Дым без огня

А если дедушка на траве не очнется? Нет, этого быть не может… А если все-таки?… Катя, боясь помешать Васе, стараясь удержать плач, все больней стискивала верхнюю губу. Пальцы и ладони ее стали мокрыми.

А Вася застыл перед дедушкой на коленях, будто просил у него прощения. Потом ожил… И принялся суетливо растирать Александру Степановичу грудь и виски. «Вот так, — думала Катя, — на поле боя врачи и медсестры склоняются над теми, кто смертельно ранен». Но дедушка не мог быть ранен смертельно. Он же сказал… пообещал: «Я буду вместо него!»

Катя знала, что ей дедушка всегда говорил только правду. Для него это было законом неписаным, ибо писаные правила и законы можно переписать. А все же Катю неотвратимо тошнило, что всегда было признаком крайнего потрясения. Она отошла в кусты, чтобы ее не вырвало на глазах у Васи. Она, стеснялась обнаружить в его присутствии свое состояние, несмотря на обуявший ее страх. Может, это и было первым проявлением столь ранней любви? Что теперь будет? Что?… Все зависело только от Васи. Он казался ей единственной реальной надеждой на целой земле. Она вцепилась в эту надежду — и полюбила ее… Прижав мокрые руки к лицу, она беззвучно заклинала: «Спаси… Помоги, Васенька!» Она впервые мысленно назвала его так.

Александр Степанович открыл глаза, точно проснулся.

— Пожалуйста, дышите поглубже, — попросил Вася. И дедушка выполнил его просьбу.

Вася приподнял дедушку с травы, посадил снова на широкий пень. И сам дедушка был похож уже не на сраженного в поле, а на уставшего после дел и битв былинного витязя.

— Что слезы льешь? — обратился он к Кате.

Катины плечи вскинулись один и второй раз от внезапной икоты. Она попыталась выдать икоту за кашель. Потому что, влюбившись в Васю, не имела права при нем икать.

Вася продолжал уже не так суетливо, а приноровившись, растирать Александра Степановича.

— Духотища невозможная… Вот в чем причина! — объяснил он.

Об истинной причине Вася еще не знал.

Они пробыли на лесной поляне около часа. И все это время дедушка вдыхал и выдыхал воздух так, как советовал ему Вася.

— Дышу по системе Кулькова, — сообщил он внучке.

— Вот и дыши!

Она поверила в эту систему.

— Юля разволнуется, — сказал наконец Александр Степанович.

Он, как бы восстав ото сна, потянулся, распрямился. И даже воскликнул: «Ого-го!»

— Не надо резких движений, — робко посоветовал Вася.

— Юля ничего не должна заметить, — ответил Александр Степанович. — Довольно с нее на сегодня…

Он оборвал самого себя, потому что даже спасителя своего не хотел пока посвящать в событие, которое, увы, обречено было стать общеизвестным.

— Не уловил промежутка во времени… между пнем и травой. Как внизу очутился?

— Может быть, скажем, что с вами случился обморок? Просто обморок от жары? — предложил Вася.

— Лучше ничего маме не скажем, — преодолев икоту силой любви и смущения, выговорила Катя

— Что я — девица, чтобы в обморок падать? — проворчал дедушка.

«Окончательно приходит в себя!» — успокоилась Катя

— Потерять сознание — это достойно мужчины. А ты обморок! Катя права: вообще ничего не скажем. Ни слова!

И он не просто пошел, а зашагал к даче. Сучья трещали у него под ногами.

Юлия Александровна сделала вид, что вышла на крыльцо подышать уже немного разрядившимся воздухом: она не любила выказывать своих слабостей и волнений.

— Кате давно пора спать, — сказала она.

— А я на электричку, — сообщил Вася. — Не буду обременять.

— Что-о? Я уступаю тебе свое ложе. Таким, брат, макаром! — Александр Степанович размашисто указал на топчан, прижавшийся к стене незастекленной террасы.

— Что вы? Что вы?! — Вася в суеверном страхе воздел руки к потолку. — Дома не предполагают такой возможности.

— Но ведь жена у тебя тишайшая!

Васина шея изобразила вопросительный знак.

— Или это тот самый тихий омут, в котором, как известно…

Взгляд Юлии Александровны пресек очередной всплеск малининской откровенности.

Вася же, загадочно разведя руками, дал понять, что официально согласиться с Александром Степановичем он не может, но и возразить ему нечего.

Укладывая Катю в постель, Юлия Александровна не преминула прокомментировать этот диалог.

— Сладкозвучный тенор! — сказала она. — Слова-то какие: «Не буду обременять…», «Не предполагают возможности…»

Она не знала, что Вася недавно, всего часа два назад, спас дедушку. А Катя не могла рассказать. И от этого долго и нервно переворачивалась с боку на спину и на другой бок.

Катя вспомнила тот день и тот вечер во всех их разнообразных подробностях, когда увидела дедушкин портрет над столом у Васи.

Вторжение ее было неожиданным… И Вася мог бы вести себя, как женщина, которую в утренний час застали врасплох — неприбранной и не в том наряде, в каком ей бы хотелось предстать. Но Вася уверенно регулировал движение событий и никаких метаний не допускал. Все шло по порядку. Пока на кухне готовился ужин, Соня сыграла «Вечернюю серенаду» Шуберта и еще что-то классическое, но незнакомое Кате.

Затем Анастасия Петровна пригласила к столу. Катя не без радости сосредоточилась на том, что жена у Васи была покорной, но блеклой женщиной. И на том, что Соня играла по-ученически жестко: пальцы ее сгибались под прямым углом, а не эластично плыли по клавишам.

Соня была похожа на Васю. Кате тоже достались мужские черты: она, минуя маму, с годами все больше походила на дедушку. Правда, говорили, что она унаследовала и дедушкино обаяние, которое было не мужским и не женским, а, по словам Васи, всепокоряющим. Катя, наверно, и в самом деле переняла это дедушкино достоинство, ибо своих одноклассников она покорила. В напряженных ситуациях учителя даже обращались к ней за помощью — и она расслабляла напряжение, за что ей пытались присваивать звание то «вожака», то «предводительницы».

— Она будущий педагог! — безапелляционно определил Александр Степанович, ибо предпочитал это звание всем остальным.

Васин отец Григорий Кузьмич, заметив, что Катя то и дело поглядывает на фотографию дедушки, нашел нужным все-таки достать молоток и укрепить гвоздь, на котором держалась рама. Заодно он все же попытался подлечить и ножку стола. Ужин от этого на время прервался.

— Вася Григорьевич рассказывал мне, что вы почти что Кулибин, — сфантазировала Катя во имя покоя и мира.