Двуликий Берия
Шрифт:
Следователь В.Н. Зайчиков, в январе 1953 года работавший помощником начальника следственной части по особо важным делам МГБ СССР, писал в письме Хрущеву в середине июля 1953 года о том, будто именно Берия рекомендовал Абакумова на пост главы МГБ: «Тов. Сталин говорил, что если за Абакумовым наблюдались порочащие его действия еще до выдвижения на пост министра, то и об этом надо сказать, не боясь того, что это может указать на ошибочность выдвижения Абакумова. Далее тов. Сталин сказал: «У нас кандидатура Абакумова не вызывала доверия. Назначили мы его по настоянию Берия. Вскоре после назначения членам Политбюро стало ясно, что Абакумов не на месте. Вот из-за такого отношения к подбору кадров я недолюбливаю Берия и не доверяю ему».
Должен добавить, что на всех стадиях рассмотрения в Министерстве переработанного после указаний тов. Сталина проекта
Здесь Зайченко сознательно смешал две вещи — выдвижение Абакумова в число руководящих работников НКВД после прихода к руководству наркоматом Берии (это выдвижение действительно сделал Лаврентий Павлович) и выдвижение Абакумова на пост министра госбезопасности. Во втором случае Берия был ни при чем — у него, как мы помним, была совсем другая кандидатура в качестве главы МГБ. К концу 1945 года отношения Абакумова и Берии были уже слишком плохими, чтобы Лаврентий Павлович рекомендовал его в министры. А Гоглидзе, близкий к Берии, действительно мог стараться подчистить в обвинительном заключении по делу Абакумова кое-какой компромат, относящийся к периоду до 1939 года, чтобы Берию не могли обвинить в том, что он выдвинул человека с подмоченной анкетой начальником управления НКВД по Ростовской области. Слова Сталина слишком уж соответствовали моменту, когда писал свое заявление Зайчиков, и потому кажутся придуманными им самим.
Бывший заместитель Абакумова генерал-лейтенант Евгений Петрович Питовранов в беседе с журналистом Евгением Жирновым вспоминал: «Время от времени Виктор Семенович звонил мне по бериевским делам: «Что-нибудь есть там от Саркисова?» Брал с удовольствием. Через какое-то время интерес к этим материалам у него пропал. Говорит: «Ты больше не бери у Саркисова это дерьмо». К тому времени сообщений о похождениях Лаврентия Павловича у него накопилось более чем достаточно. Он и пресытился, и увидел, что на этом дерьме легко поскользнуться. В сводках шла речь о женах такого количества высокопоставленных людей, что малейшая утечка этих материалов могла сделать Абакумова врагом не только Берии, но и половины руководителей партии и страны».
Не исключено, что в данном случае самодеятельность Абакумова просто прекратил Сталин, а насчет жен высокопоставленных деятелей Питовранов, скорее всего, просто присочинил.
У Абакумова при обыске, как записали в протоколе, «в большой спальной, в платяном шкафу, в белье, была обнаружена папка с большим числом совершенно секретных документов, содержащих сведения особой государственной важности». Вероятно, там были компрометирующие материалы и на Берию.
В своем письме Сталину следователь М.Д. Рюмин утверждал, что от него требовали при допросах собирать компрометирующие данные против руководящих государственных и партийных работников. Среди тех, против кого собирался компромат, были участники советского атомного проекта Б.Л. Ванников и А.П. Завенягин.
По утверждению исследователя истории антисемитизма в СССР Г.В. Костырченко, Абакумов «с целью получения компромата на Берию в конце 1948 года даже пошел на арест его бывшей любовницы, некой Л.А. Улерьяновой, женщины легкого поведения».
Абакумов копал и под жену Молотова Полину Жемчужину, но делал он это наверняка по заданию Сталина, у которого был такой фирменный прием — сажать жен ближайших соратников, чтобы вернее привязать их к себе. Так он поступил, например, по отношению к Калинину и Буденному. А у своего помощника А.Н. Поскребышева и у маршала Г.И. Кулика Сталин жен расстрелял. Теперь пришел черед жены Молотова.
После того как в конце 1945 года доверие Сталина к Молотову основательно пошатнулось, генсек решил держать Вячеслава Михайловича на коротком поводке, приказав МГБ возбудить дело против его жены, Полины (Пери) Семеновны Жемчужиной, урожденной Карповской (фамилия у нее была от первого мужа, Арона Жемчужина). Она была одной из активных сотрудниц Еврейского антифашистского комитета. После установления дипломатических отношений между СССР и Израилем Жемчужина на приеме в МИДе 8 ноября 1948 года по случаю 31-й годовщины Октябрьской революции вела неосторожные разговоры с израильским послом в Москве Голдой Меир. Последняя вспоминала: «После того, как я пожала руку Молотову,
ко мне подошла его жена Полина. «Я так рада, что вижу вас наконец!» — сказала она с неподдельной теплотой, даже с волнением. И прибавила: «Я ведь говорю на идиш, знаете?»— Вы еврейка? — спросила я с некоторым удивлением.
