Дыхание снега и пепла. Книга 2. Голос будущего

– А как насчет лука? Когда я была маленькой и у меня болели уши, моя бабушка пропаривала луковицу и клала мне в ухо. Пахло ужасно, но помогало!

– Хуже точно не будет. Беги в кладовую и принеси… три больших луковицы и пару головок чеснока.

– О, я мигом, мэм! – Она опустила полынь и кинулась к выходу, сандалии зашлепали по коридору.

Я вернулась к полкам, пытаясь успокоиться. Я разрывалась между желанием ухаживать за больными и необходимостью делать лекарства, которые могут им помочь. Нужно было сосредоточиться на том, что уходом могут заниматься и другие, а вот сделать антипаразитическое средство не сможет никто, кроме меня.

Я разрывалась между обязанностью находиться с больными, выхаживая их, и необходимостью готовить лекарства, которые могут им помочь. Но ухаживать за больными мог кто угодно, а, кроме меня, никто не знал достаточно, чтобы попытаться изготовить противопаразитарное средство.

Полынь, чеснок, репей. И горечавка. Нужно что-нибудь с очень высоким содержанием меди или серы – ох, ревень! Сезон для него уже прошел, но я собрала неплохой урожай и припасла несколько десятков бутылок с уваренной мякотью и сиропом – миссис Баг любила использовать ревень для пирогов, к тому же он был источником витамина С в зимние месяцы. Ну что ж, неплохая основа для лекарства. Добавить немного ржавого вяза, он успокаивает кишечник – хотя его действие и может остаться незамеченным на фоне такой свирепой заразы.

Я принялась толочь в ступке полынь и репей, тем временем размышляя, откуда, черт возьми, пришла эта гадость. Амебная дизентерия характерна для тропиков, хотя, видит Бог, я видела довольно тропических болезней на побережье – их завозили из Ост-Индии рабы и торговцы сахарным тростником. Просачивались они и в глубь материка, потому что те болезни, которые не убивали сразу, становились хроническими и кочевали с места на место вместе со своей жертвой.

Не исключено, что кто-то из рыбаков заразился по пути с побережья, оказавшись при этом счастливчиком, испытавшим лишь легкую форму инфекции, но теперь стал носить в своем кишечнике просветную форму амебиаза, разбрасывая заразные цисты направо и налево.

Какова причина этой внезапной вспышки? Дизентерия почти всегда распространяется через загрязненную пищу или воду. Что…

– Вот, мэм. – Мальва, запыхавшаяся от бега, несла в руках несколько крупных коричневых луковиц, скрипящих и блестящих, десяток головок чеснока, лежали в ее подвязанном переднике. Я наказала ей порезать их, осененная внезапным вдохновением, попросила протомить в меду. Я не была уверена, сработают ли антибактериальные свойства меда против амебы, но он, безусловно, не повредит, может быть, даже улучшит вкус смеси, которая, имея в составе лук, чеснок и ревень, обещала неповторимые ощущения.

– Фу! Чего это вы тут делаете? – Я подняла голову от ступки и увидела в дверях Брианну, которая сморщила нос и с подозрением заглядывала в комнату.

– О, ну… – Я уже принюхалась, но в реальности воздух хирургической наполнял запах фекальных образцов, теперь приправленный луковыми парами.

Мальва посмотрела на Брианну слезящимися глазами и шмыгнула носом, вытирая его передником.

– Бы делаеб лекагство, – сообщила она Брианне с достоинством.

– Еще кто-то заболел? – спросила я беспокойно, но она покачала головой и осторожно зашла внутрь, брезгливо обходя стойку с лабораторными стеклами.

– Нет, по крайней мере, я не слышала. Я отнесла еду Маклахлин сегодня утром, они сказали, что болеют только двое младших. Миссис Коинах сказала, что у нее была диарея пару дней назад, но она уже поправилась.

– Они дают детям медовую воду?

Она кивнула, и между ее бровей залегла морщинка.

– Я их видела, они не выглядят здоровыми, но Макниллы с ними и рядом не стояли. – От воспоминания она поменялась в лице, но быстро пришла в себя и повернулась к верхнему шкафу.

