Дзен в искусстве написания книг

И, возможно, тогда вы откроете для себя новое определение работы.

Это будет ЛЮБОВЬ.

1973

…Немного о творчестве

Поступью пантеры

Не нахрапом, не разрушая, не громя, но — тихо находя и сохраняя, иди сквозь сон, крадучись, как пантера. Пока твой разум спит, оружие сложив. Крадись и подбирай. Когда проснешься,– в заботы мира снова окунешься. А собранное в редкие часы отложишь прочь, на черный день унынья (но если этот день наступит ныне?) … иди, крадучись, оставляя след и метки на проторенной дороге. Вперед на ощупь и не торопясь: пусть подмечает твой уставший глаз не только очевидные дары, но даже те, что скрыты до поры. Ты можешь сам не понимать свой путь,– иди крадучись, острожным будь. Играет с нами разум в догонялки: он прячет истины от нас, как спрятана в горе глубокой жила золотоносная. Играй же с ним, с коварным разумом твоим. И вот настанет час, когда, играя, из чащи выйдут звери — как из рая. И антилопа превратится вдруг в огромного слона, который рушит и давит все вокруг. Так что же лучше — не искать в ночи, крадучись как пантера, искру правды? Или найти ее, обжечься и понять, что надо все равно ее искать?

Я — мой главный труд

Джерарду Мэнли Хопкинсу

Мой главный труд есть я. Для этого я создан. Для этого я в мир явился! Так говорил нам Джерард, кроткий Джерард Мэнли Хопкинс. Перст судьбы велел ему писать стихи и прозу. Хотя, конечно, Хопкинс мог подвинуть надменный этот перст и заниматься другим свободным делом: в крови у нас таится десять тысяч возможных вариантов разных судеб. …когда б у Бога некий судмедэксперт мог взять обычный отпечаток пальца, тем отпечатком был бы человек. Ты только появляешься на свет, тебя Он тут же метит беспощадно: касается бровей или ресниц, пока кричит от боли роженица, и акушерка лается с врачом (им в это время, в общем, не до Бога). И вот ты опечатан, как сосуд, тебя лелеют, тискают, ласкают, того гляди — прикосновение сотрут. Действительно, его всегда стирают. И ты, взрослея, тщишься вновь найти, как будто в том была прикосновенье инструкция о жизненном пути, маршрут прямого верного движенья. Но Бог, не так он прост, чтобы написать: иди туда и сделай то и то-то. Ты сам едва ли был бы рад играть марионетку-идиота. Младенческое трогая лицо, Господь шептал слова благие: В тебе течет река отцов, но берега ее другие. Я дал тебе неповторимый образ. Носи его, не подражая прочим. Судьбы иной не находи: не путай карты, не сыграв хоть раз. Но если ты рискнешь и все же смешаешь несколько колод, то знай, что в каждой капле крови все целое твое живет. И даже если ты сойдешь с пути… тебе с него до смерти не сойти.

Милый Хопкинс. Нежный Мэнли. Редчайший Джерард. Какое хорошее имя. То, что мы делаем — и есть мы. Благодаря тебе. Для того мы и пришли в этот мир.

Другой я

Другого Я мне сложно описать: мне надо постоянно с ним сверяться. Но стоит быстро повернуться к нему лицом, как он бежит за дверь. Я сам давным-давно ее открыл. И так и не закрыл с тех пор. Порой он слышит мой призыв и понимает: нужен, нужен! Он нужен мне. Я — маска без лица. Мое лицо принадлежит Другому. У Бога нет к нему претензий. Потому он к Богу ближе: вместе сочиняют они большую оперу. А я – фасад театра для премьеры. Но вот я, весь бледнея, замираю, пока его рука проходит сквозь мою: сначала сквозь запястие, потом – сквозь локоть, так — до самых пальцев. Другой меня наденет как перчатку. (и так же снимет, если надоем). Его язык шевелится в моем, Другой рассказывает мною миру историю таинственной души в таинственном ее движенье. Он легок на подъем: легко берется писать, потом легко бросает. Играем в прятки с ним неделю за неделей. Как тяжело мне брать и притворяться, что если я Другого не найду, я выживу без грусти и печали. Я не умру. Но я умру, когда Другой меня, играючи, покинет. Где прячется Другой? В моих костях? В крови? В трясине нервов? И оттуда Выходит радужное чудо, сияющий огромный зверь. Я принимаю правила игры, Пусть убегает мой Другой, бесценный, а я прославлю бедного себя, присвоив вещи беглеца навеки. Вот шляпа дерзкого мальчишки, например. Куда он только мог запрятать шляпу, пока он был во мне? Другой жесток, сам по себе всегда. Он в плоть мою одет, но рвется прочь. Пускай. Чихну и дам Другому волю. Чихну от пыли первого Творенья, Застывшей в Космосе (и у меня в носу). Кто это написал стихотворенье? Уже ли я, Рэй Брэдбери? Что я несу! Конечно — ОН! Другой, беспечный, хитрый, веселый малый. Вы его зовите, а Рэя Брэдбери уж нет как нет.

