Джаз в Аляске

– Перестал себя оправдывать?

Джо Панда задал свой вопрос таким тоном, словно только что выкинул в реку труп. Боб улыбнулся ему, как подельник.

– Вот именно, Джо. Даже не пытайтесь бросать свои жертвы в воду, как поступал ты, Анатоль. Иногда тело лучше всего оставить на самом видном месте.

– Ты хочешь сказать, мне следовало вывешивать трупы на балках разводного моста, растягивать их, как белье на просушку, прямо на всеобщее обозрение, а вдобавок привязывать к большим пальцам ног бирки, какие-нибудь карточки типа новогодних открыток, так, что ли?

– Ты бьешь прямо в цель, Анатоль, прямо в цель. Например, таким образом. Однако лучше всего… Лучше всего прятать мертвеца рядом с другим мертвецом.

– Это как?

– Не правда ли, такое вам никогда не приходило в голову? Умертвить жертву – это всегда самая простая часть истории. Но что же делать, когда жертва уже окончательно перестала дышать? Покойник – это покойник, лучше и не скажешь, и вот здесь-то и начинаются проблемы. И вот как тут нужно поступать. Пункт первый: загружаем тело в багажник автомобиля и дожидаемся темноты. Приблизительно около полуночи отправляемся на загородное кладбище и подыскиваем там заброшенную могилку. C'est voila! [29] Все, что нам остается, – это поднять мраморную плиту, вытащить труп из багажника и скинуть в отверстие. Затем мы спускаемся внутрь гробницы, открываем гроб и прячем тело внутри. Всего-то и делов! Такой гроб вряд ли кому-то взбредет в голову открывать, а если уж его и откроют – это при том, что мы выбрали себе покойника, умершего много лет назад, – первый мертвец успеет уже обратиться во прах, а скелет второго – то есть нашего мертвеца, как мы прекрасно понимаем, – вступит во владение гробом и будет возлежать на натуральном покрывале из праха его законного обитателя.

29

Вот и все! (фр.)

Прах из догоревшей сигареты Галилео осыпался на пол.

– Неплохо, – признал Анатоль.

Именно он был самым элегантным курильщиком. Он выдыхал дым манерно, непринужденно, поднося фильтр ко рту и почти не касаясь сигареты губами. А вот Джо Панде приходилось совсем не сладко. Он определенно страдал, точно одна из плантаций в его голове была охвачена пожаром и дым не находил выхода. Галилео, не вполне насытившись собственной сигаретой, теперь пытался переманить на себя дым, витавший вокруг головы Джо.

– Я однажды видел что-то подобное в кино. Наверное, это был Хичкок. Слыхали про Хичкока? Вопрос Джо остался без ответа. Только Боб утвердительно кивнул. Поллок, Хичкок. Да, он был с ними знаком. Он был человек светский.

– Это кино про молодого парня, угодившего в тюрьму. Подельники считали его везунчиком. Его, одного из немногих, не приговорили к пожизненному сроку. И все-таки этому парню страсть как хотелось выбраться из каталажки. Он был юн, с бурливой кровью, и ему совсем не улыбалось провести шесть лет за решеткой. Он пытался бежать всеми возможными способами, но его планы раз за разом проваливались. И тогда парень с болью в сердце осознал, что это мрачное узилище покидают только мертвецы, что гроб – это единственная дверь на выход. И вот у него родилась идея. Парнишка подкупил тюремного врача, чтобы тот позволил ему улечься в гроб вместе с первым покойником, которого повезут на кладбище; когда они приедут на место, врачу поручалось открыть крышку и выпустить заключенного на свободу. Видимо, в те времена тюремные врачи занимались также и доставкой трупов на кладбище, что сильно упрощало дело. Вот как они договорились: когда гроб покинет пределы тюрьмы и прибудет на кладбище, врач выпустит парня наружу и тот наконец окажется на воле. План выглядел безупречно. Вот только в тюрьме долго никто не умирал. Прошло уже столько времени, что парню оставалось всего три месяца до конца заключения, когда наконец кто-то умер. Был момент, когда парнишка заколебался: может, ему стоит немного подождать, вместо того чтобы снова идти на риск? Но план казался настолько совершенным, что узник решил ничего не менять, и вот с помощью полученного от доктора ключа парень проник в темное помещение морга и бесшумно улегся в гроб рядом со все еще теплым телом незнакомого ему человека. Ему было очень страшно ехать в гробу, плечом к плечу с покойником. Хотелось блевать. По дороге на кладбище он ни разу не взглянул на мертвеца. Но когда они прибыли на место, стало еще страшнее: крышку никто не открыл, гроб опустили в яму. Вначале бедняге подумалось, что это – неудачная шутка тюремного врача, но когда он услышал стук земли, падающей на крышку гроба, то начал отчаянно вопить, колотить по крышке, безуспешно пытаясь ее откинуть. «Какой я идиот, что доверился этому лекаришке», – думал он в эти минуты. Ему нужно было действовать стремительно – что не так уж просто, когда тебя хоронят заживо. Этот парень зажег спичку, чтобы поискать какой-нибудь рычаг или кнопку, что угодно, только бы открыть гроб… И вот тут-то он совсем побелел от страха, когда разглядел в мерцании спички лицо покойника, своего соседа по могиле: это был тюремный врач, которого он вовлек в свой план.

