Дьявол и Шерлок Холмс. Как совершаются преступления

Бала подгонял этих мыслителей под себя, выдергивая по словечку там и тут, перевертывая, даже искажая смысл, пока ему не удавалось превратить их в предтечей своих собственных радикальных идей.

В то время Кристиан Бала забавы ради сочинял мифы о самом себе, придумывал какие-то приключения в Париже, роман с однокурсницей и убеждал друзей, что все это — чистая правда. «Чего он только о себе не рассказывал! — вспоминает Разинский. — Идея его заключалась в том, что если он расскажет свое вранье приятелю, тот — другому, а другой — третьему, то в итоге выдумка станет правдой, ибо обретет существование в языке». Разинский сказал, что Кристиан придумал даже специальный термин для этого явления: «мифокреативность».

В конце концов друзья уже не могли толком отличить истину от лжи в его рассказах, отделить вымышленную личность Кристиана от подлинной. В очередном электронном послании Бала провозгласил: «Если я задумаю писать автобиографию, она будет целиком состоять из мифов».

Такой вот enfant terrible в поисках «пограничного опыта», как называл это Фуко. Бала хотел до предела раздвинуть рамки языка и человеческого существования, вырваться из тюрьмы лицемерных и гнетущих, по его выражению, «истин» европейского общества, в том числе отменить табу, связанные с сексом и наркотиками.

Фуко экспериментировал с гомосексуальным садомазохизмом — Бала принялся поглощать сочинения Жоржа Батая, который поклялся «уничтожать все системы» и даже допускал — по крайней мере теоретически — возможность человеческих жертвоприношений. В круг чтения молодого человека вошли сочинения Уильяма Берроуза, который проповедовал использование языка таким образом, чтобы «ликвидировать слова», и маркиза де Сада, вопрошавшего: «О человек! Кто ты такой, чтобы судить, что хорошо и что дурно?» Бала похвалялся пьяными визитами в бордели и вообще своим нежеланием противиться искушениям плоти. Друзьям он заявлял, что послал к черту все «условности» и «способен на все».

— Я проживу недолго, но зато проживу ярко! — восклицал он.

Многим эти заявления казались смешными, достойными разве что подростка; других они буквально завораживали.

— Он говорил, что перед ним не устоит ни одна женщина, — вспоминал один из приятелей.

Для самых близких эта похвальба оставалась не более чем игрой. Бывшая преподавательница Кристиана Серочка утверждала, что на самом деле Бала оставался «добрым, деятельным, прилежным и принципиальным». Его друг Разинский подтверждает:

— Кристиану нравилось представлять из себя эдакого ницшеанского супермена, однако любой, кто был с ним знаком, понимал, что это просто игра, как и его затеи с языком.

Вопреки своим россказням о распутстве, Бала в 1995 году женился на Стасе, которую любил еще со школы. Стася не закончила школу, работала секретарем, и язык и философия интересовали ее крайне мало. Мать Кристиана возражала против этого брака, считая девушку неровней сыну.

— Я просила хотя бы подождать, пока он закончит учебу, — вспоминала она.

Однако Бала настоял: он, мол, должен позаботиться о Стасе, которая всегда была ему верна. В 1997 году у них родился сын Каспер. В том же году Бала с высшими оценками закончил университет и тут же поступил в аспирантуру. Он получал стипендию, но этого было недостаточно для содержания семьи, поэтому вскоре Бала ушел из аспирантуры и открыл свой бизнес — химчистку. В документальном фильме о новом поколении польских бизнесменов Бала с горечью заявил:

— Реальность дала мне под зад коленкой, — и печально продолжал: — Когда-то я мечтал рисовать граффити на стенах, теперь я их смываю.

Бизнесмена из него не вышло. Коллеги отмечали: Бала не инвестировал доходы в расширение бизнеса, а попросту тратил их. В 2000 году он объявил о банкротстве, тогда же распалась и его семья.

— Главной причиной стали женщины, — признавалась позднее его жена. — У него все время были романы.

Расставшись со Стасей, Бала махнул на все рукой и эмигрировал сначала в США, а оттуда в Азию, где подрабатывал, преподавая английский и дайвинг.

В это время он вплотную засел за книгу «Амок», которая должна была стать воплощением всех его идей.

Это была своего рода современная версия «Преступления и наказания». В романе Достоевского Раскольников убеждает себя в том, что он — высшее существо, которое вправе само устанавливать законы, в результате чего убивает жалкую старушку-процентщицу. «Тысяча добрых дел перевесит одно незначительное преступление» — примерно так рассуждает Раскольников.

Если это было чудовище эпохи модернизма, то Крис, герой «Амока», стал чудовищем постмодернизма. Он отвергает не только существование высшего существа («Бог, если б ты существовал, ты бы полюбовался, как выглядит сперма с кровью»), но также и существование истины («Истина формируется в процессе рассказа»). Один из его персонажей признается, что уже не знает, какая из сконструированных им личностей является подлинной. Крис заявляет: «Я отличный лжец, ведь я сам верю в свою ложь».

Не связанный никакими нормами — моральными, научными, историческими, биографическими, юридическими, — Крис пустился во все тяжкие. После того как жена уличила его в измене с ее же подругой и ушла от него (по крайней мере, говорил Крис, он «избавил эту женщину от иллюзий»), он беспрерывно менял партнерш и экспериментировал в сексе — от группового до садомазохизма. Отвергая всякого рода условности, Крис волочился за самыми уродливыми женщинами — «они реальнее, они более живые». Он пьет без меры, ругается и кощунствует, чтобы, как сформулировал один из его персонажей, раздробить язык в прах, «вывернуть его так, как никто никогда еще не выворачивал».

Крис высмеивает традиционную философию и поносит Католическую церковь. Однажды он напился вместе с другом и похитил из церкви статую святого Антония, отшельника, который жил в пустыне, сражаясь против искушений Сатаны. Фуко был очарован житием этого святого и представлял себе сцену, в которой Антоний, чтобы победить дьявола, хватается за Библию, но открывает ее на той странице, где древние евреи избивают своих врагов. Тем самым французский философ приходит к выводу, будто «зло воплощено не в людях, но в словах» и что «врата ада» может открыть даже Святая Книга.

И наконец Крис окончательно разделался с фундаментальным нравственным догматом: он убил свою подружку Мери. «Я удерживал ее одной рукой и затягивал петлю, — пишет он. — Свободной рукой я вонзил нож ей под левую грудь… Все было в крови». В завершение Крис мастурбирует, извергая сперму на еще не остывший труп.

В романе Достоевского Раскольников признается в своих преступлениях и добровольно принимает наказание. Любовь Сонечки вернула его к христианской вере. Но Крис не раскаивается и благополучно избегает наказания. «Убийство не оставляет клейма», — уверен он. И подруга — в романе она символически названа Соней — не вернулась к нему.