Троя

Я верил в Трою, а мне говорили: что ты! Умер слепой Гомер, мир изменился, друг. Пустые стоят в ночи мифические соты. Пчелы поэзии древней больше в них не живут. Но Троя была нужна, как нужен бывает воздух, земная моя душа хотела ее найти. Родители предупреждали, что это, увы, непросто, поскольку в сказки для взрослых нет прямого пути. Но я упирался долго, я отвечал с насмешкой, друзья отвернулись сразу от странного чудака. Я взял проржавевший заступ и больше уже не мешкал, копать могилу Гомера не устала моя рука. Мне солнце светило ярко, мне было примерно восемь, я верил в прекрасный Город, лучший на всей земле. Но вместо античных пчел ко мне прилетали осы и жалили больно-больно, как жалят змеи в овсе. И вот мне казалось, Троя уже все ближе и ближе, скоро ее увидят тысячи человек. Но тут я понял, что Трою один я, как нужно, вижу, а эти тысячи тысяч ее не поймут вовек. Тогда я копать не бросил, я стал забрасывать яму, Трою мою, как тело умершего хороня. Так хоронили отца, так хоронили маму, так когда-нибудь, верю, и похоронят меня. Подальше от скверных взглядов, поглубже от глупых сплетен, от гордых чужих насмешек и любопытных глаз. Троя, я спас тебя. Троя, пусть будет светел тот, кто тебя найдет и снова спасет не раз!

Проблем в дорогу не бери

Проблем в дорогу не бери, готовясь в дальний край отчалить. Лежит давно в руинах Рим, зачем ему твои печали? Хандришь? Тебе веселый гид седым покажется Хароном. Из комнаты отеля вид – ужасным и односторонним. Приехав в древний Колизей, турист, остерегайся драмы; фотографируй и глазей, но соль не сыпь себе на раны. Умерь воображенья пыл, не представляй античных драк, в которых ты бы всех убил. (поверь, ты точно не Спартак). С тобой могла стрястись беда: болел, подруга изменила. Но не езжай тогда сюда! Найди в себе остаться силы! Страданья множит красота для впечатлительных натур. Такие в Риме есть места,– не хватит каждый день хлестать успокоительных микстур. Здесь каждый камень — друг Нерона, а под ногами — пыль столетий. Турист, дыши легко и ровно: давно Нерона нет на свете. Смотри, как трескается плоть холодных статуй в полдень жаркий. Турист, гони страданья прочь: удел у этих статуй — жалкий. Таков же будет твой удел. Зачем, меланхоличный мой, ты в Вечный город прилетел? Скорей лети домой!

Если я умираю, то со мной умирает весь мир

О, бедный мир наивный! Он не знает, что с ним случится, если я умру! Со мной уйдет так много человек, что я их миллионами исчислю. Я целый континент с собой возьму в могилу. Пусть живут на нем мечтатели, смешные смельчаки,– у всех одна судьба: тонуть со мной, когда я в Лету стану погружаться. Безумный эгоист, я порчу все: я пальцем ловко закрываю солнце. Что толку в солнце, если нет меня? Зачем оно другим свободно светит? Я забираю целую Аляску! Но с Францией я не определился: там правил «солнечный» король Людовик, он чем-то симпатичен мне сейчас. Пусть Франция пока что остается. Перерезаю горло Альбиону. Россию-матушку легко свожу с ума. Китай зазнавшийся толкаю с пьедестала. Австралии кладу на грудь кирпич. Даю пинка Японии. А греки? Пускай затопит Грецию. Она и так уже в руинах вся, красотка. Руинами торгует для туристов! Так пусть она со мной уйдет на дно. Во сне потливом я перевернусь и тут же очень сильно пожелаю Испанию и Швецию забрать, большие учинив там беспорядки. (у Гойи красок нет — изобразить!). Я так самонадеян, что могу на небе звезды в свиток завернуть. …так заворачивают «для собаки» остаток ужина в кофейне за углом. Цветы в полях — цинично изничтожить! Ты, мир, подумай сам на этот счет. Когда бы ты меня не презирал, я мог бы взять с собой гораздо меньше. Но если ты остался при своем, я тоже, умирая, не струхну. (Хотя в том случае, когда меня застрелят, случайно и бесповоротно, я могу уйти, себя не взяв в дорогу даже…)

