Дьявольские близнецы

Второй был явно старше его как по возрасту, так и по званию: его погоны украшала ещё одна, третья звезда. Мужчина был излишне худ, с чёрными проницательными глазами и правильными утончёнными чертами лица, и никак не походил на служителя порядка. Скорее на графа, по ошибке надевшего на себя серую форменную одежду.

У Маши затеплилась слабая надежда.

– Человека я ищу одного, – просительно начала она и заплакала.

– Какой подлец посмел бросить такую девушку? Заставил её волноваться понапрасну? – блондин подошёл к Маше почти вплотную. – Позвольте ваши документики?

– Отставить! – резко бросил ему чернявый.

И обращаясь к девушке, произнёс:

– Успокойтесь! Пройдёмте в отделение. На вас лица нет, вам присесть надо!

Они завели её в дежурную часть. В тесном небольшом помещении стоял древний письменный стол, на котором лежал прозрачный кусок плексигласа. Под ним было напихано множество записочек, листков отрывного календаря, хранящих, видимо, какую-то необходимую в милицейской работе информацию. На столе стояло три современных телефона с дисковым набором номера и ещё один доисторический аппарат – чёрный, эбонитовый. Такой Маша видела в музее Революции, когда школьницей с классом ходила туда на экскурсию. Сбоку лежало несколько пухлых папок с делами. Венчало стопку старинное пресс-папье с промокательной бумагой, испещрённой чернильными каракулями. В обычном граненом стакане торчало несколько ручек и остро отточенных простых карандашей. Графин, до половины наполненный водой с опрокинутым на горловину стаканом стоял рядом с импровизированной карандашницей. В комнате было всего два стула, полностью деревянных с жёсткими сиденьями и выкрашенная синей краской громоздкая табуретка, вероятно для задержанных. Один из стульев предложили Маше, два других сидячих места милиционеры заняли соответственно рангу: черноволосый на стуле за столом, а его коллега примостился на синем монстре.

Во время паузы, пока Маша мелкими суетливыми глотками пила предложенную ей воду, а потом, прикрыв глаза, собиралась с мыслями, старший милиционер достал чистый лист бумаги и ручку. Наконец, он не выдержал.

– Вам лучше? – участливо, но в тот же момент с интонацией, что запасу терпения подошёл конец, спросил он девушку. – Вы уже можете рассказать по существу, в чём состоит ваша проблема?

– Да – да, извините! – кивнула Маша и заторопилась. – Я в порядке. Бабушка у меня пропала. Продала дом и уехала в неизвестном направлении. Ничего родственникам не сообщила. Я очень волнуюсь: возможно, её дом принудительно продать заставили, отобрали деньги и убили? Ведь пожилого человека легко обмануть, обидеть…

– Подождите! – остановил её «граф». – Давайте-ка по порядку и с самого начала. И документы ваши надо посмотреть.

Он изучал её паспорт, а блондин беззастенчиво разглядывал Машу. Ей было неуютно под его сальными взглядами, словно она сидела перед ним раздетая. И всё время, пока Маша рассказывала историю исчезновения старухи, короткую информацию, полученную от Анжелы, он пожирал её взглядом. Старший будто не обращал внимания на его поведение. Он досконально расспрашивал девушку, иногда задавая вопросы, ставившие её в тупик. Когда он поинтересовался, что стало причиной, после стольких месяцев без предупреждения приехать к старухе в гости, Маша не нашлась, что ответить. Правды рассказать она не могла, слишком ирреально выглядели события, произошедшие с ней. Про Якова она тоже умолчала. Милиционеры переглянулись между собой, и блондин вышел из комнаты. Вернулся он вскоре, подошёл к напарнику и зашептал ему что-то на ухо.

– Даже так? – приподнял в удивлении брови черноволосый и впервые подозрительно глянул на Машу. – Интересненько…

– Уже что-то узнали о ней, да? Где она? – вскинулась Маша.

– Значит так, гражданочка! – сразу посерьёзнел он. – Я вынужден задержать вас в связи с невыясненными обстоятельствами смерти гражданки Кашиной Василины Евграфовны.

И не глядя на неё, бросил напарнику:

– Проводите задержанную в камеру!

