Дьявольское святилище
Шрифт:
Борман и остальные по-прежнему молчали. Слова Каммлера заставили их напрячься. Они были не лишены смысла.
— Взгляните на себя, — продолжал Каммлер. — Нас восемь человек. Восемь — священная цифра СС. Восемь энтузиастов, которые на закате своих дней подошли так близко, совсем близко к исполнению заветов фюрера. И вы останавливаете меня на половине пути, чтобы сообщить, будто досудебное соглашение по «Майн кампфу» несколько рискованно?
— Ты не можешь действовать в одиночку, — возразила фигура, сидевшая справа от Бормана. — Ты поступил подобным образом с урегулированием по «Майн кампфу» — и каков, спрашивается,
Каммлер больше не мог скрывать свое презрение.
— Пока что ваши действия не слишком заметны! Как по мне, то речь идет о семидесяти годах бездействия. И что же вы предлагаете? Трястись от страха еще семьдесят лет? Думаете, мы имеем право возложить такую ответственность на плечи нового поколения? Думаете, им будет не все равно? Считаете, они поймут?
Он помолчал секунду и, с силой хлопнув себя по груди, продолжил:
— Думаете, они будут чувствовать то же, что чувствуем мы? В своих сердцах? Думаете, они будут хотя бы помнить?
— Красивая риторика, — парировала фигура. — Ты явно унаследовал ораторскую жилку своего отца. Но это не отменяет того факта, что мы либо действуем сообща, все вместе, — либо не действуем совсем. Так все устроено.
Йозеф фон Альвенслебен — сын Людольфа фон Альвенслебена, группенфюрера СС, управлявшего печально известным концентрационным лагерем «Долина смерти» в Польше, — никому не позволит себя запугивать. Не для того отец истребил сотни тысяч польских евреев и коммунистов, чтобы его сын вырос трусом.
— Мы разделяем твое беспокойство, — продолжил он. — Мир должен быть очищен от унтерменшей. Мы, арийцы, обязаны занять место, принадлежащее нам по праву. И мы его, разумеется, займем. Однако сделаем это аккуратно, как следует все спланировав. Не принимай нашу осторожность за нежелание действовать.
Каммлеру стоило больших усилий сдержать презрительную усмешку. Он уже привык к нерешительности так называемых соратников. К тому, что в их правилах все делать со скоростью улитки. К их проклятой осторожности. Однако он по-прежнему ненавидел их за это.
— Восемь устройств. По данному поводу разногласий нет, — продолжал фон Альвенслебен. — Но достаточно ли у нас сырья? Сколько удалось вывезти из тоннелей около Санкт-Георгена?
— Двести сорок килограммов, — ответил Каммлер. — До того, как на комплекс наткнулись эти идиоты-киношники. Мы надеемся выделить сто двадцать килограммов высокообогащенного урана, который можно будет использовать.
— Поправь меня, если я ошибаюсь, но ведь для каждого устройства требуется двадцать килограммов урана, не так ли? — Голос принадлежал Вальтеру Барби, сыну офицера гестапо Клауса Барби, известного как «лионский мясник».
В конце войны Клаус Барби был завербован ЦРУ и отправлен в качестве агента в Южную Америку. Обзаведясь семьей, он прожил долгую и счастливую жизнь в южноаргентинском городке Барилоче. Потому Вальтер, его старший сын, говорил по-немецки с сильным южноамериканским акцентом.
— Так, — подтвердил Каммлер.
— Восемь устройств по двадцать килограммов.
В Санкт-Георгене улов оказался недостаточно крупным, не правда ли? — не унимался Барби.Его требовательный тон начал раздражать Каммлера. С усилием он скрыл свою злость.
— Правда. Потому нам и нужна сделка, предложенная нашими друзьями в Молдове. Как только мы получим груз, у нас будет более чем достаточно урана для осуществления наших планов.
— Тебя следует поздравить, — заметил фон Альвенслебен. — Это — несомненный прогресс. — Он обвел взглядом собравшихся в комнате. — Но мы также понимаем, что твои планы несколько изменились. Это правда?
Глаза Каммлера приобрели ледяное выражение.
— Планы меняются, Йозеф.
Взгляд фон Альвенслебена остался твердым.
— Да, и тебе следует информировать нас о каждом таком изменении. В полной мере. Мы — твои казначеи, твое прикрытие. Порядок тебе известен.
— Те, у кого есть деньги, всегда найдут способ их преумножить, какая бы катастрофа ни постигла человечество, — заметил Каммлер вместо ответа. — Чем ужаснее катастрофа, тем больше можно обогатиться. Это мы все тоже понимаем. А главное, наши финансовые возможности беспрецедентны, и мы предупреждены заранее.
— Возможно, и так, — парировал фон Альвенслебен. — Однако это не отменяет необходимости нас информировать. Мы ведь ударим исключительно по военным и политическим целям, как и было оговорено? В данном вопросе ничего не изменилось?
— Ничего, — подтвердил Каммлер.
— А что тогда изменилось? — произнес фон Альвенслебен с нажимом. — До меня дошли сведения, что ты внес в наши планы значительные поправки.
Каммлер пристально посмотрел на фон Альвенслебена. Кто же ему рассказал? Может ли в рядах возглавляемых Каммлером заговорщиков быть крот, организующий утечку информации? Надо проверить. И искоренить без всякой жалости.
Он выпрямился.
— Работа идет, Йозеф. Восемь СЯУ одновременно взорвутся там, где и запланировано. Я с гордостью могу отметить, что мы точно вычислили зону радиационного поражения каждого удара. Теперь сумеем точно спрогнозировать, какие территории будут опустошены.
Фон Альвенслебен коротко кивнул:
— Как и предполагалось.
— Но это означает, что мы сами сможем лучше защититься. А более высокий уровень безопасности означает бoльшую предсказуемость для всех нас. Думаю, вы согласитесь, что подобная корректива была жизненно необходима?
— Это полезное изменение, — признал фон Альвенслебен. — То, на что мы и надеялись.
— Полезное, — усмехнулся Каммлер. — Что до тех, кто не будет предупрежден, — тех, кто не является избранным, — результат окажется именно таким, как мы и рассчитывали.
— Но в этом по-прежнему нет ничего нового, — продолжал давить фон Альвенслебен.
Каммлер изобразил улыбку.
— Лучшее я приберег напоследок. Подумайте о том, кого во всем обвинят. Я устроил все так, чтобы вина пала на Северную Корею. Или, по крайней мере, на сорвавшихся с цепи функционеров северокорейского режима.
Он с триумфом оглядел собравшихся.
— Возложив вину на Северную Корею, мы докажем, что коммунизм — настоящий бич рода человеческого. И это сделает почву для триумфа нацизма плодородной вдвойне. Гениальное решение, не правда ли?