– Я одолжу немного серной кислоты, мама? – Она принесла с собой глиняную чашку, и эта картина заставила меня рассмеяться.

– Нормальные люди приходят одолжить чашку сахара, – сказала я ей, кивая на посудину в ее руке. – Конечно, бери. Но будь осторожна, лучше налей в одну из бутылок с вощеными пробками. Вряд ли ты хочешь перевернуть чашку и разлить кислоту по пути.

– Точно не хочу, – заверила она меня. – Но мне нужно всего пару капель, я планирую сильно ее разбавить. Я делаю бумагу.

– Бумагу? – Мальва моргнула покрасневшими глазами и шмыгнула носом. – Как?

– Ну, сначала разминаешь вместе все, что содержит волокна, любые мелочи, – начала объяснять Бри, сжимая и разжимая в иллюстрации обе ладони. – Старые кусочки использованной бумаги, ветошь, клочки одежды, нитки, пряжу, мягкие листья и цветы. Затем замачиваешь эту смесь дни напролет в воде и разбавленной серной кислоте, если она у тебя есть, конечно. – Она любовно постучала длинным пальцем по квадратной бутыли. – Как только смесь превратится в нечто вроде однородной мякоти, нужно намазывать ее тонким слоем на рамки, выжать лишнюю воду и высушить – вуаля, бумага готова!

Я видела, как Мальва беззвучно повторила «вуаля», копируя Бри, и немного отвернулась, чтобы она не увидела моей улыбки. Брианна вытащила пробку из квадратной бутылки с кислотой и очень осторожно налила пару капель в чашку. Горячий запах серы тут же разлился в воздухе операционной, как освобожденный демон, перебивая вонь от фекалий и лука.

Мальва замерла с широко раскрытыми и по-прежнему слезящимися глазами.

– Что это? – спросила она.

– Купоросное масло, – сказала я. – Ты эээ… тебе знаком этот запах?

Она кивнула, опустила порезанный лук в кастрюлю и осторожно накрыла крышкой.

– Ай, знаком. – Она подошла посмотреть на зеленую бутылку, по пути вытирая кулаком мокрые глаза. – У моей матери – она умерла, когда я была маленькой, – у нее была эта штуковина. Я помню запах и как она говорила никогда ее не трогать. Сера, люди зовут этот запах серным духом.

– Вот как? Интересно, для чего она использовала ее.

Мне действительно было интересно и одновременно неловко. Серная кислота могла быть в запасах у алхимика или аптекаря; единственной причиной, приходящей мне в голову, по которой ее мог иметь обычный человек, – агрессия; кислотой могли плескать во врагов.

Но Мальва только покачала молча головой и отвернулась, возвращаясь к луку и чесноку. Я успела уловить выражение ее лица – необычная смесь враждебности и тоски, которая неожиданно чем-то отозвалась во мне. Тоска по давно ушедшей матери и гнев брошенной маленькой девочки, одинокой и сбитой с толку.

– Что такое? – Брианна, нахмурившись, разглядывала мое лицо. – Что случилось?

– Ничего, – ответила я и положила ладонь ей на плечо, просто чтобы ощутить силу и радость от ее присутствия, от тех лет, что она провела, взрослея. Слезы затуманили мой взор, но их можно было списать на лук. – Все хорошо.

* * *

Я ужасно устала от похорон. Это были уже третьи за пару дней. Мы похоронили Гортензию с дочерью, потом старую миссис Огилви. Сегодня это был еще один ребенок, один из близнецов Макафи. Второй ребенок, мальчик, стоял рядом с могилой сестры, шокированный ее смертью настолько, что сам выглядел как призрак, хотя болезнь его не коснулась.

Церемония задержалась – гроб не был готов вовремя, – и вокруг нас начали сгущаться ночные тени. Золото осенних листьев померкло до оттенков пепла, вокруг влажных еловых стволов вился белый туман. Сложно было представить сцену более удручающую, и все же она казалась куда уместней, чем яркое солнце и свежий ветер в тот день, когда мы хоронили Гортензию и маленькую Анжелику.