Дж.Д. Сэлинджер. Идя через рожь

В наши дни «Девять рассказов» воспринимаются на двух уровнях: как собрание определенным образом связанных, однако достаточно самостоятельных произведений и как документальные вехи на пути духовного развития самого Дж. Д. Сэлинджера. Гилберт Хайт, в 1953 году отрецензировавший книгу для журнала «Харпере», где в свое время был опубликован рассказ «В лодке», в своей статье довольно близко подошел к пониманию этого. Хайт интуитивно ощутил присутствие самого Сэлинджера в каждом из произведений и высказал предположение, что, переходя от рассказа к рассказу, читатель шаг за шагом продвигается по пути автора к самопознанию. Он также поделился своим опасением, что вся грандиозность сэлинджеровского таланта может оказаться непонятой вследствие необыкновенной сфокусированности его мировосприятия. В каждом из «Девяти рассказов» Хайт увидел героя, несомненно представляющего самого Сэлинджера: «тонкое, нервное, глубоко чувствующее существо, находящееся на грани нервного срыва; мы видим его на разных стадиях жизни, то это ребенок, то подросток, то бесцельно проживающий свою жизнь молодой человек…».

Если сложить вместе все кусочки, из которых составлены «Девять рассказов», становится ясно, что каждый из них — это действительно ступень в духовном развитии. Рассказ «Хорошо ловится рыбка-бананка», которым открывается сборник, являет собой историю неизбывного отчаяния. Следующие три рассказа, «Лапа-растяпа», «Перед самой войной с эскимосами» и «Человек, который смеялся», передают такое же отчаяние, но скрытое в деталях повседневной жизни. Таким образом, вся первая половина сборника повествует о тех мучительных духовных тупиках, которыми полна жизнь современной Америки. Мир Сэлинджера населен персонажами, безуспешно пытающимися сопротивляться темным силам, населяющим человеческую душу, возвыситься над ними. Но в «Девяти рассказах» есть место и надежде. Миниатюра «В лодке» освобождает читателя от концентрированной безнадежности первых четырех рассказов и предлагает альтернативу отчаянию, открывающуюся в подлинной любви. Духом надежды проникнута вся оставшаяся часть книги, кроме, пожалуй, своеобразного «моралитэ» «И эти губы, и глаза зеленые», выбивающегося из общего ряда. В рассказе «Дорогой Эсме с любовью — и всякой мерзостью» простой прилив сил, вызываемый человеческим сочувствием, уже несет в себе оттенок чуда, а в «Голубом периоде де Домье-Смита» откровение, к которому прежде подводили человеческие отношения, становится чисто духовным событием. Завершающий рассказ «Тедди» предназначен именно для того, чтобы поставить финальную точку в духовном путешествии, предпринятом в «Девяти рассказах». «Тедди» приводит читателя туда, где сила любви, рождаемая единением людей, трансформируется в силу веры, обретаемую через единение с Богом.

Многие критики и исследователи рассматривали «Тедди» как новую версию рассказа «Хорошо ловится рыбка-бананка». Сам Сэлинджер поспособствовал этому, когда в повести «Симор: Введение» сравнил глаза Тедди с глазами Симора Гласса. В том, что «Хорошо ловится рыбка-бананка» открывает сборник, а «Тедди», опубликованный точно пятью годами позже, его закрывает, есть особый символический смысл. Оба рассказа завершаются «бьющей по мозгам» смертью главных героев. Оба трагических финала связаны с образами маленьких девочек и воды. И Симор Гласс и Тедди Макардль отгораживаются от мира, ранящего их. Совершенно очевидно, что Сэлинджер использовал смерть Тедди для того, чтобы еще раз объяснить самоубийство Симора с его собственной позиции и попытаться вписать в характер Симора тот мотив духовного всеприятия, которого «Рыбке-бананке» недостает. Другими словами, Сэлинджер превратил «Рыбку-бананку» в «Тедди» или по крайней мере подсказал читателям, как ее нужно понимать.

