Двукратные изыскания в Южном Ледовитом океане и плавание вокруг света в продолжение 1819, 1820 и 1821 годов
Шрифт:
26 марта. Прошедший день и всю ночь имели благополучный ветр. В полдень 26-го были в широте 39°2'19'' южной, долготе 149°46'50'' восточной.
21 марта. В 7 часов утра увидели к западу берег Новой Голландии; находились тогда в широте 37°17' южной, склонение компаса было 8°34' восточное. Настало маловетрие.
В следующий день служители занимались мытьем и чищением, чтобы встретить Светлое Христово воскресенье. Приятная погода оживила всех, на лице каждого изображалась радость. После столь долговременной мокроты от снега, дождей, изморозья, тумана и проч. все с особенным удовольствием просушивали свои вещи.
В первый день светлого праздника все оделись в летнее чистое праздничное платье, по обыкновению соотечественников наших отслушали заутреню и все молитвы. Служители разговлялись куличами. С утра тихий ветр от юга дал шлюпу покойное положение. Мы шли в виду высоких гор Нового Южного Валлиса
29 марта. Мы лавировали в виду берега; все наслаждались прекрасною погодою, шутили, играли и забавлялись, выносили наверх платье, книги, карты и проч., приуготовляли секстаны, вытирали стекла в зрительных трубах, дабы яснее видеть приметное на берегу; одним словом, все находились в приятной деятельности, а, напротив того, только три дня тому назад никто не выходил наверх без должности, тогда термометр в самый полдень показывал не более 8° теплоты. Все болты внутри шлюпа от прежнего холода отпотели, их беспрерывно вытирали, и сие продолжалось, доколе корпус шлюпа не приобрел теплоты равной теплоте с окружающим воздухом.
В полдень мы были в широте 35°57'42'' южной, долготе 150°57'51'' восточной; тогда возвышенность на берегу Новой Голландии, называемая Pigeon House, была от нас на SW 87°30', а самый крайний берег, мыс Отвесный (Perpendicular), на NW 6°46', сим определяется положение упомянутой возвышенности Pigeon House на 4' южнее, а мыс Отвесный на 4'30'' западнее, нежели по атласу Флиндерса. [80] В сие время крайний в виду нашем берег находился от нас в двадцати милях. В 2 часа, подошед к берегу южнее залива Георгия (George Sound), на расстоянии шести миль, поворотили. На низменном, против нас находящемся берегу, желтел песок; далее виден был повсюду лес, а неподалеку от моря белый домик.
80
Определения Беллинсгаузена верны.
К 9 часам вечера, после непродолжительного штиля, ветр переменился, задул тихий благополучный, и мы взяли курс на NtO. В половине восьмого часа прошли мимо залива Ботанического, так названного капитаном Куком в первое его путешествие. При самом входе в Порт-Жаксон выехал на лодке лоцман, которого мы приняли для ввода шлюпа на якорное место. На первый наш вопрос о прибытии шлюпа «Мирный» отвечал, что еще не приходил, а были два русских шлюпа – «Открытие» и «Благонамеренный», которыми начальствовал капитан Васильев, и что уже недели с три тому назад отправились в Камчатку. Я полагал, что как шлюпу «Мирный» путь предстоял большею частью вне льдов и с меньшими опасностями, нежели наш, то и надлежало бы ему прибыть прежде нас, и, не нашед его, заключил, что, вероятно, господин Лазарев в ночное время при бурных погодах приводил шлюп чаще к ветру для предосторожности, дабы не пройти какой-либо еще неизвестный берег. В 10 часов мы шли между среднею высокостью и буруном, омывающим каменную подводную банку.
Зеленеющие берега Порт-Жаксонского залива, обросшие лесом, местами красивые долины и желтеющий песок в малых заливах казались нам превосходными видами после столь продолжительного облачного, единообразного горизонта, на котором разбросаны были льды, омываемые свирепыми волнами, и где голодные бурные птицы, рассекая воздух, ищут себе пищи. В сей мрачной суровой стране кажется, будто сердце человеческое охладевает, чувства сближаются с окружающими предметами, человек бывает пасмурен, задумчив, некоторым образом суров и ко всему равнодушен, но, напротив, под чистым небом и благотворным влиянием все оживляющего светила, взирая на разнообразные красоты природы, наслаждается ее дарами и чувствует всю их цену.
На половине пути от входа в залив с моря до города Сиднея встретил нас весьма приязненно капитан порта г-н Пайпер и предложил нам стать на якорь на рейде против самого города. Мы воспользовались сим предложением и в 11 часов утра против города Сиднея, на глубине шесть с половиной сажен, имея грунт ил с серым мелким песком и малыми ракушками, бросили якорь, пробыв 131 день под парусами со времени выхода из Рио-Жанейро.
