Дядя Лёша

И он полез в карман за записной книжкой, в которой действительно с некоторых пор хранил портрет Лидии.

— Она, правда, очень изменилась за последний месяц, похудела — страх, — бормотал он, протягивая Наташе маленькую фотографию 3х4. — Может быть, у родителей найдется побольше…

— Хорошо, давайте зайдем к ее родителям, и вы мне заодно дадите ее словесный портрет.

— А как вы думаете, шансы есть? — спросил Гриша.

— Сто процентов! — уверенно заявила Наташа. — Я ведь работаю не в милиции!

* * *

— Вы не знаете, кто у нас занимается розыском пропавших людей?

Аллочка с удивлением посмотрела на Наташу и недоуменно пожала плечами.

— Это вообще-то не профиль «Эгиды-плюс», — холодно заметила Аллочка и отвернулась к дисплею.

— Ну а все-таки, — настойчиво продолжала Наташа. — Просто у нас соседка пропала.

— Когда, — спросила Аллочка, не отрываясь от компьютера.

— Четыре дня назад. Родители точно не знают, потому что они были на даче.

— Четыре дня! — хмыкнула секретарша. — Подумаешь! Погуляет и придет!

— Вот то же самое им сказали и в милиции.

— И правильно сказали.

— О чем спор, девушки? — Перед ними вырос Кефирыч, как будто внезапно материализовался из воздуха.

— Да вот у Наташи соседка загуляла, и она предлагает, чтобы «Эгида» привела ее домой и пристыдила.

— Загуляла? Дело хорошее. Погоды-то какие стоят — заглядение!

Ой, девчоночки, весна!В степи сердце проситеГде, как кони, мужикиТабунами носятся![Частушка А.Шевченко]

Аллочка только плечами пожала, услышав очередную, как она выражалась, «вульгарщину».

— Да все вовсе не так! — воскликнула Наташа. — Ее один гнусный тип на иглу посадил, и она ушла в совершенно невменяемом состоянии. Она погибнуть может!

— А что же родители в милицию не пойдут? — посерьезнел Фаульгабер.

— Ходили, — объяснила Наташа, — на у них заявление не берут.

— Дело обычное, — почесал рыжую голову Фаульгабер. — Не любят ребята загружать себя.

— Но мы-то можем ее найти.

«“Мы”! — подумала Аллочка и недовольно усмехнулась. — Смотри-ка ты, работает без году неделю, и уже “мы”».

Семен Никифорович, однако, не обратил на это коварное местоимение никакого внимания:

— Мы-то можем. Но это должно начальство решать. У нас, дорогуша моя, дисциплина.

Это Наташа хорошо понимала, а потому, когда появился Плещеев, она немедленно отправилась, к нему в кабинет. Ей было одновременно жаль и заблудшую девчонку, и этого парня с глазами, полными отчаяния.

— Понимаете, Сергей Петрович, — уговаривала Наташа, — этот мерзавец специально посадил на иглу. Надо спасать девчонку.

Наташа, сама того не замечая, заговорила словами Гриши Проценко.

— Это ваша родственница? — Плещеев никак не мог понять, кем приходится Наташе эта непутевая душа.

— Да Антон же! Возможно, тот самый!

— Чеботаревич? — переспросил Плещеев.

— Ну да!

Это сразу меняло дело.

Мало того, что помочь вытащить из трясины живую душу — само по себе благородное дело, тут еще примешивался профессиональный интерес: она могла дать ценные показания. А Антон Чеботаревич интересовал «Эгиду» все больше и больше.

— Найдем вашу девчонку, не беспокойтесь, только надо бы словесный портрет, неплохо фотографию…

— Да у меня все готово! — воскликнула Наташа.

* * *

В Петербурге немало подобных мест, некоторые, кажется, растянулись на целые кварталы, но злачное место номер один — это, без всякого сомнения, Московский вокзал. Ничто не может соперничать с ним, ни Балтийский, ни тем более Витебский, где до сих пор можно увидеть панно «Первый проезд Императора Николая I по Царскосельской ж.д. 1837 г.». Вокзал, откуда отходит «Красная стрела», — статья особая, даже выражение такое имеется: дама с Московского вокзала. Сюда-то в первую очередь и направился Саша Лоскутков, вооружившись увеличенной фотографией пропавшей Лидии Паршиной. В тот день со времени исчезновения девушки прошла неделя.

Но Сашу привлекал не благообразный центральный зал, где Петр Первый сменил дедушку Ленина, чей двойник по сию пору благоденствует в Москве на Ленинградском вокзале, не очень интересовался он и перронами, где двигались пассажиры, носильщики и проводники. Лоскутков сразу направился в правое (если смотреть от Москвы) крыло вокзала, — вонючий зал ожидания, помещение касс и примыкающая к ним территория. Здесь по своим собственным законам жили самые низы общества. Грязные, оборванные, устрашающе вонючие бомжи в фантастических лохмотьях демонстрировали удивительную стойкость человеческого организма и его способность привыкать ко всему, поскольку, вопреки всем знаниям, накопленным мировой медициной, были еще живы, кое-как передвигались, а некоторые были даже способны к продолжению человеческого рода, — откровенный пример этой способности являла некая пара, устроившаяся в углу.

Саша ходил по залам между рядами ломаных стульев. заглянул под лестницы, вышел на улицу, прошел между ларьками и вдруг услышал пение:

Гудбай, Америка, о!

Где я не буду никогда!

Услышу ли песню,

Которую запомню навсегда?

Пел тонкий девичий голос. При его звуке Саша насторожился и прислушался.

— Не, ты давай что-нибудь русское, сыты этой Америкой по горло! Ну ее в задницу! — раздались хриплые пьяные голоса. — Давай чего-нибудь нашенское!

Тонкий голос снова завел:

Кружевом камень будь

И паутиной стань,

Неба седую грудь

Тонкой иголкой рань.

Слушатели что-то бормотали, кто-то матерился, кто-то с хрустом жевал, кто-то пытался подвывать. А Саша Лоскутков бросился туда, откуда доносился голос, вытаскивая на ходу фотографию. И остановился как вкопанный. Перед ним сидела девушка — тощая, грязная, завернутая во что-то бесформенное, совершенно не совпадающее со списком того, в чем она неделю назад ушла из дома. Сложив на коленях руки, она пела:

Будет и мой черед.

Чую размах крыла.

Да, но куда уйдет

Мысли живой стрела?

Саша взглянул на фотографию. Было трудно, почти невозможно узнать эту полубезумную певицу с ввалившимися щеками в округлом и румяном девичьем лице, смотревшем на него с фото. И все же черты сходства определенно были.

— Лидия! — Саше пришлось крикнуть, чтобы она услышала.

Пение оборвалось.

— Ну я Лидия, и дальше что? — вяло поинтересовалась она.

— Испортил песню, дурак, — пробормотал бородатый человек, больше всего похожий на волосатого Адриана Евтихиева из учебника биологии, возможно, впрочем, это сходство было не случайным и он приходился потомком знаменитому русскому крестьянину.