Делать — значит быть

Трудом — живу. А сделал все — уже томлюсь. Весь цимес в том, чтоб делать постоянно хоть что-нибудь. И каждый божий час себя себе трудами подтверждать. Когда шериф-закат пальнет в ружье, окончу день с приятным ощущеньем, что прожит он не зря. Мы проявляемся в трудах. Мы столько о себе не знаем, пока не заняты и в праздности живем. Меж тем у каждого внутри сокрыта большая фабрика незавершенных дел. Пусть даже дело — дрянь: бежать и прыгать, кататься на велосипеде, но и такое, извините, дело полезнее бездействия вдвойне. Ну или врем себе, что завтра (скоро!) мы что-то обязательно начнем! Довольно врать! Пустые отговорки – на завтра перекладывать дела. Мы — мастера растягивать резину. Тянуть кота за хвост. Баклуши бить. Но если б в нас жила собака-непоседа, она б давно баклушу перегрызла (сейчас посмотрите внимательно в словарь: баклуша — остов деревянной ложки). Коту капризный хвост поднакрутила, резину в две секунды порвала. Воспитывай в себе такого пса. Вернее друга нет у человека.

Искусство не даст умереть от правды

Живешь реальностью? — Мертвец! Так Ницше говорил. У нас искусство есть для заеданья правды. Ведь мир — как холодец: но кто его варил, тот вряд ли будет есть. А мы стараться рады! Умрем — за сорок дней душа найдет покой. Увидит с высоты, что овцы — волки серы. Искусство — роза. В ней есть аромат такой, он переубедит, что Дьявол пахнет серой. Вас дети предадут? Так будьте королем! Шекспировских интриг довольно в переводах. Искусство — наш редут, пока мы скрыты в нем, у мира нет вериг смирить твою свободу. Нет мочи правдой жить? Так нарисуй ее. Станцуй. Насочиняй стихами, прозой, пьесой. «Потерянного рая» пустые миражи верней опишут рай, чем праздничная месса. Что мямля Мелвилл знал? И Дикинсон? И По? Как Бог был мал и дик в их жизни быстротечной. Но каждый видел знак. Из песен строил плот. И плыл — как Моби Дик – навстречу жизни вечной. Искусство — старый врач. Оно дерет клещами реальности клыки из человечьей пасти. Чтоб было легче врать, за ложь себя прощая. Кусая кулаки … от счастья.

Благодарности

Эссе, вошедшие в этот сборник, изначально печатались в следующих изданиях, чьих издателей и редакторов мы и благодарим:

«Радость писательства»: «Дзен в искусстве написания книг», бюллетень Capra XIII, «Capra Press», 1973.

«Беги быстрее, стоишь — замри, или Чудище на чердаке, или Новые призраки старого разума»: «Как писать страшные рассказы, фэнтези и научную фантастику» под редакцией Дж. А. Уильямсона, «Writers Digest Books», 1986.

«Как удерживать и кормить Музу»: «The Writer», июль 1961.

«Пьяный за рулем велосипеда»: Предисловие к сборнику «Избранное Рэя Брэдбери», Alfred A. Knopf, Inc., 1980.

«Вложения по десять центов: «451° по Фаренгейту»: Предисловие к «451° по Фаренгейту», Limited Editions Club, 1982.

«Моя Византия: «Вино из одуванчиков»: Предисловие к роману «Вино из одуванчиков», Alfred A. Knopf, Inc., 1974.

«Долгая дорога на Марс»: Предисловие к юбилейному изданию «Марсианских хроник», выпущенному к сорокалетию со дня выхода романа в свет, «Doubleday», 1990.

«На плечах великанов»: Первая публикация. Предисловие к сборнику «Иные миры: Фэнтези и научная фантастика с 1939 года» под редакцией Джона Тениссена, University of Manitoba Press, 1980. Переиздано в специальном выпуске MOSAIC, XIII/3–4 (весна-лето, 1980).

«Потайной разум»: «The Writer», ноябрь 1965.

«Раскадровка хайку»: Film Comment (ноябрь-декабрь, 1982).

«Дзен в искусстве написания книг»: бюллетень Capra XIII, Capra Press, 1973.