Двуллер-2: Коля-Николай

– Да ладно тебе… – засмеялся Грядкин. – Это вкусно.

Подошла официантка, они заказали. Настала тишина. Грядкин и Ирина смотрели друг на друга. Грядкин удивил ее – глаза у него сияли, как не сияли уже давно. Он встречал ее на вокзале с букетом цветов, на который оглядывались все вокруг. Комнатка его, правда, была убогая, но Ирину убогостью было не напугать. Умилил ее подарок – Грядкин подарил ей белье, она такого и не видела (давно не ходила не только по дорогим магазинам, а вообще ни по каким, покупала все на базаре). Правда, когда пошла в ванну переодеваться, оказалось, что с размером Грядкин не угадал – трусы были великоваты и топорщились на заднице. «Это за какую же толстуху он меня держит?» – чуть расстроенно подумала Ирина. Но потом решила и на это махнуть рукой – в конце концов, когда ей кто-то делал подарки?

Ночью все было будто в первый раз, так они отвыкли друг от друга. Потом Ирина все никак не могла заснуть – дома она уже давно спала отдельно от Александра, не переносила исходящей от него алкогольной вони. А тут рядом дышал человек. «Когда такое было, уж и не помню… – думала Ирина. – Спит как малое дитя. Зачем я ему? Забыл бы меня уж давно. А если бы забыл?».

Она поняла вдруг, что теперь он ей нужнее, чем она ему, а может, так всегда и было. Все эти годы она ждала его писем, телефонных звонков – они позволяли ей перемогаться, перетерпеть то, что ждало ее дома.

«Но если мне там так плохо, чего же я за это все держусь? – подумала она. – Мишка? Неужто и правда никогда не проснется в нем, что я мать? За что мне это все? Я что – бросила его на вокзале?»

По телевизору в одной из жалостливых передач недавно показывали, как сын ищет свою мать, отказавшуюся от него когда-то то ли по молодости, то ли еще по чему, в больнице. Как водится, телевизионщики ее нашли и привели в студию. Ревела она, ревел сын, ревели все, в том числе и Ирина у телевизора. Мишка был дома, и она хотела, чтобы он тоже на это посмотрел – может, и поймет, что мать главный человек. Но Мишка так и не оторвался от компьютера.

Ирина глядела в потолок, и представляла, что Мишка вдруг говорит: «Мама, я тебя люблю, как я тебя люблю – ты не представляешь!». От этих мыслей по щекам у нее потекли слезы. Ей почему-то хотелось верить, что когда-нибудь она услышит эти слова – надо только потерпеть. «Не может же так быть, ведь даже у зверей детеныш мамку признает…» – подумала она.

Она гладила Грядкина по голове, а представляла, будто это мишкина голова лежит у нее на плече и маленький Мишка сопит рядом с ней во сне. «Баю-баюшки-баю…» – беззвучно запела она, как пела Мишке когда-то, когда еще никто и подумать не мог, как повернется жизнь. Ирина не спала еще долго, то давясь слезами, то улыбаясь.

– О чем думаешь? – спросил Грядкин, и Ирина очнулась.

– Так, ни о чем… – ответила она.

Они снова уставились друг на друга.

– Так на чем ты разбогател? – спросила Ирина, лишь бы что-нибудь спросить.

– Торгую… – ответил Грядкин. – Торгую. Пошло дело.

Глаза его горели, на губах была улыбка, какой Ирина еще не видела: торжествующая улыбка победителя.

Тут им принесли суши. При них оказались палочки. Вот ради этих палочек Грядкин и привел сюда Ирину. Суши, не так давно появившиеся в городе, были почти для всех еще не столько еда, сколько аттракцион.

Они попросили официантку показать им, как держать палочки, а потом, хохоча, пытались поймать этими палочками ускользавшие суши. Они смеялись, как дети, и как дети же радовались, если удавалось все же зацепить «сушку», обмакнуть в соус, а потом, не уронив, донести до рта.

Когда выходили на улицу, солнце уже садилось. В витринах магазинов зажгли электричество. Они медленно шли по улице. Ирина что-то говорила, но Грядкин плохо слышал ее, отсчитывая шаги. В этой прогулке, в том, что они, выйдя из ресторана, повернули налево, а не направо, был его умысел – они шли к меховому магазину. Он знал, что Ирина зимой ходит в несерьезных пуховичках, и в душе уже давно решил купить ей шубу. Этим он хотел доказать и себе, и Ирине, и всему миру, что фортуна снова на его стороне.

