Джек – таинственный убийца. Большой роман из англо-русской жизни

– Что вам угодно, господин смотритель? – резко спросил профессор. – Я просил никогда не беспокоить меня во время моих работ.

– Извините, ваше превосходительство, но вот господа полицейские агенты разыскивают студента, с которым сделалось дурно здесь у вас.

– Момлея? – с удивлением переспросил профессор. – По какому же делу?

– Говорят, ваше превосходительство, по очень важному делу; они желают иметь о нем какие-либо сведения.

– За сведениями пусть обращаются в контору; одно могу сказать, работник он прекрасный и препарат его выше всякой похвалы.

Профессор снова склонился над трупом.

Сумасшедший

Ординатор приемного покоя, получив при доставленном к нему больном карточку доктора Грубера, отнесся с особым вниманием к пациенту и, видя его крайне угнетенное, истерическое состояние, тотчас же уложил Момлея в особую комнату, предназначенную для нервных больных.

Припадок, начавшийся с несчастным в препаровочной, повторился с новой силой, едва служители успели раздеть и уложить его на кровать так что ординатор, видя, что с буйным пациентом сладить невозможно, приказал надеть на него горячечную рубашку 17 . Но и тут Момлей не переставал кричать, как исступленный, и делать сверхъестественные усилия, чтобы вырваться.

17

Смирительная рубашка – специальная одежда для фиксации рук, а иногда рук и ног.

Его тотчас перевели в отделение для буйных и дали знать самому профессору Груберу, который и не замедлил придти. Увидав состояние, в котором находился заинтересовавший его субъект, он послал свою карточку коллеге, известному психиатру Брауману, и они долго исследовали больного.

Момлей не переставал кричать и бредить, мешая медицинские термины с проклятиями и стонами.

– Delirium 18 , острое помешательство, состояние внушает сильные опасения, но не безнадежно, – заметили после долгого молчания психиатр.

18

Делириум (лат. delirium «безумие, бред» от лат. deliro «безумствую; брежу»).

– И не гарантирует от повторений, – отозвался его собеседник.

– Уже неизлечимых.

– Разумеется. Но как бы там ни было, он больше не работник, – не без сожаления заметил профессор; – а какие золотые руки! Утром он мне доставил препарат сердца и аорты, исполненный неподражаемо! Двенадцать поставил 19 , и кто мог ожидать!

– Вы говорите, коллега, что припадок с ним начался в тот момент, когда он увидал в препаровочной части трупа молодой девушки, принесенные для исследования? – спросил психиатр, что-то соображая.

19

До Революции в России существовала шестибалльная система оценки знаний с баллами от нуля до пяти. В 1918 г. оценка «0» была упразднена.

– Да, он упал, как громом пораженный, и я приказал отнести его в приемный покой.

– Но, коллега, я должен вам заметить, что состояние, в котором находится субъект, не может наступить мгновенно, это только следствие не только подготовлявшегося, но уже бывшего расстройства в полости мозга. Не замечали ли вы в нем, в его ответах раньше чего-либо анормального?

– Нет и нет. А его работа – верх совершенства. Сердце и аорта обработаны великолепно… Можно подумать, что это вивисекция, а не анатомический препарат.

Проговорив эту фразу, профессор задумался. Дело в том, что в промежуток времени между припадком Момлея, случившимся в его препаровочной, и объяснением с коллегой, он успел закончить исследование трупа убитой девушки, и теперь, только теперь вспомнил о странном совпадении: у трупа не доставало сердца, вырезанного, очевидно, искусной рукой, и сердце был препарат, принесенный ему Момлеем, упавшим без чувств при виде трупа девушки.

Странное подозрение зародилось в его душе. Он не сказал больше ни слова и, распростившись с коллегой, тотчас отправился в препаровочную, чтобы, насколько возможно, разъяснить это тяжелое сомнение.

Зайдя в канцелярию, он тщательно просмотрел бумаги Момлея, которые оказались в порядке. По ним значилось, что он – Яков, сын умершего, несколько лет тому назад, английского негоцианта Альберта Момлея, что отец перед смертью принял русское подданство, и так как был женат на русской (тоже умершей), сын его православного вероисповедания. В академию поступил четыре года тому назад, закончив курс в санкт-петербургском училище святой Анны.

– Адрес?! – спросил он у секретаря, видя, что прежний адрес студента перечеркнут.

– Студент Момлей заявил, что с квартиры съехал и временно живет в гостинице «Демут», – отвечал секретарь.

Других указаний о Момлее профессор не получил и медленно направился в препаровочную, где все еще лежало тело Фимочки.

Он долго и пристально всматривался в красивые черты лица покойной, сильно искаженные смертью, и снова, еще с большим вниманием, чем прежде, исследовал полость груди. Аорта была отрезана сантиметрах в двух от сердца и при этом несколько наискось. При тщательном осмотре профессор заметил также, что разрез этот был сделан ножом с двух раз и потому в одном месте представлял слегка извилистую линию, едва заметный рубец.

Этого было довольно для опытного взгляда знаменитого анатома.

Он крикнул и приказал подать препарат, принесенный студентом Момлеем. Сторож не успел еще положить его в спирт и принес сверток так, как его оставил больной, то есть в вощанке и полотне.

Осторожно развернул профессор этот роковой сверток и впился взглядом в соответствующий разрез аорты. Теперь не могло быть ни малейшего сомнения, и здесь был тот же изгиб разреза, – препарат, который профессор держал в руках, было сердце несчастной девушки, убитой и разрезанной на части злодеем!

Профессор не мог сдержать взрыв негодования и, снова позвав сторожа, послал его за полицейскими чиновником.

– Да он здесь, дожидается, ваше превосходительство.

– Кто дожидается? – нервно переспросил профессор: – говори толком…

– Околоточный, что тело привез, да с ними другой какой-то штатский – все про скубентов расспрашивает. Я уже гнать хотел.

– Зови сюда, или лучше, пусть съездят за следователем или прокурором, дело важное.

Сторож вышел и скоро вернулся с агентом, настаивавшем на необходимости тотчас видеть господина профессора. Отрекомендовавшись агентом сыскной полиции, Перышкин думал, что профессор поспешит объяснить ему что-либо об интересовавшем его деле, но профессор не признавал ничего тайного и так неприязненно принял сыщика, что тот счел за лучшее немедленно же удалиться.

Следователь, за которым околоточный быстро слетал на извозчике, скоро появился ему на смену, и профессор в нескольких словах изложил ему свои подозрения относительно студента и открытий на трупе и анатомическом препарате.

– Но, ваше превосходительство, я и сам иду по этим следам, мне недостает только фамилии студента… Он был записан на последней квартире, в доме, где совершено убийство, по фальшивому паспорту.

– По фальшивому паспорту? – с удивлением переспросил профессор. – Зачем же, – что за причина?..