Вновь строящаяся крепость на мысе Бенелонге находилась от нас на SO 14°, в трех кабельтовых. Сие якорное место тем более было нам приятно, что все иностранные суда должны становиться в так называемой Нейтральной бухте, где стояли и французского флота капитаны Боден и Фресине, посланные правительством для произведения разных исследований и, буде можно, обретений. Мы отвязали все паруса и спустили гребные суда.
Господин Пайпер, отправляясь с шлюпа, предложил мне ехать с ним на берег к губернатору генерал-майору
Макварию, я с признательностью сие исполнил, когда мы совершенно установились на якорь. За несколько дней до нашего прибытия в Порт-Жаксон у двух матрозов на ногах оказались синие пятна, несомненные признаки цинготной болезни. Один был из татар пожилых лет, а другой русский, молодой, превосходный марсовой матроз, но, к сожалению, слабых сил.Господин Берх поил их отваром из сосновых шишек. Почитая сие средство недостаточным, я приказал тереть ноги их лимонным соком и давать им выпить по полурюмке того же сока; сим средством, которое при отправлении нашем советовал мне г-н вице-адмирал Грейг, только что могли удерживать болезнь в одной степени. Мы старались употреблять все средства противу сей злой заразы, но долговременное 130-дневное плавание в холодном, сыром и бурном климате превозмогает все усилия. Я почитаю себя счастливым, что на пути не лишится ни одного человека.
От мокроты и холода свиньи и бараны также заразились цинготного болезнью, и несколько из оных умерло в продолжение нашего плавания и у них посинели и распухли ноги и десны, так что бараны по прибытии в Порт-Жаксон не могли хорошо есть свежую траву от боли и слабости в распухших деснах.
Поставляю обязанностью отдать справедливость всем господам офицерам, что они споспешествовали благополучному совершению плавания нашего деятельностию и точностию в исполнении своих должностей, без чего не могли бы мы достигнуть столь успешного окончания трудной и долговременной нашей кампании. Я особенно признателен капитан-лейтенанту г-ну Завадовскому, который, занимая капитан-лейтенантскую должность по шлюпу, разделял свою опытность и службу со мною. Без помощи его я должен бы переносить всю тягость сего многотрудного похода или иногда принужден бы, для облегчения моего, делать сигналы господину Лазареву идти форзелем, [81] чего я в продолжение всего путешествия избегал, для того, что шлюп его ходил дурно, не мог бы много нести парусов и мы бы медленно шли вперед; когда же шлюп «Мирный» шел в кильватере в надлежащем расстоянии, тогда действовал по моим сигналам с желаемым успехом.
81
Форзель (или форзейль) – корабль, который высылали впереди эскадры.
Мы нашли в Порт-Жаксоне 40-пушечный английский транспорт «Коромандель», под начальством штурмана королевской службы Доуни; он привез ссылочных из Англии. На возвратном пути в Европу назначено ему зайти в Новую Зеландию за лесом в залив Островов (Bay of Islands); другой такой же транспорт «Дромедери» не задолго пред нами отправился туда же.
Они имели повеление взять в Новой Зеландии леса, годные на стеньги 74-пушечных военных кораблей. Тендер «Мермонд», под начальством лейтенанта Кинга, который описывал северную часть Новой Голландии, в скором времени отправляется для окончания описи; кроме сих судов, мы нашли двенадцать купеческих судов, большею частию из Индии и Кантона, откуда лавки в Порт-Жаксоне наполнились произведениями Китая и Индии.
Около полудня на европейской неопрятной лодке с северного берега прибыло к нам семейство природных жителей; они несколько изъяснялись исковерканным английским языком, кланялись по-европейски очень низко, кривляя лица, чтобы изъявить радость. Один из них имел на себе худые брюки английского матроза, на лбу повязку из шнурков, выкрашенных красною землею, на шее медную бляху, наподобие четверти луны, с надписью: Bongaree Chief of the Broken-Bay-Tribe 1815.
Сия бляха висела на медной крепкой цепочке; по надписи мы узнали, кто был наш гость, а он прибавил, что провожал капитана Флиндерса и лейтенанта Кинга в их путешествиях около берегов Новой Голландии. Бонгаре представил нам свою жену Матору, которая была полузакрыта байковым английским одеялом, а голова ее украшена зубами животного кангору. Дочь ее полубелая, довольно приятного лица и стана, кажется, что происходит от европейца, а сын черный, похож на отца; все были нагие. Бонгаре говорил, указывая на своих товарищей: «Это мой народ»; потом, показывая на весь северный берег, сказал: «Это мой берег». Я приказал дать им по стакану гроку, сухарей и масла, сколько съедят. Видя такую щедрость, они просили табаку, старого платья, гиней и всего, что им попадалось на глаза. Я велел дать им несколько бразильского витого табаку и сказал, что платья и гинеи получат, когда привезут рыбы, живых птиц, кангору и других животных. Ответ их был: «О, есть, есть!» Со шлюпа сии поехали полупьяные, с ужасным криком; Матора называла себя королевою, поступала с большею неблагопристойностью, нежели все прочие посетители.