рассказывал, на что Чертулов ответил, что боится, так как ст. лейтенант мог на него нажаловаться, и я пришел его арестовать…Считаю, что сведения, сообщенные Чертуловым, могут соответствовать действительности. Это не исключает, однако, необходимости проверки его как личности, весьма известной в преступном мире, в соответствии с чем предлагаю…
Семакин оторвался от бумаги. Болел затылок. Следующая страница оказалась последней.
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
Учитывая, что срок, установленный для расследования преступления, истек, а лица, подлежащие привлечению по делу в качестве обвиняемых, не установлены, руководствуясь п. «а» ст. 202 УПК РСФСР… следствие по уголовному делу № 166 приостановить.
ГЛАВА VII
Попов долго читал изъятое Семакиным из архива дело, хмурился от напряжения, отчего смешно двигались острые уши. Потом сказал:
— Куда они столько хлеба могли девать?
— Ума не приложу, — развел руками инспектор.
— Не вижу я, Михаил, никакого выхода из этого дела. Разве сапожника начать искать? Ты ходил по адресу?
— И ходить не стал, — ответил Семакин. — Снесли давно эту улицу, я город хорошо знаю. Да и что толку? Ну найдем мы его, а он нам снова набрешет. Тем более — время упущено.
— Ну, не знаю тогда, — пожал плечами следователь.
— А я знаю? Ночами, если честно, не сплю — думаю. Там люди, между прочим, погибли. Да кто, может, от голода. У меня мать от него в войну умерла, а меня в детдоме еле выходили, когда сюда привезли. Я ведь ленинградский. Хотя, впрочем… никогда после того там не бывал. И хочется, да все, вишь, дела. — Он вдруг смущенно заулыбался, но тут же провел рукой по губам, стер улыбку. — Сержусь я на тебя, Юра.
— А что я могу сделать? — простонал Попов. — Мне уж теперь новое дело дали. По взяткам. Так что положение, сам видишь, ты уж извини, придется пока тебе самому.
— Как новое дело? — резко спросил Семакин. — А старое? Быстро это у тебя делается.
— Как есть! Да и если уж откровенно, не больно я в него верю, Миша.
— Вон оно что! — сквозь зубы сказал инспектор. — Верите, не верите. А людей-то убили!
— Да ты не сердись! — успокаивал его Попов. — Я помогу тебе, помогу. Ну что мне сделать, говори!..
— Ничего не надо делать! — отрезал капитан. — Я уж сам как-нибудь.
— Ну вот. Обиделся. А зря, между прочим. Дело-то все равно в моем производстве. И я занимаюсь его расследованием, как могу, конечно. У тебя что, задумки, версии есть? Что дальше-то?
— Да вот, — остывая, сказал Семакин, — адресочек один раздобыл, понимаешь. — И протянул листок.
Попов взял у него бумажку, прочитал вслух: «Майор в отставке Филимонов Илья Иванович. Ул. Клары Цеткин, дом…»
— Ну, действуй.
Филимонов жил на пятом этаже серого грязного пятиэтажного дома. Он сам открыл Семакину дверь — высокий румяный старик, с аккуратно зачесанными назад волосами, в выцветшей военного покроя рубашке. Тяжелый подбородок, крупные солдатские складки на щеках. Он угрюмо уставился на Семакина.
— Слушаю вас?
Инспектор вынул удостоверение, показал. Филимонов вроде смягчился немного:
— А, из органов? Проходите тогда.
Провел Семакина на кухню, посуровел снова:
— Почему, товарищ, запаздываете?
— Куда? — растерялся капитан.
— А вот туда! Второй год, понимаете, общественность пишет в органы письма, чтобы приняли меры к длинноволосикам, которые нарушают общественный порядок возле дома, и в подъездах, а вы и в ус не дуете! Вот, полюбуйтесь — удосужился в конце второго года появиться! Вы будьте спокойны — я этого так не оставлю, есть, есть задумка в Совмин написать. Полетят, полетят звезды!
Филимонов разволновался, трясущимися руками стал прикуривать папиросу. Семакин чувствовал себя крайне неловко. А старик все кричал про общественность, которую он возглавляет в борьбе с длинноволосыми, ничего больше не знающими, кроме как нарушать.
Наконец капитан не выдержал.
— Илья Иванович! — жестко сказал он. — Вы меня не поняли. Я к вам по делу. Как к оперативному работнику. Бывшему. Так что извините. Я передам, конечно…
Филимонов встрепенулся, замер на секунду, затем посмотрел внимательно на Семакина и на цыпочках вышел из кухни.