Дьяволиада. Роковые яйца
Шрифт:
Условия: во главе стану я. Штат помощников подберу я сам из студентов. Жалованье им нужно положить очень высокое (рублей 400 золотом. Дело оправдает). 100 человек. Мне – квартиру в три комнаты с кухней и единовременно 1000 рублей золотом. Пенсию жене, в случае если меня убьют.
Полномочия неограниченные. По моему ордеру брать немедля. Судебное разбирательство в течение 24 часов, и никаких замен штрафом.
Я произведу разгром всех Сидоровн и Макеичей и отраженный попутный разгром «Уголков», «Цветков Грузии», «Замков Тамары» и т. под. мест.
Москва станет как Сахара, и в оазисах под электрическими вывесками «Торговля до 12
Псалом
Первоначально кажется, что это крыса царапается в дверь. Но слышен очень вежливый человеческий голос:
– Можно зайти?
– Можно, пожалуйте.
Поют дверные петли.
– Иди и садись на диван!
(От двери.) – А как я по паркету пойду?
– А ты тихонечко иди и не катайся. Ну-с, что новенького?
– Нициво.
– Позвольте, а кто сегодня утром ревел в коридоре?
(Тягостная пауза.) – Я ревел.
– Почему?
– Меня мама наслепала.
– За что?
(Напряженнейшая пауза.) – Я Сурке ухо укусил.
– Однако.
– Мама говорит, Сурка – негодяй. Он дразнит меня, копейки поотнимал.
– Все равно, таких декретов нет, чтоб из-за копеек уши людям кусать. Ты, выходит, глупый мальчик.
(Обида.) – Я с тобой не возусь.
– И не надо.
(Пауза.) – Папа приедет, я ему сказу. (Пауза.) Он тебя застрелит.
– Ах, так. Ну, тогда я чай не буду делать. К чему? Раз меня застрелят…
– Нет, ты цай делай.
– А ты выпьешь со мной?
– С конфетами? Да?
– Непременно.
– Я выпью.
На корточках два человеческих тела – большое и маленькое. Музыкальным звоном кипит чайник, и конус жаркого света лежит на странице Джерома Джерома.
– Стихи-то ты, наверное, забыл?
– Нет, не забыл.
– Ну, читай.
– Ку… Куплю я себе туфли…
– К фраку.
– К фраку и буду петь по ноцам…
– Псалом.
– Псалом… И заведу… себе собаку…
– Ни…
– Ни-ци-во-о…
– Как-нибудь проживем.
– Нибудь как. Пра-зи-ве-ем.
– Вот именно. Чай закипит, выпьем. Проживем.
(Глубокий вздох.) – Пра-зи-ве-ем.
Звон. Джером. Пар. Конус. Лоснится паркет.
– Ты одинокий.
Джером падает на паркет. Страница угасает.
(Пауза.) – Это кто же тебе говорил?
(Безмятежная ясность.) – Мама.
– Когда?
– Тебе пуговицу когда присивала. Присивала. Присивает, присивает и говорит Натаске…
– Тэк-с. Погоди, погоди, не вертись, а то я тебя обварю… Ух!
– Горяций, ух!
– Конфету какую хочешь, такую и бери.
– Вот я эту больсую хоцу.
– Подуй, подуй, и ногами не болтай.
(Женский голос за сценой.) – Славка!
Стучит дверь. Петли поют приятно.
– Опять он у вас. Славка, иди домой!
– Нет, нет, мы с ним чай пьем.
– Он же недавно пил.
(Тихая откровенность.) – Я… не пил.
– Вера Ивановна. Идите чай пить.
– Спасибо, я недавно…
– Идите, идите, я вас не пущу…
– Руки мокрые… белье я
вешаю.(Непрошеный заступник.) – Не смей мою маму тянуть.
– Ну, хорошо, не буду тянуть… Вера Ивановна, садитесь…
– Погодите, я белье повешу, тогда приду.
– Великолепно. Я не буду тушить керосинку.
– А ты, Славка, выпьешь, иди к себе. Спать. Он вам мешает.
– Я не месаю. Я не салю.
Петли поют неприятно. Конусы в разные стороны. Чайник безмолвен.
– Ты уже спать хочешь?
– Нет, я не хоцу. Ты мне сказку расскази.
– А у тебя уже глаза маленькие.
– Нет. Не маленькие. Расскази.
– Ну, иди сюда, ко мне. Голову клади. Так. Сказку? Какую же тебе сказку рассказать? А?
– Про мальчика, про того…
– Про мальчика? Это, брат, трудная сказка. Ну, для тебя так и быть.
Ну-с, так вот, жил, стало быть, на свете мальчик. Да-с. Маленький, лет так приблизительно четырех. В Москве. С мамой. И звали этого мальчика Славка.
– Угу… Как меня?
– …Довольно красивый, но был он, к величайшему сожалению, драчун. И дрался он чем ни попало – кулаками, и ногами, и даже калошами. А однажды по лестнице девочку из восьмого номера, славная такая девочка, тихая, красавица, а он ее по морде книжкой ударил.
– Она сама дерется…
– Погоди. Это не о тебе речь идет.
– Другой Славка?
– Совершенно другой. На чем, бишь, я остановился? Да… Ну, натурально, пороли этого Славку каждый день, потому что нельзя же, в самом деле, драки позволять. А Славка все-таки не унимался. И дошло дело до того, что в один прекрасный день Славка поссорился с Шуркой, тоже мальчик такой был, и, не долго думая, хвать его зубами за ухо, и пол-уха как не бывало. Гвалт тут поднялся. Шурка орет. Славку порют, он тоже орет… Кой-как приклеили Шуркино ухо синдетиконом. Славку, конечно, в угол поставили… И вдруг – звонок. И является совершенно неизвестный господин с огромной рыжей бородой и в синих очках и спрашивает басом: «А позвольте узнать, кто здесь будет Славка?» Славка отвечает: «Это я – Славка». «Ну, вот что, – говорит, – Славка, я – надзиратель за всеми драчунами, и придется мне тебя, уважаемый Славка, удалить из Москвы. В Туркестан». Видит Славка, дело плохо, и чистосердечно раскаялся. «Признаюсь, – говорит, – что дрался я и на лестнице играл в копейки, а маме бессовестно наврал – сказал, что не играл… Но больше этого не будет, потому что я начинаю новую жизнь». – «Ну, – говорит надзиратель, – это другое дело. Тогда тебе следует награда за чистосердечное твое раскаяние». И немедленно повел Славку в наградной раздаточный склад. И видит Славка, что там видимо-невидимо разных вещей. Тут и воздушные шары, и автомобили, и аэропланы, и полосатые мячики, и велосипеды, и барабаны. И говорит надзиратель: «Выбирай, что твоя душа хочет». А вот что Славка выбрал, я и забыл…
(Сладкий, сонный бас.) – Велосипет!
– Да, да, вспомнил, – велосипед. И сел немедленно Славка на велосипед и покатил прямо на Кузнецкий мост. Катит и в рожок трубит, а публика стоит на тротуаре, удивляется: «Ну и замечательный же человек этот Славка. И как он под автомобиль не попадет?» А Славка сигналы дает и кричит извозчикам: «Право держи!» Извозчики летят, машины летят, Славка нажаривает, и идут солдаты и марш играют, так что в ушах звенит…
– Уже?..
Петли поют. Коридор. Дверь. Белые руки, обнаженные по локоть.