Джек Абсолют
Шрифт:
Джек не спешил, запечатлевая поцелуи везде, где только мог, так что на ее теле почти не осталось мест, не тронутых его губами. Она отзывалась на ласки, сначала робко и сдержанно, затем все смелее. Наконец жар в них обоих разгорелся настолько, что унять его можно было лишь единственным способом. Остатки одежды полетели в стороны, и они соединились.
Прежде чем их тела разомкнулись, снег, падавший снаружи, успел основательно налипнуть на проложенные свинцом оконные рамы.
Обычно после соития Джек ощущал некоторую печаль, причем, судя по рассказам друзей,
Но на сей раз все обстояло иначе: причина, вполне определенная, лежала в его объятиях посреди гнезда, сооруженного им из подушек, одеял и сбившихся простынь на полу, возле камина. Он опирался спиной о кровать, а его голая нога была протянута к огоньку за каминной решеткой. Пальцы Луизы легонько пробегали по сложным узорам индейской татуировки, от венков из листьев к оскаленной волчьей пасти.
Именно Луиза решилась произнести вслух слова, которые уже звучали в мыслях Джека.
— Что теперь, Джек?
— Действительно, что теперь?
Девушка чуть отстранилась. Она закуталась в одеяло, сидя в нем, как в пещере, и, глядя внутрь этой пещеры, Джек любовался лицом Луизы, ее волосами и горячим телом.
— Полагаю, твоя матушка нас не побеспокоит?
— Едва ли, учитывая то, что она находится в Массачусетсе.
— И значит, не больна?
— Во всяком случае, когда я последний раз получала от нее весточку, была здоровей здорового.
Джек улыбнулся.
— Как-то давно, в Бате, я выдумал немощную тетушку. Почти все мое время было посвящено уходу за ней. Точнее сказать, я уходил в «ее» комнаты, запирался изнутри и по тайной лестнице, о которой никто не знал, отправлялся по своим делам. Со временем я привязался к ней и даже печалился, когда она выздоровела и вернулась в Труро.
Луиза рассмеялась, и он присоединился к ней. Недолгое мгновение они наслаждались безмятежностью, но тут у него возник новый вопрос.
— Постой! Выходит, твой отец...
— Нет. Он действительно верен Короне. Я обманула его, как и тебя. Мне было грустно, но что поделаешь.
Однако один вопрос повлек за собой другие: они не подбирались по одному, как шпионы, а выступали строем, хотя задавать их было неловко.
— А Андре? Он тоже твой возлюбленный?
Она поплотнее завернулась в одеяло и покачала головой.
— Но ты поощряла его? — настаивал Джек.
Луиза вздохнула.
— Джек, он же разведчик. Служит Хоу так же, как ты служил Бургойну.
— Выходит, и мной ты интересуешься как разведчиком?
Вопрос прозвучал лишь наполовину шутливо.
— Нет. В этом смысле ты перестал быть полезен, как только Бургойн капитулировал.
Она произнесла это холодно, однако Джек рассмеялся.
— Что ж, мадам, мне искренне жаль, если я больше не могу быть вам полезным.
— Разве, сэр? — промолвила она, сбросив одеяло. — Не припоминаю, чтобы я говорила что-либо подобное.
Пока Джек одевался, Луиза молча смотрела на него с кровати. Печаль вернулась, и теперь к тихой грусти примешивалась растерянность.
— Ты
не ответил на мой вопрос, Джек.Он поднял сапог.
— На какой?
— Что теперь?
Он натянул другой сапог и сел, чтобы завязать галстук.
— А ты как думаешь?
Она посмотрела на него в упор.
— Мы выяснили, что я патриотка. Мы отметили, что у тебя есть сомнения относительно правоты вашего дела. Разве в этом нет... предмета для обсуждения?
Справившись с галстуком, он положил руки на колени.
— Ты хочешь, чтобы я стал изменником.
Это был не вопрос.
— Я бы хотела, чтобы ты следовал велению своего сердца, — промолвила она, прижав одеяло к шее и подавшись к Джеку. — Ты ведь друг Америки, друг, а не враг. Да, у тебя остаются опасения, касающиеся лицемерия наших вождей, рабства, судьбы твоих братьев-туземцев. Некоторые из твоих сомнений я разделяю. Но разве ты не понимаешь, что всем этим мы займемся после того, как обретем свободу? Мы будем спорить, расходиться во мнениях, но решать вопросы так, как это принято в семье. Вовсе не обязательно, чтобы сейчас все колонисты придерживались единого мнения по всем вопросам, ибо мы достигли согласия в главном. Наш основополагающий принцип освящен в Декларации независимости. Это ведь право каждого — добиваться счастья!
Мгновение она смотрела на него молча, потом улыбнулась.
— Счастье! Когда в истории человечества оно провозглашалось всеобщей целью? Разве оно не приберегалось только для богатых, для тех, кого поддерживала власть тиранов? Мы непременно добьемся того, чтобы обрести счастье мог каждый, независимо от происхождения!
Джек вздохнул.
— Боюсь, Луиза, что вы будете добиваться счастья для себя за счет других.
Она протянула к нему руку.
— Нет, Джек. Новый мир, который мы стремимся построить, основан на новых принципах. Я же слышала, как ты сам с пылом говорил о свободе, о том, как стремилась к ней твоя мать. Зачем же отвергать истины, к которым призывает тебя голос крови?
— Ты сама не понимаешь, о чем меня просишь.
Он встал и поднял свой красный мундир.
— Ты хотела бы, чтобы я отказался от других истин и от голоса другой крови. Навлек бесчестье на этот мундир. На само имя Абсолюта. Чтобы я отказался и от родового имени, и от родового гнезда. Чтобы наплевал на все, что связывало меня с генералом Бургойном.
Он нервно мял между пальцами красное сукно.
— Я поклялся ему, что увижу тебя мертвым, «Диомед», — продолжил Джек, втискивая руки в рукава. — Ты просишь меня отказаться от самой моей жизни.
— От одной жизни! Но у тебя есть другая. Я видела тебя в лесу, видела, как ты любишь эту землю. И у тебя есть другое имя — разве ты не Дагановеда из могавков? Здесь найдутся земли, которые только и ждут такого человека, как ты. Эти новые владения больше, чем весь Корнуолл. Что касается семьи, ты мог бы завести другую семью... здесь.
Она прижала кулачок к груди.
Он уставился на нее. Слова Луизы снова и снова звучали в его голове. Ему требовалось уйти — хотя бы для того, чтобы обдумать случившееся и найти верные ответы на все эти, такие нелегкие вопросы. Что будет чрезвычайно трудно. У него самого возникали вопросы, все новые и новые.