Двуликий Берия

На постановлении от 5 марта 1940 года стоят подписи членов Политбюро, но есть одно примечательное исправление: в составе тройки, которая должна была проштамповать смертные приговоры полякам, первоначально стоявшая в машинописном тексте фамилия Берии вычеркнута и чернилами вписана фамилия Б.З. Кобулова. Это можно расценить как доказательство того, что предложение за подписью главы НКВД составлялось не им и уже после принятия Политбюро принципиального решения. Вероятно, это решение было сначала принято руководящей четверкой в составе Сталина, Ворошилова, Молотова и Микояна, чьи подписи стоят на документе. Отсутствующих Калинина и Кагановича опросили потом по телефону, и они тоже высказались «за». Не стал бы сам Лаврентий Павлович предлагать самого себя в состав тройки, чтобы потом самого же себя и вычеркивать. Вероятнее всего, текст предложения о применении к полякам высшей меры печатали не сотрудники Берии, а секретарь Сталина А.Н. Поскребышев. Думаю, что Берия действительно был против казни поляков и мог попросить Сталина, чтобы его имя было вычеркнуто из числа тех, от лица которых формально будут вынесены смертные приговоры. Принимая во внимание относительный либерализм Берии в бытность его во главе Грузинского ГПУ и его послевоенную позицию относительно объединения Германии в единое буржуазно-демократическое государство, рассказ Серго о возражениях отца против расстрела поляков представляется вполне правдоподобным.

Между прочим, то, что Берия был против расстрела польских офицеров, доказывается материалами расследования катынского преступления специальной комиссией американского сената, изданными в Вашингтоне в 1952 году. Выписку из этих материалов Руденко представил Маленкову 18 июля 1953 года. Она представляет собой допрос сенатором Махровичем анонимного свидетеля, одного из уцелевших польских офицеров из Козельского лагеря:

«Махрович: В первую очередь скажите, кто такой Берия.

А.: Берия является министром внутренней полиции.

Махрович: Он является министром НКВД. Правильно ли это?

А.: Да.

Махрович: Это внутренняя полиция?

А.: Да.

Махрович: Теперь он является вице-премьером России?

А.: Да.

Махрович: Вы не присутствовали при этом разговоре?

А.: Нет, я не присутствовал.

Махрович: Знаете ли вы, когда он происходил?

А.: Это было за несколько дней до моего разговора.

Махрович: Таким образом, в октябре 1940 года?

А.: После 10 октября 1940 года.

Махрович: Знаете ли вы, кто участвовал в разговоре с Берия?

А.: Да, я знаю.

Махрович: Кто они?

А.: Подполковник Берлинг, полковник Горжинский, подполковник Букаенский и подполковник Горчинский…

Подполковник Горчинский рассказал мне об этих беседах, когда он возвратился вечером…

Мы постучали в дверь и были пропущены из наших камер в ванную комнату. Мы уселись в ванной комнате, и он рассказал мне в этот вечер о своей беседе с Берия…

Махрович: Расскажите нам точно, что он вам передал относительно разговора с Берия.

А.: Он сказал, что в разговоре было предложено сформировать бронетанковую дивизию. Берия сказал, что он хочет сформировать бронированный кулак. Берлинг поинтересовался: «Откуда мы возьмем офицеров? Я хотел бы получить своих офицеров из Старобольска и Козельска». Об Осташкове речи не было, потому что в Осташкове были в первую очередь пограничная полиция и охрана. На это Берия ответил, разумеется по-русски, что «мы совершили большую ошибку». И он повторил это дважды: «Мы совершили большую ошибку», «мы совершили большую ошибку».

В других выписках из материалов американской комиссии, предоставленных Руденко Маленкову, приводились показания одного из свидетелей, запротоколированные в 1943 году командованием польской армии Андерса: «…Когда я упомянул в разговоре с комиссаром Берией о большом числе наших первоклассных офицеров из лагерей в Старобельске и Козельске, он ответил: «Составьте список их, однако многих из них больше там нет, потому что «мы допустили большую ошибку».

Во время второго разговора с комиссаром Меркуловым последний еще раз подтвердил содержание указанного комиссаром Берией.

Соответствует подлиннику. Военный штаб, 14 мая 1943 г.

(Печать польского военного командования)».

Выписка из стенограммы допроса полковника американской армии Генри И. Шиманского, произведенного конгрессменом Махровичем.

«Махрович: Вы, возможно, найдете запись беседы с Берия, главой НКВД.

Митчелл: Приложение V к вещественному доказательству 10а содержит запись беседы, на которую вы ссылаетесь. Она находится в части доклада, датированной 6 мая 1943 года.

Махрович: Имеете ли вы запись беседы генерала Берия, в которой он упоминает об ошибке, которую они допустили?

Шиманский: Да.

Махрович: Мне бы хотелось, чтобы вы зачитали ее. Скажите, генерал Берия был генералом, возглавлявшим НКВД, не так ли?

Шиманский: Правильно.

Махрович: Эта беседа произошла когда?

Шиманский: До октября 1940 года.

Махрович: Кто присутствовал на беседе?

Шиманский: На беседе присутствовали Горжинский, бывший подполковник Букоемский и бывший подполковник Зигмунд Берлинг.

Махрович: Кто передал вам запись этой беседы?

Шиманский: Она была взята из одного документа, а генерал Андерс дал мне заверенную копию.

Махрович: Зачитайте, пожалуйста, заявление Берия, сделанное тогда.

Шиманский (читает): «…Согласно письменным заявлениям, находившимся у полковника Горжинского, Берия, когда его спросили о судьбе польских военнопленных офицеров, заявил следующее: «Мы допустили большую ошибку».

Махрович: Это было заявлением генерала Берия, когда его спросили о судьбе польских офицеров?

Шиманский: Да, сэр.

Махрович: Он сказал: «Мы допустили большую ошибку»?

Шиманский: Да, сэр».

«Это мнение Берия было подтверждено народным комиссаром госбезопасности Меркуловым, согласно дальнейшему высказыванию Берия о том, что вышеуказанных офицеров больше не существует. Отсюда вытекает, что с офицерами, интернированными в Козельск и Старобельск, что-то произошло даже до октября 1940 года».

Руденко специально указал: «В МИД СССР хранятся как английский текст, так и русский перевод материалов американской комиссии».

Очевидно, сожаление о том, что расстреляли польских офицеров, Лаврентию Павловичу инкриминировать не решились, поскольку то, что Катынь — советское преступление, Москва официально категорически отрицала. Возможно, в какой-то момент у Маленкова, Хрущева и Руденко была идея списать Катынь на Берию, но, во-первых, в мире бы никто не поверил, что Берия расстрелял польских офицеров без ведома Сталина. А во-вторых, из свидетельств уцелевших поляков ясно следовало, что Берия признавал расстрел в Катыни ошибкой, причем не своей, а нашей, т. е. всего советского руководства.