Середину 1953 года Сэлинджер встретил довольным и счастливым. Ему было покойно в новом доме в Корнише, превращенном его усилиями в уютный загородный коттедж. У него установились дружеские связи с новыми соседями, которым он, судя по всему, понравился, и, кроме того, между ним и местной молодежью завязались удовлетворяющие обе стороны доверительные отношения. Атмосфера в Корнише способствовала творчеству, именно там были написаны произведения, отнесенные им самим к наиболее удачным. Об успешной писательской карьере свидетельствовали массовое издание романа «Над пропастью во ржи» и одобрение, с каким были встречены «Девять рассказов». Сэлинджер, похоже, обрел наконец свою жизненную нишу, осуществил мечту Холдена Колфилда о месте, где бы он чувствовал себя своим.

В эти месяцы имя таинственной «Мэри» исчезает из переписки Сэлинджера, что же касается Клэр Дуглас, то она снова появилась, чтобы разделить его счастье. Клэр было тогда девятнадцать лет — на пятнадцать меньше, чем Сэлинджеру, — и она училась в Рэдклиффе. Сама девушка спокойно смотрела на эту разницу в возрасте, поскольку ее собственный отец был старше ее матери на тридцать пять лет, однако Сэлинджер, опасаясь возможных сплетен, старался как можно дольше не афишировать своих отношений с Клэр. Дурачась и играя, парочка придумывала самые разнообразные предлоги для встреч вдали от посторонних глаз; дошло даже до того, что придумывались какие-то воображаемые подруги Клэр, которых она якобы навещала во время своих долгих отлучек из колледжа. Прошло совсем немного времени, и Сэлинджер был уже по уши влюблен в Клэр, равно как и Клэр весь свой мир заставила вращаться вокруг него, его религии, его мнений, его вкусов.

Гармония продолжалась недолго. Как рассказывала Клэр, Сэлинджер попросил ее бросить учебу и переехать в его коттедж в Корнише, совсем как Холден Колфилд — Салли Хейс. Но Клэр отказалась, и Сэлинджер отшатнулся от нее. «Когда я лишь в одном, в отношении колледжа, воспротивилась ему, — вспоминала она позже, — он исчез»'.

В то время Сэлинджер был не единственным романтическим увлечением в жизни Клэр. Она поддерживала серьезные отношения с двадцатитрехлетним студентом Гарвардской школы бизнеса Колманом М. Моклером-младшим. Моклер обладал артистическим темпераментом, был скромным, целеустремленным юношей и представлял собой серьезного конкурента в борьбе за внимание Клэр. Отношения между ними очень расстраивали Сэлинджера. Он знал, что, живя в кампусе, Клэр наверняка проводит досуг с Моклером. Поэтому, попросив ее бросить Рэдклифф и переехать в Корниш, он просто пытался обратить ее чувства только на себя и избавиться от конкурента. Ответ Клэр положил конец идиллии, показав, что предпочтения не на стороне Сэлинджера. Она не только отказалась выполнить его просьбу, но летом 1953 года отправилась вместе с Моклером путешествовать по Европе и задержалась с ним в Италии, где, судя по всему, представила его своей матери. Решение провести лето за океаном вместе с соперником окончательно заморозило ее отношения с Сэлинджером. После возвращения Клэр из Европы в середине сентября Сэлинджер отказался встретиться с ней.

Горечь, оставшаяся после неудачи с Клэр Дуглас, усугубилась событием, произошедшим в ноябре. Среди друзей писателя из Виндзорской школы была старшеклассница Шерли Блейни. Она попросила Сэлинджера дать ей интервью в рамках какого-то школьного проекта, и он согласился. Девятого ноября они встретились в «Харрингтонз Спа». Сэлинджер заказал обед, и Блейни (пришедшая с подругой в качестве поддержки) приступила к делу. Вопросы девушка задавала достаточно прямолинейные, хоть и не слишком назойливые. В какой школе учился Сэлинджер? Когда он начал писать? Что он делал во время войны? Является ли «Над пропастью во ржи» автобиографическим произведением? Такого рода вопросы уже задавались Сэлинджеру раньше, в частности Уильямом Максуэллом в интервью для клуба «Бук оф зе Мане», поэтому он не задумываясь отвечал с дружеской искренностью.