Все погрузились в молчание. Глаза-близнецы и глаза-двойняшки, задумчивые глаза, разбежавшиеся по залу. Под потолком висела настоящая дымовая завеса, целая туча в форме дивана. Никто не мог пошевельнуться. Никто, за исключением Галилео: тот залез на стул, чтобы подогнать к себе скопившийся под потолком дым, пытаясь глотать его ртом и в то же время вдыхать носом. Именно в этот момент раздался знакомый голос, как всегда правдивый и жалостливый: по радио зазвучал блюз. Один из тех вечных блюзов, в которых поется О хлопке, о потерянном урожае, о тюремных засовах, которые скрежещут в конце коридора. Иногда звуки врываются на территорию других чувств и вытесняют их. Этот блюз знал свое дело. Он нарушил молчание со всей торжественностью, заставил исчезнуть запах щелока и микстуры. Это был один из тех блюзов, что просят солнце покинуть оконную раму и оставить нас в одиночестве.

Наедине с собой и с нашими горестями.

There is a house in New OrleansThey call it the house of the rising sun… [30]

Джо погасил свой окурок, опустился на колени и нарисовал телефон на одном из белых квадратиков шахматного пола. Спрятать револьвер – просто. Спрятать труп – просто. Но спрятать телефон – всегда еще проще. Спрятать блестящий красный телефон – это самая простая вещь на свете, детская забава, рассуждал Джо, внимательно исследуя потолок и огнетушители в коридоре, пускаясь в безнадежный поиск. Все огнетушители были красного цвета. Того же цвета, что и телефоны, которые здешние злодейки-медсестры прячут по всем углам Аляски. А он ждет важного звонка. Прошло уже столько времени… Телефон не может быть слишком далеко. Один из аппаратов наверняка находится где-то рядом. Его звонки не раз уже будили Джо прямо посреди ночи.

30

Не совсем точная цитата из знаменитой американской баллады.

Боксер плюнул на телефон, только что нарисованный им на полу. Дождь время от времени обрушивался на оконные стекла. Свет лампочек был неровный, дрожащий – так бывает, когда одна из пчелок соглашается с нами, признает нашу правоту, поднимая и опуская веки.

Электрошок

Абсолютно весь. Весь свет. Весь желтый свет светофоров. Весь свет намокших проводов, соединяющих пригород с пригородом. Весь дальний свет автомобильных фар и весь свет канделябров. Весь свет округлых металлических плошек, висящих вверх дном под потолком операционных залов. Весь шестигранный свет пчелиных сотов. Весь свет всех лампочек в большом городе. Весь блеск исправляющих пластинок на зубах Томаса Алвы Эдисона, полдень, ночь. Весь блеск. Весь свет авиакатастроф, которых удалось случайно избежать. Если бы кто-нибудь внимательно осмотрелся вокруг, то заметил бы, что свет подрагивает и над накрытыми к ужину столами во всех кухнях города – так, словно пчелка очень быстро открывает и закрывает глаза. Потому что весь свет теперь был устремлен к Аляске: по кабелям, скрытым под землей; по всем трубопроводам канализации; наземным путем, вдоль веток автомагистралей, так что краткие отблески на асфальте превращались в нескончаемые ослепительные лучи; перебираясь через ромбовидную конструкцию подъемного моста; перепрыгивая с одной ручки зонтика на другую, – весь свет, откуда бы он ни взялся, уходил от места своего появления. Весь свет серебристых самолетов. Свет, десятилетиями копившийся в громоотводах. Весь свет блестевших огнями рек и берегов и весь свет, собранный на мертвых глазах в музеях восковых фигур. Весь треугольный свет фонарей, колыхавшийся на поверхности реки, все мерцание ночников, которые зажигают задолго до рассвета люди, страдающие бессонницей. Все сияние порыва, который заставляет пас выскакивать из автобуса вслед за прекрасной, лучезарной незнакомкой. Весь свет непотушенных сигарет и весь свет с похорон венценосных особ. Иголки всех проигрывателей в городе оцарапали замершие пластинки, когда в домах вылетели пробки – потому что во всем городе не осталось ни крупицы света. Весь свет, привычно сновавший по обвисшей проводке пролетарских квартирок, оставил это занятие и помчался в сторону Аляски.

