Дьявол Шарпа

И Шарпа с Харпером взяли под стражу.

Поместили их в камеру высоко в крепости. Сквозь решётку окошка виден был вход в гавань, где Тихий океан уже сотни лет испытывал на прочность камни мыса, рассыпаясь на тысячи брызг, чтобы через миг навалиться на упрямые утёсы снова. Высунувшись, насколько позволяли прутья, Шарп разглядел прямо под их тюрьмой ступени, ведущие к пристани цитадели. Севернее причала виднелся кусок галечного пляжа с сушащимися рыбачьими лодчонками.

Прутья решётки, в полтора пальца толщины каждый, казались проржавевшими насквозь, но расшатать их Харперу не удалось, как он ни старался.

— Даже если бы ты их выломал, — поддел друга Шарп, — и выжил после падения с двадцатиметровой высоты, то куда бы ты делся?

— Куда-нибудь, где подают хороший эль. — Харпер дёрнул решётку ещё разок, — Или прямо к янки.

Ирландец имел в виду американскую бригантину, покачивавшуюся на волнах внутренней гавани. Непропорционально большой размер развевавшегося над судном звёздно-полосатого полотнища Шарп объяснял для себя боязнью янки, как бы грозный Кокрейн (вздумай он налететь на Пуэрто-Круцеро) не выпотрошил их трюмы, приняв за испанского торговца.

Набега Кокрейна Шарп желал всем сердцем, ибо другого пути на волю, увы, не предвиделось. Поначалу стрелок часто колотил в дверь, требуя бумагу и чернила, чтобы написать консулу, но тщетно.

— Будьте вы прокляты! — ворчал Шарп, потирая отбитые кулаки.

— Да что они нам могут сделать? — хорохорился ирландец, — Пусть только попробуют! Наша эскадра, что, даром тут ошивается? А, в общем-то, не так здесь и плохо. — неожиданно мирно заключил Харпер, — Бывало и хуже.

Условия и впрямь были не так уж плохи. Стену вокруг окна пробороздили несколько трещин (по-видимому, последствия недавнего землетрясения), остальная часть камеры находилась во вполне приличном состоянии. В комнате имелась пара соломенных матрасов, стол, табурет и ведёрко с крышкой.

То ли Суарес ждал распоряжений из Вальдивии, то ли ещё почему, но шесть дней узников никто не беспокоил. Их не вызывали на допросы, не предъявляли обвинений. Молчаливые рядовые приносили еду и опорожняли ведро. Кормили сносно и, даже по меркам Харпера, обильно. Ежеутренне являлся брадобрей с ворохом горячих полотенец, тазиком и посудиной кипятка. От просьб Шарпа принести ему письменные принадлежности испанец отнекивался:

— Я — цирюльник, сеньор. Я ничего не смыслю в письме. Пожалуйста, закиньте голову.

— Дайте мне бумагу с чернилами, я напишу консулу и он вас щедро отблагодарит.

— Пожалуйста, сеньор, не разговаривайте, когда я выбриваю вам шею.

Утром пятого дня под плюющим с хмурого неба мелким противным дождиком в бухту вошёл «Эспириту Санто». Глубокая осадка не давала фрегату встать рядом с бригантиной, и он отдал якоря во внешней гавани. К берегу и обратно засновали юркие баркасы, перевозя людей и грузы.

Сутки спустя «Эспириту Санто» выбрал якоря и с крайней осторожностью направился к причалу цитадели. У пристани было мелко. Такой корабль, как у Ардилеса, мог к ней причалить лишь в момент, когда прилив достигал высшей точки, и то при помощи баркасов. Наконец, судно пришвартовалось. Харпер, вжавшись в решётку, красочно описывал процесс погрузки на судно ящиков, снимаемых солдатами с вереницы повозок.

— Золото! — сообразил он, — Это же золото! Ух ты, здесь его столько, что можно папу римского купить!

Погрузка не заняла много времени, и вскоре фрегат, подняв фок, скользнул на место первоначальной стоянки.

— Счастливчики. — горько сказал ирландец, слыша звон якорных цепей, — День-два и поплывут домой. Пойди у нас всё как надо, мы поплыли бы с ними. В Кадисе закатились бы на недельку в хорошую таверну, а потом с первым же судном, везущим к нам херес, я бы двинулся в Дублин.

Он проводил тоскливым взглядом баркас, отделившийся от фрегата и гребущий к причалу цитадели:

— Однако, «как надо» у нас не получилось.

Шарп, лёжа на матрасе, покривился:

— Чёртова мирная жизнь. В войну многое было проще.

Загремел замок двери, и Шарп с ирландцем переглянулись.

— Рановато для кормёжки, Патрик, не находишь?

Дверь со скрежетом распахнулась, но вместо тюремщиков с подносами на пороге стояли майор Суарес и несколько солдат.

— Выходите. — приказал майор, — Капитан-генерал желает вас видеть.

— Кто? — Шарп спустил на пол ноги.

— Капитан-генерал Батиста. Он приплыл на фрегате. — беспокойно сказал Суарес, — Поторопитесь, пожалуйста.

Друзей привели в просторный зал, сквозь полукруглые окна которого виднелась гавань. Под кованой люстрой узников ожидала пёстрая толпа офицеров, живо напомнившая Шарпу представление «Капитан-генерал Батиста в действии», невольным зрителем коего стрелок стал в цитадели Вальдивии.

В Пуэрто-Круцеро, похоже, Батиста давал тот же спектакль. Окружённый адъютантами (Маркуинесом в их числе), он зарылся с головой в бумаги, наваленные на столе. Поодаль лежали палаш Шарпа и семистволка ирландца. Рядом стоял сундук. Оружие пробудило в Шарпе мимолётную надежду на то, что сейчас их освободят, отправив с телом дона Блаза в Европу на «Эспириту Санто», благо капитан Ардилес тоже был здесь. Шарп кивнул моряку, но тот отвернулся. С изумлением Шарп заметил среди офицеров невесть как затесавшегося туда Джорджа Блэйра, британского консула. Стрелок бросился к нему, но конвоир преградил узнику путь.

— Блэйр! — гаркнул Шарп, — Мне надо с вами поговорить!

Консул лишь по-бабьи всплеснул руками. Капитан Маркуинес, разряженный, как всегда, грозно сдвинул брови, но, по крайней мере, Батиста оторвался от бумаг и преувеличенно любезно произнёс:

— А-а, мистер Шарп! Какая встреча! Надеюсь, вам не причинили неудобств? Кормили прилично?

Шарп не спешил с ответом. Батиста картинно отложил перо и актёрским жестом указал на сундук:

— Скажите, мистер Шарп, это принадлежит вам?

Шарп молчал, а присутствующие, казалось, в предвкушении занятного зрелища затаили дыхание.

— Я задал вам вопрос, мистер Шарп.

— Это принадлежит графине Моуроморто.

— Состоятельная дама. Зачем же она послала свои средства на край света?

— Вам известно, зачем.

— Мне? — Батиста приподнял крышку, — Одна тысяча шестьсот четыре гинеи. Всё правильно?

— Да. — с вызовом ответил стрелок под поражённый шёпот испанцев, успевших перевести сумму в местные денежные единицы. На шесть с половиной тысяч испанских долларов можно было безбедно жить долгие года.