— Да! — ответила она на идиш. — Их бин а идише тохтер («Я — дочь еврейского народа»).
Мы беседовали довольно долго. Она знала, что произошло в синагоге (где приветствовать Голду Меир на праздновании еврейского нового года собралась пятидесятитысячная толпа. — Б. С.), и сказала, как хорошо было, что мы туда пошли: «Евреи так хотели вас увидеть», — сказала она. Потом мы коснулись вопроса о Негеве, обсуждавшегося тогда в Объединенных Нациях. Я заметила, что не могу отдать его, потому что там живет моя дочь, и добавила, что Сарра находится со мной в Москве. «Я должна с ней познакомиться», — сказала госпожа Молотова. Тогда я представила ей Сарру и Яэль Намир; она стала говорить с ними об Израиле и задала Сарре множество вопросов о кибуцах — кто там живет, как они управляются. Она говорила с ними на идиш и пришла в восторг, когда Сарра ответила ей на том же языке. Когда Сарра объяснила, что в Ревивим все общее и что частной собственности нет, госпожа Молотова заметно смутилась. «Это неправильно, — сказала она. — Люди не любят делиться всем. Даже Сталин против этого. Вам следовало бы ознакомиться с тем, что он об этом думает и пишет». Прежде чем вернуться к другим гостям, она обняла Сарру и сказала со слезами на глазах: «Всего вам хорошего. Если у вас все будет хорошо, все будет хорошо у всех евреев в мире».
Больше я никогда не видела госпожу Молотову и ничего о ней не слышала. Много позже Герни Шапиро, старый корреспондент Юнайтед Пресс в Москве, рассказал мне, что после разговора с нами Полина Молотова была арестована…»
Замечу, что экономическая эффективность кибуцев, где все было обобществлено, основывалась на внеэкономической мотивации к производительному труду, в данном случае — на приверженности сионистской идее; по этой же причине эффективными в условиях рынка оказались коллективные хозяйства, созданные приверженцами некоторых протестантских сект в США; но сталинские колхозы обернулись трагедией для миллионов крестьян — схемы, рассчитанные на фанатиков идеи, не работают, когда применяются к массе обыкновенных людей.
Несомненно, у той беседы Жемчужиной с Голдой Меир были очень внимательные слушатели, которые довели ее содержание до сталинских и абакумовских ушей. Иосиф Виссарионович наконец-то получил весомые доказательства для обвинения жены Молотова в «еврейском национализме». 28 января 1949 года, вскоре после того, как в рамках продолжавшейся борьбы с «космополитами» в Москве закрыли еврейский театр, газету и издательство, Жемчужину арестовали. Ей вменили в вину утрату секретных документов. Вместе с женой Молотова взяли ее технического секретаря Мельник-Соколинскую и еще несколько сотрудников главка текстильно-галантерейной промышленности Минлегпрома, которым руководила Полина Сергеевна.
Как утверждал Питовранов, как-то Абакумов вызвал его и поинтересовался, «нет ли чего интересного по Молотову». «Вести оперативную работу против членов Политбюро, — вспоминал ветеран, — мы не имели ни малейшего права. Но приказ министра есть приказ. Я аккуратно, не произнося прямо фамилий, проинструктировал ребят. Они вспомнили об агентурной информации, положенной в свое время под сукно: кто-то из ближайшего окружения жены Молотова сообщал о ее, мягко говоря, не вполне скромном образе жизни.
Полина Семеновна Жемчужина была начальником текстильно-галантерейного главка Министерства легкой промышленности. Пока ее супруг надрывался в Совете министров, Министерстве иностранных дел и Комитете информации, Полина Семеновна переживала третью молодость — уделяла много времени своей внешности, принимала молочные ванны. Довольно свободно вела себя с мужчинами — на улицах, конечно, никого не ловила, но грань дозволенного перешла уже давно.
Абакумов, выслушав эту информацию, поморщился: «Слухи нам ни к чему, но направление интересное. Попробуй вместе с охраной что-нибудь организовать такое…» (его рука изобразила что-то напоминающее вращение катушек магнитофона). Мы залегендировали свой интерес к Жемчужиной и вскоре получили то, что ждал министр. Жемчужина для какого-то небольшого ремонта вызвала к себе электрика. Сделать этот молодой и симпатичный парень ничего не успел — почтенная дама почти насильно уложила его в постель. Виктор Семенович остался доволен».