Дядя самых честных правил. Книга 3

Ночь была не слишком морозная, а костёр жарким. Спать не хотелось, так что я сидел со всеми и слушал, как Киж травит байки. Истории столичной жизни устарели на пару десятков лет, но всё равно звучали смешно. Светлячок хихикала, а кучер под настроение тоже приложился к медовухе.

– Эй, ваше благородие! – раздалось от рогаток. – Начальство приехало. Коль хотите, беседуйте, сча подойдёт сюды.

Киж поднялся.

– Сидите, Константин Платонович, я сам разберусь, – он криво улыбнулся. – Обещаю решить дело миром.

Удивительно, но он сдержал обещание и даже не кричал, когда договаривался, чтобы нас пропустили. Всего пять минут, и мужики на кордоне стали раздвигать рогатки.

Я встал и указал Светлячку на карету:

– Замёрзла? Садись со мной, чаю выпьем.

Девушка не стала отказываться. Кивнула и пошла следом.

* * *

Светлячок оказалась забавной, если рассмотреть поближе. Да, рябая на лицо, но с тонкими дворянскими чертами. А то, как она держала чашку, как двигалась, выдавало в ней приличное воспитание.

– Почему именно «Светлячок»? – как бы между делом я поинтересовался у неё.

Девушка хищно улыбнулась.

– Есть такие мошки, на болотах живут. Светятся ночью будто золото, сверкают монетками на земле. Если кто мимо идёт, так заманят в трясину, чтобы увяз прохожий. А потом налетают, словно облако сияющее. Человеку кажется, что ангела видит, радуется, а они его едят. Одни кости остаются, в мелкую крапинку.

Зубы у опричницы были белые, ровные, так что оскал у неё получился на загляденье.

– Вот я типа такой мошки.

– Светишься и ешь? – я ухмыльнулся.

– Ага, со мной зевать не надо, только кости обсосу и выплюну.

– Отец был дворянином?

Она чуть сердито прищурилась, но я не насмешничал и сам подлил ей чаю. Минуту помолчав, опричница ответила:

– Угу. Добрый был, хороший. Гувернёра нанял, чтобы читать могла и на пианино играть, потом учителя, когда Талант во мне открылся.

Девушка вздохнула.

– А всё равно наследства не оставил. Даже рублика не завещал, ни копеечки. Сёстры сводные, как отец умер, меня сразу выгнали. Ты, говорят, нам никто, приживалка рябая. Только платья и дали забрать.

На лице опричницы мелькнуло злое выражение. Я хотел спросить её, не собирается ли она мстить, но вместо слов из горла послышался хрип.

– Хэ-э-э-э…

– Константин Платонович?

– Хыыыы…

– Что с вами, подавились?! Дайте я вам по спине похлопаю.

Я замахал руками. Подавился, как же! Это пришло время расплаты за магический Знак на горле, что в Касимове рисовал. Всё, теперь буду сутки-другие только хрипеть и никаких разговоров.

Вздохнув, я откинулся на сиденье и прикрыл глаза. Скорей бы уж домой приехать, там даже молча будет не скучно.

* * *

В усадьбу мы въехали ещё затемно. Но стоило карете остановиться у крыльца, как навстречу выбежали ключница и Таня с Александрой. Они специально караулили, что ли? Настасья Филипповна и Таня рано встают, а вот чтобы рыжая до рассвета поднялась, это в лесу слон должен сдохнуть.

– Константин Платонович!

Они налетели на меня гомонящей толпой.

– Константин Платонович!

– Наконец-то!

– Как хорошо, что вы дома!

Я забыл про горло и попытался ответить:

– Хэ-э-э-э…

– Ой, батюшки! – всплеснула руками Настасья Филипповна. – Застудился! Как есть застудился!

Все мои попытки объяснить знаками, что это не простуда, ключница проигнорировала.

– В баню! Немедленно в баню, пока совсем не разболелся! И квас холодный не думай пить! Сейчас тебя веником отхлещут, вмиг на поправку пойдёшь.

Спорить с Настасьей Филипповной, всё равно что бороться с медведем. Шанс, что ты его повалишь, конечно, есть, но он тебе всё равно голову откусит. Так что я махнул рукой и пошёл куда сказано.

После парилки меня снова взяли в оборот. Настасья Филипповна обвязала мне горло колючим шарфом, проследила, чтобы плотно поел, а затем принялась поить горячим чаем с малиновым вареньем и мёдом.

– Молчи! – строго пресекала она мои попытки отказаться от сладкого. – Горло напрягать нельзя! Пей давай и ещё ложечку малины возьми.

Затем, будто короля в сопровождении свиты, меня отвели в спальню, уложили и строго-настрого запретили вставать. Мол, болеть надо по всем правилам, чтобы жара не было, да лихорадка не напала.

Сопротивляться мне не хотелось. Я улёгся, уютно устроился и почувствовал себя как в детстве. Да и ладно, можно поваляться денёк, всё равно срочных дел нет. Вон и Мурзилка явился – устроился под боком и принялся урчать на всю комнату. Ну и здоровенный ты, братец! Ещё и года нет, а уже крупнее всех окрестных котов.

– Константин Платонович, вам почитать?

Рядом с кроватью появилась Таня, вся такая домашняя, пахнущая корицей и яблоками. Я кивнул – пусть читает: и ей практика, и мне развлечение.

Александра, увидев моё согласие, тут же подала орке книгу.

– Хэээ.

– Молчите, Константин Платонович! Вам нельзя разговаривать!

Я жестом показал, что хочу пить. Рыжая тут же вылетела из комнаты, оставив меня с Таней наедине.

Орка правильно поняла мой манёвр, быстро пересела на кровать и потянулась ко мне губами. Как же я по ней соскучился!

Много времени нам не дали. Пять минут, и в дверях появилась Настасья Филипповна с подносом в руках. Таня сделала вид, что поправляет мне подушку, а я спрятал улыбку и подмигнул орке.

– Малиновое варенье свежее достала из погреба, ешь Костя обязательно. И для здоровья – крыжовенное, по-царски.

Минут пять ключница хлопотала, расставляя на столике вазочки, чашки и блюдца. Проверила, что я весь укутанный и, строго приказав не вставать, удалилась. А я и не собирался – отдыхать так отдыхать. Пожалуй, я так не лежал с самого детства. В Сорбонне переносил простуду на ногах, а здесь первый раз оказался «больным».

– Будете крыжовенное? – Таня подала мне вазочку с ярко-зелёным вареньем. – Такое мучение с ним летом. Косточки мелкие из каждой ягодки иголкой выковыряй, вместо них махонький кусочек орешка запихни, да чтобы шкурка целая осталась. А Настасья Филипповна туда вишнёвые листья кидает и водку льёт, для цвету.