Через четверо суток Маша вернулась домой, в Москву. Она оставила сумку в прихожей, доплелась до постели и ничком упала на неё, заливаясь слезами. Единственным её желанием было умереть. Но она не имела права позволить себе даже это. Если бабка действительно мертва, то дети-то, несомненно, живы. Рядом с обезображенным трупом пожилой женщины, имевшем документы старухи и одетом в её вещи, трупов детей найдено не было. Опознать погибшую не представлялось возможным, так как её лицо и руки были полностью съедены соляной кислотой. Вывод, что тело принадлежит её бабке, сделали только по вещам и документам. С Маши сняли подозрения через трое суток после её задержания. Но эти три дня стали адом для девушки. Рослый блондин, который оказался вовсе не сказочным дурачком, пришёл к ней в камеру в первую же ночь. Сначала Маша обрадовалась. Он принес ей ещё тёплые домашние пирожки с яблоками, испечённые его матерью. Парень сопереживал девушке, говорил, что не верит в её виновность. Возмущался несправедливым удержанием в КПЗ. Сам всё ближе придвигался к ней, дотрагивался до колен и приобнимал за плечи. А потом неожиданно грубо повалил на нары и овладел. Маша хотела закричать, позвать на помощь. Но он зажал ей рот пропахшей табаком ладонью. Не прекращая двигаться в ней, другой рукой больно сжал грудь и прошипел: «Не ори, сука, пристрелю!» Маша обмякла под ним.

И во вторую ночь он насиловал её. Она боялась боли, которую мучитель причинял ей при малейшем неповиновении. У неё совсем не осталось сил сопротивляться его извращённым желаниям. В последнюю ночь перед её освобождением он тоже пришёл. Задыхавшаяся от отвращения под его тяжестью Маша не слышала, как дверь беззвучно открылась. В камеру кто-то вошёл. Внезапно насильник отвалился прочь, словно насосавшаяся крови пиявка. Послышалась странная возня. Маша распахнула глаза и приподнялась на локтях. Черноволосый милиционер прижал к стене своего напарника и нанёс ему удар под дых. Блондин хрюкнул и, как куль, повалился на пол, выставив на обозрение голый зад.

– Поднимайся, мразь! – пнул его ногой «граф».

Блондин завозился, пытаясь встать на ноги.

– Давай, давай! Шевели помидорами! Дал Бог братца! Урод поганый! – черноволосый наклонился и дал тому затрещину. – Если бы не мать, засадил бы тебя – суку!

Наконец верзила поднялся и натянул штаны. Они двинулись к двери. Насильник вышел, а черноволосый приостановился и нехотя повернулся к Маше.

– Ты, это… Прости, если сможешь! – словно приказывая, сказал он и вышел.

Утром Машу выпустил совершенно незнакомый ей служитель порядка. Он отдал её вещи и долго витиевато извинялся перед девушкой.

Опустошённая слезами она уснула, и неожиданно Маше приснился Валерка – школьный приятель Павла. Он многозначительно смотрел на неё, попыхивал сигареткой и самодовольно ухмылялся.

«Что если сон в руку? – проснувшись в мутных предрассветных сумерках, подумала Маша. – Ведь Валерка меня видел беременной».

Она была уверенна – парень просто делал вид, что не заметил её. Значит, он вполне может свидетельствовать – она не лжёт, что ждала ребёнка.

На звонок открыли моментально. Валерка на мгновенье потерял дар речи, увидев, кто стоит перед ним.

– Кто пришёл? Лерик? Это почта? – прокричал нежный девичий голос из глубины квартиры.

– Нет! – нервно гаркнул Валерка в ответ. – Это Петрович! Я скоро! Его копейка глохнет, помочь надо! Не вставай!

Он подхватил с полочки в прихожей ключи, пачку сигарет и, заговорчески приложив палец к губам, быстро вышел из квартиры. Так же поспешно он увлёк Машу за собой на балкон, соединявший лестничные переходы. Там его оторопь уже сошла, из растерянного взгляд стал вызывающим. Видимо, Валеркино самолюбие потерпело тяжёлое потрясение из-за отказа девушки, и он до сих пор не простил ей обиды.

– Что привело тебя ко мне, прелестное дитя? – в своей обычной манере принялся ёрничать он. – Ха! Сорри [4] ! Какое из тебя дитя! Ты у нас теперь мамуля! Маня – маманя! И как тебе в шкуре матери одиночки?

– Валер, – решила не реагировать на его выпады Маша, – у меня к тебе очень серьёзный разговор. Хватит ехидничать.

– Ты? Ко мне? С серьёзными намерениями? – глумился тот. – Женщина! Я объедки не подбираю!

4

Сорри – от английского sorry – простите, извините, сожалею.