Дядя Ник и варьете

Тут Густав Кольмар яростно прокричал что-то по-французски и рванулся с таким видом, точно хотел броситься на полицейских, но молодые Кольмары удержали его. Старший полицейский офицер умолк, на лице его вместо гнева выразилось терпение, и он продолжал:

— Единственная возможность… найти виновного в этом зверском преступлении… ваше содействие и помощь. На некоторые вопросы… придется ответить… теперь же, немедленно. Когда вы… в последний раз… видели эту молодую женщину… Нони Кольмар… живой? В котором часу… вчера вечером… вы ушли из театра? Предупреждаю…. отвечать надо абсолютно точно и правдиво. Инспектор… ваше слово.

Человек средних лет в штатском сурово сказал:

— Сейчас я скажу, как мы проведем этот опрос. Но на случай, если кому-нибудь он кажется забавой и кто-то вздумает разыграть театральную сценку, я хочу заявить, что с моей точки зрения один из вас, стоящих на этой сцене, — отвратительный жестокий убийца, который, по крайней мере, один раз уже убил и может убить еще, если мы не поймаем его и не повесим. Так что не надейтесь позабавиться и не вздумайте лгать.

Нас разделили между полицейскими для опроса, и — очевидно, потому, что группа Гэнги Дана числилась среди звезд, — нами занялся сам инспектор, фамилия которого была Фарнесс. Дядя Ник взял дело в свои руки, сразу же убедив Фарнесса, что он, Ник Оллантон, человек серьезный и заслуживающий доверия как на сцене, так и вне ее.

— С нами у вас не будет хлопот, инспектор, — сказал дядя Ник. Мы выступаем в конце первого отделения…

— Знаю, мистер Оллантон, — сказал Фарнесс. — Я был на представлении. Превосходно! В котором часу вы ушли?

— Мисс Мейпс, мой племянник Ричард Хернкасл и я ушли примерно в десять минут одиннадцатого и сидели за ужином в гостинице «Виктория» еще до половины одиннадцатого. Вы легко можете это проверить.

— Хорошо. А остальные? — Он взглянул на Сэма и Бена, флегматичных как всегда, и на Барни, который стоял с отвалившейся челюстью, беспокойно моргал и как всегда дергался и суетился.

— Спросите их сами, — сказал дядя Ник. — Я не видел их после того, как мы разошлись по своим уборным. Спросите Сэма Хейеса. Он работает со мной много лет, это человек надежный, уравновешенный. И не обращайте внимания на маленького Барни. Он всегда такой. Они почти все такие.

Сэм взглянул на инспектора.

— Мы вышли в пять минут одиннадцатого. Швейцар на служебном входе должен был нас видеть. Спросите его.

— Я уже спрашивал. Но он человек пожилой, не слишком наблюдательный, и говорит, что не обязан замечать, кто когда приходит и уходит. Подождите минуту. Я приведу его сюда.

Пока мы ждали, Сисси сказала дрожащим голосом:

— Мне она никогда не нравилась. Но это ужасно. Я не могу поверить. Я хочу сказать… кто мог это сделать?

— Не смотри на меня, девочка, — сказал дядя Ник. — Я этого не делал.

— Не говори глупостей, Ник. Никто из нас не делал.

— Кто-то сделал.

— Может быть, сюда забрался какой-нибудь бродяга? — сказала Сисси с надеждой. В то время любой список подозреваемых обычно начинался с бродяги.

Но дядю Ника это не устроило.

— Если ты этому веришь, значит, поверишь чему угодно. Ну как, инспектор, — обратился он к Фарнессу, вернувшемуся вместе со швейцаром, — будем продолжать?

— Мне не меньше вашего хотелось бы продолжить, сэр. Итак, — приказал он швейцару, — расскажите им то, что вы рассказали мне.

— Я помню, что эти двое, — сказал швейцар, указывая на Сэма и Бена, — ушли рано, сразу после десяти. Но этот — нет. — Он указал на Барни. — Этот — нет.

— Он никогда меня не видит, — закричал Барни. — Он никогда меня не видит. Я вхожу и выхожу… он никогда не замечает. Он плохо видит, а я маленький… он никогда меня не видит. Мис’Оллантон… мис’Оллантон…

— Ну, ну, замолчи, Барни, — сказал дядя Ник. — Сэм, он ушел вместе с вами вчера вечером?

— Да, — ответил Сэм. — Верно, Бен?

— Верно, — сказал Бен. — Мы вышли вместе, втроем. Мы почти всегда выходим вместе.

— Барни шел с этого боку, — сказал Сэм, — швейцар мог его не заметить.

— Это можно себе представить, — сказал Фарнесс. — А выйдя отсюда, куда вы направились?

— Куда и всегда, — не задумываясь ответил Сэм. — В погребок трактира «Солнце». После представления мы любим пропустить там пару пива.

— Сейчас я бы тоже не отказался, — сказал Фарнесс. — Ладно, вы трое можете идти. А вы, швейцар, возвращайтесь к сержанту. — Когда они вышли, он взглянул на дядю Ника. — Думаю, что мы вас больше не потревожим, мистер Оллантон…

— Вы хотите сказать, что ее видели живой после нашего ухода? — спокойно спросил дядя Ник. — Нет, можете не отвечать. Я уже давно догадался.

— Вы сообразительный человек, мистер Оллантон. Я об этом тоже давно догадался. Если бы вы хотели избавиться от этой молодой женщины, бьюсь об заклад, что она просто исчезла бы, ха-ха! — Потом он понизил голос: — Но раз уж мы с вами разговариваем, мистер Оллантон, не можете ли вы сообщить мне какие-нибудь полезные сведения?

— Мог бы… и Ричард тоже. Сисси, подожди нас внизу у выхода, — я щажу твою стыдливость. — Она вышла медленно и неохотно, и дядя Ник продолжал: — Я второй раз путешествую с этими Кольмарами. У нас была долгая поездка начиная с прошлого сентября. Девица эта не в моем вкусе — слишком молоденькая и взбалмошная… Но в своем сценическом костюме она была лакомый кусочек… И страшно любила прижиматься и вертеть задом. Спросите этого парнишку. Он как раз в таком возрасте, чтобы понимать, что у нее на уме, а, Ричард?

— Она мне не нравилась даже после того, как я не один раз видел ее в сценическом костюме, и скоро она оставила свои заигрывания. — Я помолчал. — Мне кажется… но это только догадка… что ей редко случалось бывать с мужчинами: дядя и двое других не спускали с нее глаз. Поэтому она развлекалась, как могла, за кулисами. Она умела дразнить мужчин…

— И кого-то дразнила слишком часто, — негромко сказал дядя Ник.

— А это значит, — сказал Фарнесс тоже негромко, — что нам нечего тратить время на рабочих и прочий персонал.