Двухколесное счастье
Шрифт:
– Давидушка, спасибо тебе, сынок.
Давидушка??? СЫНОК??? Бабуля, я тебя не узнаю! Это же кавказец! нерусский! Не дай бог – армянин! Нет, это просто помутнение какое-то… Может бабушка тоже успела упасть и удариться головой, когда я прижималась к груди этого ребенка гор?
– Я сама могу дойти! – вырывается из меня тонкий писк, потому что дыхание просто сковало каким-то непонятным волнением. Но парень и не думал меня отпускать. В два шага он добирается до нашего туалета, совмещенного с ванной, носком ноги отодвигает дверь и ставит меня четко на пороге.
– Асья, я не буду стоять под дверью, но только если вы пообещаете, что громко позовете меня, когда закончите, чтобы я
_________________
Выходить из туалета стараюсь бесшумно. Назло Давиду. Наступать на ногу почти невозможно, поэтому передвигаюсь маленькими прыжками на здоровой ноге. Это получается еще хуже – голова вмиг начинает кружиться. Видимо скакать при сотрясении мозга – не лучшая идея. Хватаюсь за стену в надежде, что он удержит меня, но не тут-то было. Предательская стена никак не хочет меня поддержать и стоит ровно и отстраненно. А вот мне равновесие удержать не получается – меня начинает мутить и я стремительно перемещаюсь чуть дальше к этажерке, стоящей в прихожей. Но и она не выдерживает моего натиска и заваливается первой. Вместе с газетами, которые бабушка хранит в ней на нижних полках, квитанциями за коммунальные услуги, а также моей небольшой коллекцией косметики – бутылочками и баночками, которые с грохотом разлетаются по всему маленькому коридору квартиры.
– Асья! – подлетает ко мне Давид, поднимая с пола в очередной раз.
– Асюша! – вслед за ним рвется испуганная бабушка.
– Почему вы не позвали, как я вас просил? – спрашивает строго, отчего я чувствую себя виноватой.
– Я вызываю скорую! – кричит бабуля.
– Не надо, - пытаюсь возражать, но меня уже никто не слушает.
Бабушка крутит диск домашнего проводного телефонного аппарата, а Давид на руках несет меня в спальню.
Почему-то мне становится неловко находиться с мужчиной в комнате, где есть расправленная кровать. На которую он меня еще и бережно кладет. Укрывает одеялом, словно маленькую девочку. И вместо того, чтобы деликатно уйти, вдруг останавливается напротив кровати неприлично близко ко мне и пристально смотрит в глаза, так что мне хочется спрятаться под одеяло.
– Асья, - укоризненно произносит Давид, не отрывая своих черных глаз с огромными ресницами и хмурыми густыми бровями над ними. – Я думал, что сбил красивую молодую девушку вчера… - он замолкает, а я заливаюсь краской – то ли комплимент так действует, то ли какая-то недосказанность в его словах. – А оказалось, что мне под колеса попал ребенок.
Ну ничего себе! На оскорбления я не подписывалась!
Открываю рот, чтобы возмутиться, но Давид, словно не замечая, продолжает.
– Вы ведете себя безрассудно и глупо. Если ваше собственное здоровье не составляет для вас никакой ценности, то не мешало бы вам подумать о вашей бабушке, - последние слова неожиданно отрезвляют. Парень прав – в своих поступках я руководствовалась чем угодно – от маниакального желания привлечь внимание Марио, до глупой гордости, которую хотела продемонстрировать Давиду, - но только не заботой о самом дорогом человеке…
– Если вы надеетесь, что я сейчас уйду, то зря, - с вызовом, как мне кажется, произносит парень. – Я бы и рад, - в голосе звучит какая-то горькая презрительная усмешка, - Но я обещал своим родителям и вашей бабушке, что исправлю последствия своей оплошности. Я буду контролировать ваше лечение до тех пор, пока не получу
от врача справку о том, что вы абсолютно здоровы, - он чеканит слова, а я не успеваю следить за изменением своих чувств, которые врываются в моё сознание одно за другим по мере слов Давида. – И как только я буду уверен, что все последствия нашего столкновения ликвидированы, я покину вас. Навсегда.Его глубокий баритон повисает в воздухе и словно зрительно ощущается в комнате еще долгое время после ухода из неё Давида.
Он отстанет от меня после моего выздоровления. Значит, мне нужно поскорее поправиться.
Но почему-то грустно…
9.
Как оказалось, Давид не ушел совсем из нашей квартиры. Я слышала его голос при разговоре с бабушкой и доктором, который приезжал меня осмотреть. Но в комнату ко мне парень больше не заходил.
Я слышала обрывки фраз, из которых поняла, что мне выписали большой список лекарств и Давид, не внимая бабушкиному протесту, всё-таки купил их за свой счет.
– Асенька, какой хороший парень этот Давид, - говорила бабушка, когда мы наконец остались с ней вдвоем. – Он всё рассказал мне, - бабушка понимающе смотрит на меня, а я пытаюсь угадать, что она имеет ввиду под этим загадочным «всё».
Не зная, как реагировать, чтобы не выдать себя раньше времени, также многозначительно ей киваю.
– Мальчик сказал мне, - хмыкаю от слова «мальчик», вспомнив запах его духов. Ага, мальчик… - что сбил тебя на велосипедной дорожке, а потом отвез в больницу, - бабушка строго смотрит на меня. – Почему ты мне ничего не сказала?
– Бабуль, ну я просто не хотела тебя волновать. Думала, что всё и так пройдет…
– Асюша! – перебивает меня. – Если бы не Давид, я бы так и не узнала, что у моей внученьки сотрясение мозга?!
– Ба, ну прости, - улыбаюсь ей своей фирменной улыбкой, за которую бабуля никогда не может долго злиться на меня.
– Эх, коза, - не удерживается от ответной улыбки. – Знаешь, что люблю тебя и не могу долго злиться.
– Ага, - тяну к ней свои руки для объятий, которые мы так любим. – И пользуюсь этим.
Бабушка щекочет меня, как она всегда это делает. Немного больновато всегда выходит у неё, из-за того, что бабушка у меня очень сильная, но я всегда делаю вид, что мне просто щекотно и она тогда, счастливо улыбаясь, просто целует меня в макушку.
– Но всё равно, - бабушка меняет тон на нарочито строгий. – Ты почему обидела мальчика? Вышел от тебя как в воду опущенный…
– Ба, да я его не обижала, честно. Он сам обиделся, что я его не позвала, когда из туалета выходила, - говорю почти правду, это ведь и была причина его морализаторской лекции перед уходом.
– Ну, сама посуди, что я буду его звать в такое место? Может еще над горшком надо было попросить меня подержать!?
– Ну, коза! – снова смеется бабуля. – Ладно, делай как знаешь.
Бабушка гасит свет. В темноте мне видны её очертания, но даже без них я знаю, что она делает - крестится перед иконами, истово крестит меня, а потом вздохнув о чем-то своём, откидывает одеяло и ложится в кровать.
– Ба, - зову её тихонько.
– Да, Асюш, - отзывается бабушка, привставая на кровати. – Тебе что-то принести?
– Нет-нет, лежи, - быстро останавливаю её. – Я просто спросить хотела…
– О чем? – бабушка всё-таки присаживается на кровати, видимо, подозревая, что это может быть что-то важное.
– Давид… - начинаю, не зная, как сформулировать свой вопрос. – Ну… он же… - надеюсь, что бабушка догадается, к чему я веду. – Не русский…
– И что такого? – она и правда не понимает, к чему мой вопрос.