Дьявол внутри нас

Омер знал по опыту, что события, мысленно пережитые им, пригрезившиеся в мечтах, никогда не осуществляются в реальности. И при этом полагал, что желания его, по сути, вполне осуществимы, просто судьба несправедлива к нему. Он решил больше не мечтать о сближении с Маджиде. Ведь стоит только вообразить ее своей, как непременно постигнет разочарование. А на сей раз, вопреки обыкновению, неизмеримо важнее были не иллюзии, а реальность. Дабы обмануть судьбу, он пустился на хитрость: стал уверять себя, что все будет плохо. Мозг, уставший от дневной сумятицы и все еще под действием винных паров, постепенно затуманился. Омер заснул у открытого окна, склонив голову на подушку, набитую морской травой.

VIII

Когда Омер проснулся, еще не рассвело. Только тонкая белая полоска забрезжила вдали за деревьями сада. Омер потянулся. Слегка ломило шею, так как он спал в неудобной позе; он был молод, и ночная прохлада не повредила ему. Только лицо и руки были неприятно влажными: то ли он обливался потом во сне, то ли воздух был сырой. Омер вытер лицо и руки платком, долго протирал очки. Все еще спали, и он не пошел умываться, чтобы никого не тревожить. К тому же ему было лень двигаться. В саду пели птицы. Еще совсем крошечные листочки шевелились под мягким дуновением ветра и слабо шелестели. Было необыкновенно приятно смотреть, как одна за другой гаснут звезды на небе. Грязные, поросшие мохом черепичные крыши, казалось, оживали в свете зарождающегося дня; прозрачные, как кисея, испарения над деревьями и домами таяли, пропадали. Вся эта картина наполнила Омера ; бодростью и силой. |

–  Стоит все-таки жить, если есть на свете такая штука, как весна, - пробормотал он.

Улицы постепенно оживали. Пронзительный скрежет первых трамваев заполнял город. В садиках соседних домов слышался стук деревянных башмаков, хлюпанье насосов, плеск воды. С шумом распахнулись , железные ставни на одном из окон. Урча пронесся по улице автомобиль и свернул на проспект.

Омеру подумалось, что не только жизненный уклад его родственников, но и жизнь всего города разнохарактерна и пестра, словно состоит из множества заплат. Природа и техника, тысячелетняя древность и нынешний день сосуществуют рядом. Красота и фальшь, полезное и ненужное уживаются друг с другом, переплетаются и громоздятся одно на другое.

Кто-то завозился на первом этаже: это, должно быть, встала Фатьма, готовит завтрак. Омер подошел к зеркалу, поправил галстук, причесался. Он решил подождать немного, а потом пойти умыться и напиться воды.

В соседней комнате послышались шаги, открылась дверь. Омер вскочил и, не успев ничего сообразить, оказался в зале. Маджиде с полотенцем в руках уже прошла в умывальную. Через приоткрытую дверь он заметил ее белый ночной халат и спутанные волосы. «Значит, она спала раздевшись», - подумал молодой человек. Это ему показалось странным, будто сон в одежде был признаком истинного горя.

Маджиде умылась и, вытирая лицо, неторопливо возвращалась в свою комнату. Омер растерянно оглянулся по сторонам и, схватив маленькое розовое полотенце, висевшее на спинке стула, принялся мять его в руках.

Подняв голову, девушка равнодушно посмотрела на него, словно не узнавая, и вяло обронила:

–  А, это вы? Бонжур.

Омер, похлопывая себя по коленям скрученным полотенцем, ответил ей с чисто детским воодушевлением:

–  Да, это я. Я пришел поздно… Вы уже спали… То есть рано ушли к себе… Я не мог с вами увидеться… Да отойдет ваше горе в прошлое. То есть дай вам бог здоровья!

Он видел, что Маджиде порывается уйти, и говорил быстро, чтобы хоть ненадолго удержать ее. Было видно, что девушка провела бессонную ночь. Веки ее покраснели, припухли, лицо побледнело, щеки ввалились. Омер понял, что был не прав, полагая, будто она провела спокойно всю ночь. Он говорил и одновременно осматривал ее с головы до ног. В длинном белом ночном халате Маджиде показалась ему еще выше и тоньше, чем накануне. Между халатом и домашними туфлями из алого бархата виднелись узкие и белые, как слоновая, кость, лодыжки. Короткие рукава с оборками оставляли открытыми покойные руки. От запястья к пальцам веером разбегались голубоватые жилки. В прядях остриженных вьющихся волос блестели капли воды.

Больше Омер ничего не мог сказать. Девушка не выказывала никакого смущения от того, что стояла в ночной одежде перед незнакомым юношей. Ее смелый взгляд совсем смутил Омера. Если бы она покраснела и начала с наигранным волнением закрывать то одну, то другую обнаженную часть тела или попыталась убежать, Омер наверняка стал бы отпускать банальные шуточки. Но стоявшая перед ним девушка вела себя естественнее, чем он, и в этом было ее преимущество.

–  Да… Я очень расстроен.
– Омер запнулся.
– Дай бог вам долгой жизни!

–  Благодарю вас, - по-прежнему вяло, но учтиво ответила девушка и ушла к себе.

Омер тоже хотел было вернуться в свою комнату, но сообразил, как нелепо выглядела бы тогда его встреча с Маджиде, и направился к умывальнику. Он снял очки, провел мокрой ладонью по лицу и вытерся полотенцем, которое успел за это время свить в жгут. Хотя во рту у него пересохло, он забыл напиться. Вернувшись к себе, Омер долго стоял посреди комнаты. Он понимал, что вел себя глупо и предстал перед девушкой в смешном, жалком виде.

–  Черт подери, выказать себя этаким болваном!
– пробормотал он.
– Уставился на нее так, словно собирался съесть. Кажется, она ужасно рассердилась, хотя и не подала виду. Если бы я был девушкой, я презирал бы таких мужчин.

Он не мог спокойно усидеть на одном месте. Ходить же по комнате из угла в угол тоже не мог - боялся выдать волнение. Поэтому он продолжал стоять посреди комнаты, исполненный неудовлетворения самим собой.

–  В жизни нашей так много мелочей и пошлостей! Они-то и делают ее несносной, - проговорил он. «Да что это я», - тут же одернул он себя и, круто повернувшись, вышел из комнаты и спустился по лестнице на первый этаж.

Стол, накрытый белой клеенкой, был уже готов к завтраку. В двери, ведущие из сада, вошла Фатьма, обтирая о передник мокрые руки. Она несла эмалированную кружку с крупными зелеными маслинами.

–  Вы садитесь, бей, наши поздно встают, - сказала она, ставя кружку на стол, рядом с тарелкой с сотовым медом.

Омер решил, что если он уйдет, не повидавшись ни с кем, то и на этот раз родственники не будут на него в обиде.

–  Дядя уже ушел?
– спросил он.

–  Нет, еще и не вставал.

Значит, Галиб-эфенди совсем забросил дела. Наконец и он понял, что бесполезно являться в свою лавку на Ягискелеси до утреннего намаза, и решил подольше спать по утрам, полагаясь на своего шестнадцатилетнего мальчишку-приказчика.

Омер подвинул к себе стул и сел. Фатьма налила ему чаю. Наверху послышался шум открываемой двери и чьи-то шаги.

–  Это Семиха?
– спросил Омер с деланным равнодушием.

–  Нет, что вы! Барышня встает не раньше обеда… Это Маджиде-ханым. Время идти в школу. Вчера она пропустила занятия, они с хозяйкой навещали приятельницу в Кадыкёе. Но как же она пойдет сегодня?