Тринадцатого ноября 1953 года интервью, взятое Шерли Блейни, было напечатано, но не в школьном журнале, а в местной газете «Дейли игл — Твин стейт телескоп». Статья была короткая, совершенно детская и кишела неточностями: в ней автор продержал Сэлинджера в Нью-Йоркском университете лишний год, отправил Сола Сэлинджера в Австрию и Польшу вместе с сыном и уменьшил срок службы Сэлинджера в армии на два года. Кроме того, Блейни кое-что просто неправильно поняла, например, она ошибочно утверждала, что Сэлинджер ездил в Лондон для того, чтобы снимать фильм, а дом в Корнише купил за два года до того. Статья запомнилась прежде всего словами, которые Сэлинджер якобы сказал о романе «Над пропастью во ржи». На вопрос, является ли роман автобиографическим, Сэлинджер ответил не сразу «В каком-то смысле — да, — в конце концов признался он, — я испытал большое облегчение, когда закончил его. Мое отрочество было очень похоже на отрочество героя книги, и было большим облегчением рассказать об этом людям». Это заявление довольно часто цитируют, хотя в нем нет ничего нового по сравнению с тем, что еще раньше услышал Максуэлл.

Статью Блейни «украшало» вступление, где писатель представлялся следующим образом:

«У господина Сэлинджера, большого друга всех старшеклассников Виндзора, есть также друзья постарше, хотя он приезжает сюда только последние несколько лет. Он не любит выставлять себя напоказ, предпочитая в уединении заниматься писательством. Это приятный высокий мужчина тридцати четырех лет с неординарной наружностью».

Сэлинджера статья глубоко оскорбила. Блейни обманула его, сказав, что интервью предназначалось для школьного журнала. Скорее всего, сама девушка оказалась игрушкой в руках редакции «Дейли игл», но дело было не в этом. Сэлинджер понял, что посягательства на личную жизнь и разного рода уловки, от которых он бежал из Нью-Йорка, процветают и здесь, в, казалось бы, идиллической сельской общине.

Случившееся, да еще сразу после отступничества Клэр Дуглас, произвело на Сэлинджера тяжелейшее впечатление. Он прекратил свои посещения Виндзора и порвал все отношения со школьниками. Стал избегать знакомых. И не будет уже больше ни вечеринок с коктейлями, ни поездок на баскетбольные игры, ни обедов в «Харрингтонз Спа», ни бесед под музыку из проигрывателя с поеданием чипсов. Сэлинджер замкнулся от обитателей Корниша точно так же, как от толп Нью-Йорка. Когда школьники пришли к коттеджу, чтобы выяснить, что случилось, Сэлинджер неподвижно сидел в своем кресле, притворяясь, будто его нет дома. Прошло еще несколько недель, и он стал возводить вокруг своей собственности забор.

С этого момента Дж. Д. Сэлинджер перестанет прилагать усилия к тому, чтобы быть принятым окружением, и сконцентрируется на том, как самому добиться покоя в жизни. События, произошедшие в жизни Сэлинджера в конце 1953 года, стали очередным отражением его искусства, но уже трагическим. Статья в «Дейли игл» шокировала писателя так же, как финальная «похабщина» — его героя Холдена Колфилда. И, подобно Холдену Колфилду, Сэлинджер пришел к выводу, что реальность прискорбна: «Нельзя найти спокойное, тихое место — нет его на свете. Иногда подумаешь — а может, есть, но, пока ты туда доберешься, кто-нибудь прокрадется перед тобой и напишет похабщину прямо перед твоим носом».