Двуллер. Книга о ненависти

Хоркин глянул на корреспондентку. «Какая девочка… – подумал он. – А этот хренов Дон Жуан, ишь как перед ней перья распушил! Да еще и на меня зыркает. Это получается, что я посмотрю, а он потрахается. Ишь, хитрый!».

– Я пойду пожалуй… – не сводя глаз с Протопопова, сказала Наташа. – Завтра перепишу текст с диктофона, сделаю интервью, а там…

– Заверим? – со значением спросил Протопопов.

– Заверим… – также со значением ответила она.

Хоркин смотрел то на него, то на нее. Когда Наташа ушла, Хоркин нахмурился и сказал:

– Сеня, тебе чего, заняться нечем – ты девочкам-корреспонденткам глазки корчишь? У тебя все деньги попрятаны? Вон по делу Добровой – у нас там все концы обрублены?

– Володя, не кипятись… – ответил Протопопов, не в силах стереть улыбку и погасить горящие глаза. – По этому делу все уже утрясли. Военком по глупости погорел, его и посадят, но ненадолго. А наш генерал вылезет живой и даже неощипанный. Ну только будет в отставке. Но это же все равно не в тюрьме.

Дело Добровой состояло вот в чем: в середине девяностых Москва, стараясь не допустить голодных бунтов, забрасывала регионы деньгами. Миллионы и миллиарды приходили в край. Непривычные к новой экономике и новой бухгалтерии экономисты и руководители терялись. Только одна, Доброва из краевого финуправления, не растерялась и стала в бумагах, которые носила на подпись своему начальнику, вписывать строчку: «выделить из краевого бюджета на финансовую помощь краевому УВД столько-то», «выделить из краевого бюджета на финансовую помощь краевой пожарной охране столько-то», «выделить из краевого бюджета на финансовую помощь краевому военкомату столько-то»… По закону, силовикам Москва давала деньги напрямую, но в финуправлении то ли не знали про это, то ли делали вид, что не знают. Кроме Добровой, придумавшей схему, в дело были вовлечены все начальники ведомств, через которые пропускались деньги, и главбухи. Да еще и кассирам приходилось что-то давать – а то ведь сболтнут кому лишнего. Поначалу получаемые Добровой и остальными деньги были огромными, но потом при тех же цифрах весили эти суммы все меньше – инфляция съедала их, как крокодил антилопу. Из-за этой инфляции афера, вполне вероятно, свернулась бы сама собой, но еще прежде этого в военкомат пришла проверка, и все рухнуло. Началось следствие. Думали, что все замнется, ан нет – сняли военкома, начальника пожарки, начальника краевого УВД. Какое-то время УВД было без начальника, а месяц назад приехал, наконец, новый генерал – смотрел на всех хмуро, исподлобья, молчал: уже месяц руководил, а Протопопов слышал от него разве что пять-шесть слов. Это молчание нервировало – неужто копает? С другой стороны, думал Протопопов, сам генерал копать не будет, а местные не сдадут – у всех рыло в пуху, не в добровском, так в другом. Или сдадут? Протопопов должен был почистить дело так, чтобы выглядело, будто и схему Доброва придумала сама, и прогонять деньги через силовиков тоже ее идея («хотя могла бы, например, прогонять их через заводы – заводы-то тогда еще в городе были, и уж на заводы можно было бы списать такие суммы, что ого-го!» – думал иногда Протопопов). Протопопов никого ни о чем не спрашивал, но понимал, что прячет концы, ведущие от добровской аферы к разным важным людям. Такая вот у него была в этом деле роль. Непонятно только было, знает про эту роль новый генерал, или нет, и как он на нее смотрит.

– В общем, не кипятись, Володя, все уже почти утряслось! – сказал Протопопов после минуты раздумья. – Так что ты, Вова, въезжай в новую квартиру спокойно – никто у тебя ничего не спросит.

Тут у Протопопова мелькнула мысль – квартира! К себе домой он девчонку везти не мог, а мелькать с ней по гостиницам не хотел. Наклонившись к Хоркину, Протопопов заговорил:

– Слышал – интервью-то вычитать надо будет. А так как ты тоже там пару слов вставил, то и тебе вычитывать придется…

– Ну… – буркнул Хоркин, глядя на Протопопова заблестевшими глазами.

– Эх, Вова, отупел ты на своей работе! – с сожалением покачал головой Протопопов. – Девчонка вроде понятливая. Давай в твоей новой квартире и вычитаем… – он выделил последнее слово голосом и игривым жестом руки. – А то у меня, сам понимаешь, жена, а куда-нибудь в сауну ехать – светиться не хочу. А у тебя же там еще не все заехали.

Квартира у Хоркина была в сосновом бору, в недавно построенном квартале элиток. Большая часть квартир еще не была даже продана, это вот Хоркин поторопился – не сегодня-завтра на чем-нибудь погоришь, а так хоть квартира останется. Квартира предусмотрительно была записана на мать.

– Ну да… – кивнул Хоркин. – Пока не все заехали. Там и продано-то квартир двадцать на весь дом. Ремонтируют – то сверлят, то в стенки стучат. Как на стройке живу. Но диван есть.

