Двум смертям не бывать

— Подайте, люди добрые, на хле-ебушек! — закончив песню, печально завыл мальчик и даже смахнул рукавом слезу.

Прилично одетая женщина остановилась возле него и, вздохнув, бросила в шапку железный рубль. Мальчик презрительно скривился и укоризненно произнес:

— Тетя, а ты знаешь, сколько сейчас хлеб стоит?

Женщина покраснела и умчалась дальше по черной трубе туннеля…

Занятый добычей хлеба насущного, мальчик не заметил, что стал объектом пристального внимания дюжего парня с борцовским разворотом плеч и хрящеватыми ушами. Парень то и дело пристально всматривался в фотографию, которую держал в руке, а затем переводил взгляд на попрошайку, сличая снимок с оригиналом.

Убедившись, что оригинал совпадает с изображением, парень приблизился к попрошайке, поднял его за шкирку и решительно встряхнул:

— А ну, пошли со мной!

— Дяденька, ты чё! — плаксиво заныл мальчуган. — А же не сам по себе, я на Цыгана работаю! Иди спроси у Цыгана, он тебе скажет! Я ему честно половину отдаю.

Уговоры не подействовали, парень с хрящеватыми ушами стремительно потащил свою жертву по переходу. Тогда мальчик перешел к откровенным угрозам:

— Эй, отпусти меня! Слышишь, пусти! Это не твоя территория, это территория Дюни. Дюня знаешь что тебе за меня сделает!.. Пусти!.. Цыган ему скажет, Дюнины пацаны тебе ребра переломают! Пусти! — Мальчик ухитрился извернуться в воздухе и укусить своего похитителя за руку.

Тот ойкнул от боли, но жертву свою не выпустил. Выбравшись на поверхность, он швырнул пацана на заднее сиденье автомобиля и уселся рядом.

— Кусается, зараза, — беззлобно произнес он и бросил водителю: — Поехали, опознаем этого субчика!

Детдом встретил Павлика Морозова знакомым запахом подгоревшей капусты и чириканьем детских голосов.

«Ладно, — обреченно подумал мальчик. — Так и быть… Подхарчусь здесь чуток, а потом опять сбегу. Может, опять удастся у Веры чем-нибудь поживиться…»

— Павлуша! — Навстречу мальчику бросилась полная женщина в трикотажном, плотно обтягивающем тело платье. — Нашелся! Что ж ты, голубчик мой…

Вера Яковлевна, казалось, была искренне рада возвращению своего питомца.

— А похудел-то как! — запричитала она. — А чумазый какой! Где же ты был?

— Где-где… — глубоко вздохнул Павлик. — Милостыньку собирал.

— Ох! — Вера Яковлевна одной рукой схватилась за сердце, другой крепко прижимая к себе драгоценную пропажу.

Жуя жвачку, парень с хрящеватыми ушами безучастно созерцал чувствительную сцену обретения блудного воспитанника.

— Где же вы его нашли? — заискивающе обратилась директриса к хрящеватому парню.

— На Казанском, — ответил тот и сплюнул на пол. — Ну ладно, поехали!

И он властно опустил свою жилистую руку на плечо мальчика.

— Как поехали? — заволновалась Вера Яковлевна. — Куда?

— Куда надо… — Собеседник не собирался вступать в прения.

— Не пущу! — Директриса решительно выступила вперед. — Это воспитанник нашего дома! Вы обязаны вернуть его… Милиция!.. Органы опеки!.. — Она потянула Павлика на себя.

Но хрящеватый не отпускал мальчика.

— Молчи, тетка, — мрачно прохрипел он. — Опознала, а теперь вали. А не то…

Что будет в противном случае, он не удосужился сообщить, выходя с Павликом на улицу. Вера Яковлевна рванулась было за ними, но заметила во дворе машину, в которой виднелись еще два бритых затылка.

Хрящеватый с мальчиком сели в машину и уехали. Вера Яковлевна остановившимся взглядом смотрела, как за поворотом постепенно исчезает ее мечта. Мечта, которой, видимо, не суждено было воплотиться в жизнь. Эта мечта включала в себя и обеспеченную старость, и дорогие лекарства, и любезных врачей, и поездки в сочинский санаторий в разгар сезона. А теперь эти люди отняли у нее ключ, который должен был отпереть ей двери в счастливую жизнь!

Что теперь она скажет матери Павлика, когда та придет за своим сыном? Что она ответит ей?

Вера Яковлевна бессильно опустилась на детский стульчик, стоявший в раздевалке. Она должна была предвидеть это, она должна была загодя спрятать мальчика! Украсть, увезти, уехать из города! Она не сделала этого и теперь будет всю оставшуюся жизнь кусать локти…

— Эй, где тут у вас директор заседает? — послышался чей-то сиплый пропитый голос.

Вера Яковлевна подняла глаза, и ее взгляд встретился с заплывшим взглядом одной очень экстравагантной особы, смело ввалившейся в двери.

Это была очень и очень своеобразная дама, основным украшением которой служил огромный черно-фиолетовый синяк под глазом, распространившийся и на часть щеки. Веки ее, одно нормального цвета, а другое фиолетово-желтое, были кокетливо подведены голубым, а на ресницах слиплись комья дешевой туши. Отсутствие передних зубов с лихвой компенсировалось морковным цветом губной помады, а старое нечистое платье с прилипшими к нему перышками и травинками — яркой бижутерией и рваными колготками.

— Что вам нужно? — усталым голосом произнесла директриса и добавила: — Для вас работы у нас нет, а объедки с кухни мы не выдаем.

— Сыночка я своего пришла забрать! — гордо молвила особа и дохнула в лицо собеседнице запахом застарелого перегара.

— Сына? — брезгливо отшатнулась директриса. — Какого сына?

Ей казалось, что у нее помутился рассудок от яркого запаха незнакомки.

— Павлика, — сказала та и добавила гордо: — Морозовы наша фамилия.

Глаза Веры Яковлевны удивленно округлились, а брови постепенно поползли вверх…

Она действительно не знала, что сказать матери своего воспитанника Павлика Морозова.

В уши вливался ровный гул двигателей самолета. Этот тягучий звук напоминал гудение большого шмеля, в летний душный полдень запутавшегося в траве. Стекло иллюминатора было залито яркой лазоревой краской, а под крылом, далеко внизу, простирались серебристые барханы кучевых облаков.

По салону прохаживалась с тележкой обходительная стюардесса, предлагая напитки на выбор — от прохладительных до тех, что погорячее. Застывшее в улыбке, точно вылепленное из гипса, лицо бортпроводницы сохраняло выражение приторной любезности, которое отчего-то хотелось стереть тряпкой.

— Дамы и господа! — раздался искаженный динамиком хрипловатый голос. — Наш полет проходит на высоте девять тысяч семьсот метров… Ожидаемое время прибытия в Цюрих — два часа тридцать минут… Attention please!..

Со скучающим видом Жанна отвернулась и, откинув голову на белый чехол кресла, стала смотреть в иллюминатор. Золоченые стрелки на наручных часах, казалось, безнадежно застыли. Еще больше двух часов полета… Минуты тянулись медленно, точно в воздухе время затормозило свое размеренное течение. И мысли в голове сквозили тоже медленно, равнодушно, неторопливо…