– Зайдем? – предложил он, когда они поравнялись с сияющей витриной, в которой стояли облитые мехами манекены.

– Да ты что? – поразилась Ирина – никогда в таких магазинах не была. – Брось. Побереги деньги. У меня пуховичок еще вполне нормальный.

– Пошли… – сказал он. – Моя жена должна быть одета тепло и красиво.

Она хотела было сказать ему, что и не жена она ему вовсе, но понимала, что этим его обидит, и промолчала. Шуба эта только добавляла ей проблем – ее же куда-то надо было девать, не могла же она и вправду заявиться в ней домой. Но у Грядкина так горели глаза, что Ирина поняла – он уже все решил, да поди уже и ходил сюда, присматривая что-то.

Так и вышло – Ирина поняла по глазам продавцов, что Грядкин здесь не впервой. Она примеряла шубы у зеркала, пытаясь радоваться, но радость была отравлена. «Где я буду в этом ходить? – думала Ирина. – Мальчишка, мальчишка… Как он себе это представляет?»…

Шуба стоила столько, что Ирина внутренне ахнула – таких денег она не заработала бы и за два года. Она видела, как переглядываются продавцы, и понимала, что они потом будут гадать, кто она ему: старшая сестра? тетка? «Решат поди, что мама… – насмешливо подумала она, глядя на себя в зеркало и пытаясь разглядеть, много ли в ней, нынешней осталось ее той, молодой, за которую в деревне парни дрались стенка на стенку. – Ну что ж, для его мамочки я не так уж плохо сохранилась»…

Грядкин любовался ею, ему в и голову не приходило, что кто-то может шушукаться и посмеиваться за спиной над их очевидной разницей в возрасте, над той их одеждой, в которой они сюда пришли, выдававшей с головой их обычную жизнь. Грядкин жалел, что в этой шубе нельзя пойти на улицу прямо сейчас – все же хоть и осень стояла, а для шубы было еще тепло.

– Ты бы и себе купил что-то посолиднее… – сказала ему Ирина, когда они вышли на улицу с большим фирменным пакетом. – Дубленку какую…

– Да мне и так хорошо… Даже интересно: зайдешь в этой куртке в магазин – все косятся. А деньги достанешь, и всем уже не до моей куртки… – ответил счастливый Грядкин. – Ну, а еще чуток разбогатею, так куплю.

Они медленно пошли по улице.

– Коля… – начала нерешительно Ирина. – Ты не обижайся… Но шубу я с собой домой не возьму. Ее же там Александр сразу на куски изрежет, и свекровка с Ольгой ему помогут.

Он помолчал.

– А ты не уезжай… – наконец сказал он.

– Как это – не уезжай? – спросила она, холодея.

– Ну вот так… – ответил он. – Что тебе там делать? Чего тебе там ждать? Из-за сына ты там живешь – а сыну-то это надо?

Он подумал, что, похоже, сказал лишнего. Он вспомнил, как два года назад, перед тем, как прогореть, думал о том, что «выкупит» Мишку у Александра и подумал – сказать ли об этом Ирине? Сейчас, вместе с деньгами, у него снова появились эти мысли. Он в общем-то знал, что любовь Ирины к сыну безответная. Но сейчас это впервые напугало его – это взаимная любовь кончается через два года разводом и разделом имущества. А безответно можно любить всю жизнь. Потому что в этом случае любят не человека, а свою мечту о нем. Грядкин даже сам поразился, как это он вдруг все понял – никогда за собой таких открытий не замечал. «От любви… – подумал он. – От любви».

Тот путь, на который он вступил, уже изменил его внутренне. Он чувствовал себя охотником в лесу. Деньги были его оружием, и, как всякое оружие, придавали ему уверенности. Он с легкостью усваивал привычки, которые еще месяц назад не пришли бы ему в голову: ездил по городу на такси, ходил пить кофе по кофейням, бродил по магазинам, то и дело покупая себе всякую чепуху. (Именно тем, что это была чепуха, что не жаль ему на это денег, он доказывал сам себе, что денег у него много, что жизнь, наконец, прогнулась под него!).