Оба заржали и хлопнули друг друга по рукам, так, как хлопают в американских фильмах: Хоркин подставил ладонь, а Протопопов шлепнул по ней сверху.

– Ну ладно, как она позвонит, я тебя извещу… – сказал, наконец, Протопопов.

Хоркин кивнул и вышел.

Глава 12

Протопоповское интервью Наташа начала переписывать на другой день. Диктофон записал все – и то, как Протопопов похохатывал, как он играл голосом, подпуская воркующих интонаций, как позвякивали рюмочки с коньяком. Наташу трясло, когда она слушала это, она глядела в монитор и не видела там ничего. Сидевший напротив Бесчетнов с удивлением смотрел на нее: лицо белое, остановившиеся глаза.

– Наташ! Наташа! – позвал он. Она не слышала. Он потянул за проводок и из уха у нее вывалился один наушник. – Наташа!

Она вскинула на него глаза, показавшиеся ему больными. Как раз был тот момент записи, когда Протопопов рассказывал, откуда у него был шрам. «Ветераны Афганистана, мать их… Крепкие были, сволочи…» – эти слова Хоркина звенели у нее в голове.

– Увлеклась, что ли? – удивленно спросил Бесчетнов.

– Да, интересно рассказывает… – проговорила Наташа побелевшими губами.

– Дашь почитать? – спросил Бесчетнов. Это была такая редакционная шутка – Наташа все равно сдала бы ему материал первому, как заведующему отделом.

– Дам… – усмехнулась она. Она переписала только то, что относилось к делу. После этого выключила диктофон. Теперь оставался только текст, без голосов, без тех звуков, которые создавали атмосферу протопоповского кабинета. Так было легче. Она машинально, на автопилоте, расставляла свои вопросы и его ответы, закругляла его фразы, чтобы они были звучнее, расставляла слова так, чтобы текст делался интереснее и мощнее. История Раевского была ударной – ее Наташа поставила ближе к концу. «А ведь вроде и не дурак… – думала Наташа о Протопопове. – Но почему же не человек? Почему он тогда, десять лет назад, не остановился сам и не остановил других? В волчьей стае они воспитывались что ли?»..

Она иногда, вечерами, думала – что же это за люди были, те, которые убили ее отца? Говорили ли им мамы и папы добрые слова? Неужто учили – убей, загрызи? Да нет же, все на одних сказках воспитывались. Но тогда что делает человека зверем, да и делает ли – может, он таким рождается? «Вот мы с Русланом рождены от одних и тех же людей, и воспитывали нас одинаково, а вышли мы вон какие разные…» – думала Наташа. Брат очень опустился со времени смерти матери. Уже нельзя было сказать, что он пропадает из дома – он в общем-то дома почти и не бывал. А когда Наташа, придя, заставала его, то обычно – пьяным и спящим. Просыпался он в несусветную рань, гремел холодильником, потом – обувью в прихожей, и уходил, вычистив из карманов наташиного пальто мелочь – бумажек Наташа, поняв, что Руслан шарит у нее по карманам, не оставляла. Она вдруг подумала, что Руслан сейчас очень похож на Крейца – такое же лицо по утрам, и такое же выражение счастья, когда выпивка в руке. В те нечастые моменты, когда Руслан был в сознании, он заговаривал о необходимости продать квартиру и грозил, если она упрется, продать свою часть – приватизирована квартира была на троих. Наташа не очень понимала, как это будет выглядеть, как их квартира, где еще осталось много сделанного отцом – полки, лампы, шкафчики на кухне – станет коммуналкой? Однако объяснить что-либо Руслану было невозможно или почти невозможно. За месяц он стал почти животным. И за это тоже должен был кто-то ответить.

Через два дня она позвонила Протопопову. Он опять ворковал, говорил, что время для вычитки будет у него только ближе к концу рабочего дня.

– Прочитаем текст, заверим, а потом отметим – не каждый все же день со мной делают интервью! – говорил Протопопов. – Вы же не возражаете, если с нами будет Хоркин?

– Да нет, он даже нужен, – ответила Наташа, вписавшая в интервью и Хоркина. – Но давайте я все же днем подъеду, часа в три.

Протопопов, услышав это, подумал: «Да и ладно, как раз пятница, пораньше с работы свалим», и ответил:

– Хорошо, ждем…

В глубине души Наташа понимала, что у Протопопова большие планы на завтрашний вечер. «Бедолага, он даже не знает, насколько наши планы совпадают… – со странным удовольствием подумала Наташа. – Думает, поди, что он неотразим – вот и журналистка сама упала на грудь. Подожди, подожди»… Наташа – не маленькая – понимала, какого продолжения вечера ждет от нее Протопопов. «Да еще ведь и Хоркин будет… – подумала она. – Отказаться? А как я их потом вдвоем в одном месте соберу? Что же мне потом, с пистолетом за ними по городу гоняться?». Она вспомнила, что эти же слова говорил ей Кутузов и усмехнулась. «Да ладно, ну и трахнусь, не убудет от меня… – подумала она, сама удивляясь и даже ужасаясь этим мыслям. – Даже интересно будет. Я-то знаю, чем это для них кончится, а они – нет»…