Дюймовочка крупного калибра
Шрифт:
– Чем?
– О, как все запущено-то, – сдвинула красивые брови Дарья. – Тебе что, есть чем похвастаться? Семья, карьера?
– Ну я как-то не думала.
– А ты подумай. А вот представь, приходишь ты на встречу: этот крутой бизнесмен, эта артистка, эта директор, а какая-нибудь Анька Зиновьева – вообще жена олигарха! А мы где?
– Где?
– В Караганде! Два ничтожества, без денег, счастья и перспектив.
– Ну почему? Перспективы есть всегда.
– Ага, – трагически скривилась Даша. – Все дело в их качестве. Попасть на кладбище – тоже перспектива. Но кого она обрадует?
– Нет,
Анька никогда ей не нравилась: бесстыжая, высокомерная, хамоватая. У нее все всегда получалось: если не выучить – то списать, если не заинтересовать – то соблазнить, если не стать первой красавицей – то хотя бы оставаться самой популярной и обсуждаемой. Она пользовалась успехом у старшеклассников, у одноклассников и даже у учителей. При этом никто не мог сказать точно, был ли у нее с кем-то настоящий роман, в том самом полном смысле этого слова, который вкладывают в этот термин неопытные, но уже дозревшие школьницы.
Красавицей как раз считалась Даша. Наверное, поэтому она тоже не любила и с такой неприязнью вспоминала Зиновьеву.
Кстати, наверное, потому Дашу так волновала встреча выпускников, что негоже первой красавице школы оказаться на второстепенных ролях. Хочется прийти королевой. Такой, какой уходила, какой ее запомнили, а не отчаянно пыжащейся неудачницей.
– Даша, да я бы рада тоже удивить бывших одноклассников, только нечем. И, думаю, большинство просто живет, ничего особого не добившись. Так что нет повода так уж переживать.
– Это уверенности в твоем голосе нет, – отрезала Малашкина. – Или ты считаешь, что ничего страшного, когда за твоей спиной сочувственно перешептываются? Когда снисходительно жалеют, а в душе радуются: а я-то – на горе, а эта-то – в болоте. Не хочу в болоте, хочу на самолете. Чтобы под его серебристым крылом остались все, а я буду искренне жалеть и сочувствовать. Я ж добрая, я умею. Чисто теоретически, если будет такая возможность. Надо, Сима, стремиться в космос, чтобы достичь хотя бы вершины какого-нибудь холмика. Жизнь всегда дает меньше, чем хочешь, чем просишь и чем заслужил. Чем меньше хочешь, тем меньше получишь. Загребай руками все, тогда хоть горстка, а твоя будет.
– А ты, я смотрю, философ, – уважительно протянула Серафима.
– С такой-то жизнью зафилософствуешь.
– Но ты, вон, одета
прилично, машина своя, все солидно, – подольстилась Серафима. Ей было стыдно признаться, что Дашу уже жаль вместе с ее амбициями и теориями. Сама Сима в космос не хотела и придерживалась другой аксиомы: чем больше хочешь, тем меньше получишь. Надо быть скромнее, чтобы не злить фортуну. Но, поди ж ты, она вот мало хотела, всего лишь семью и тихое уютное счастье, а получила пинок. Кто прав, будет ясно тогда, когда вернуть будет уже ничего нельзя.– Сима, да разве в этом смысл жизни? Машина, одежда! Да я наизнанку вывернулась, чтобы банку эту консервную купить и шмотки приличные достать. Это не цель, это средство. Я хочу либо работу, такую, чтобы я все решала, все проекты – мои, чтобы уважали, ценили. Хочу стать ценным спецом, за которым хэдхантеры охотятся…
– Кто? – ахнула Серафима, представив себе нечто наподобие отряда средневековой инквизиции в костюмаха «а-ля садо-мазо».
– Охотники за головами, – любезно перевела Даша.
Инквизиторы в Симином воображении моментально трансформировались в отряд индейцев, потрясающих свежедобытыми скальпами.
– Разуваева, а ты где работаешь? – вдруг сочувственно поинтересовалась Малашкина и жалостливо посмотрела на бывшую одноклассницу. Так смотрят на деревенских старух, неуверенно топчущихся у входа в метро и боящихся спускаться в преисподнюю. Не презрительно, а именно с состраданием.
– В фирме. Оператором, – это тоже было как-то серенько. Но уж лучше, чем вообще безработная квашня, сидящая на шее у родни.
– Ясно, – припечатала Дарья. – В общем, ценных специалистов переманивают в другие фирмы. Так вот я хочу, чтобы меня с руками отрывали. А я и есть такой специалист, только меня начальник на работе зажимает, затирает и вздохнуть не дает. Шкаф безмозглый. Гений зажравшийся. Сам не уходит и другим не дает голову поднять, все проекты под себя загреб. А ему уже давно пора в свободное плавание с такими-то замашками, а меня на его место. У меня, Симка, столько планов, столько идей! Я раньше ему писала, а теперь – ни за что. Он все в папочку складывает и хоронит в ящике. Мамонт!
Серафима понимающе кивала, хотя знать не знала ни Дарьиного начальника, ни особенностей ее непонятной работы, мифических проектов и прочей атрибутики чуждой и незнакомой жизни.
– А если с работой не получится, тогда хотя бы счастья хочу. Настоящего, полноценного, без оговорок, – разоткровенничалась Малашкина. – Чтобы любовь сумасшедшая, чтобы страсть, как в Африке, чтобы не как в кино, а лучше. Пусть такое бывает раз на миллион, но этот раз должен быть моим. Только надо бороться, искать, работать в этом направлении.
– Это утопия, – Сима отважилась вставить в пламенный монолог свое ценное мнение. – Это все возможно только в одностороннем порядке. Женщина на такое способна, а мужик обязательно однажды подведет. На них рассчитывать нельзя.
– Рассчитывать нельзя даже на себя, – усмехнулась Даша. – Но я умею своего добиваться и добьюсь. Как хочу, так и будет. Тебя какой-то задохлик один раз обманул, и ты уже решила, что на нем свет клином сошелся…
– При чем тут Антон, – возмутилась Серафима. Напоминание о предательстве больно стиснуло сердце. – Можно подумать, что я мужчин не знаю.