Колесики у каталки отчаянно визжали, пока его везли в операционную, в которой сосредоточился весь свет этого мира: следовало успеть вовремя, к тому самому моменту, когда весь свет мира соберется в рубильнике этого самого помещения и все вокруг засверкает. Двери в операционный зал напоминают ресторанные: две вертящиеся створки, два лезвия ножа, как в салунах на Диком Западе, с круглыми окошечками вроде люков, меню на двенадцатый столик, два кофе, один цианистый калий. И вот наконец каталка въехала в операционную, и весь свет этого мира собрался внутри круглых окошек и изготовился к броску. Старшая сестра приложила ему к вискам два башмака, покрытых войлоком, – голубые замшевые ботинки, подумалось Бобу. [31] Вот они, электроды, – зашевелились влажные, похотливые губы шестнадцатилетней девчонки, укрывшейся среди плантаций в его мозгу.

31

«Blue Suede Shoes» – песня Карла Перкинса, сингл вышел в январе 1956 года; в сентябре перепета Элвисом Пресли.

Электроды, электроды, генератор электроэнергии.

Войлок приятно щекотал ему виски. Каждый из башмаков был присоединен к стене отдельным шнуром – это значит, присоединен ко всему свету мира, – и скоро, очень скоро весь свет этого мира вопьется ему в мозг, точно выпущенная из баллисты огненная стрела, выжигая и опустошая маковые плантации в его голове, обращая в пепел губы раздетой шестнадцатилетней девчонки, притаившейся где-то у него в мозгу: все обратится в пепел, как только эта огненная стрела безжалостно пронзит его голову. Нейроны Пуркинье в его спинном мозге тут же изогнутся в дугу, и, несмотря на то что он привязан к каталке кожаными ремнями, все его тело тоже непроизвольно выгнется вверх под этими перевернутыми металлическими салатницами, свисающими с потолка операционной.

И вот врубили электричество. Все огни в городе разом погасли. Сейчас весь свет мира был внутри его тела. Все высоковольтные линии мира сошлись в его легких. И больше ничего. Ничего особенно примечательного, разве что непреодолимое желание покурить травки.

В первые минуты после шока Боб видел все вокруг с непривычной, необыкновенной ясностью. Зрачки его были слишком возбуждены. Взгляд отделял предметы от их окружения и выхватывал людей из пейзажа с такой прозрачной определенностью, о которой у него сохранились только смутные воспоминания детства. А голова его при этом была бурлящим котлом галлюцинаций. Ему показалось, что врачи и прочий персонал собрались вокруг него, чтобы выпить шампанского, отпраздновать какое-то непостижимое торжество, и поднимают тост за тостом, как будто чокаясь неиспользованными остатками света.

А еще – все эти голые спины. Обнаженные позвоночники, заляпанные белой спермой. Весь свет этого мира. Весь свет мира – и все впустую.

Радио «Парадиз»

Знакома вам история про слепого, игравшего на губной гармошке? (Гундосый голос по радио медленно продвигался от фразы к фразе.) Рассказывают, что один слепец каждый день побирался на паперти возле церкви, пока кто-то не пообещал подарить ему новую гармошку. Но когда благодарный слепец решил сыграть на подаренном инструменте, то обнаружил, что во рту у него не гармошка, а нож. А наши губы? Разве это не рана, полученная на давней войне, не давний шрам из былых времен? Успокойтесь. Мы говорим «любовь», но на самом деле речь идет просто о ранах, ищущих другие раны.