Джек Восьмеркин американец [Первое издание, 1930 г.]

Да, так надо! Он несет на станцию письмо, которое уже нельзя будет вернуть. Чарли купит билет, истратит деньги. Сто десять долларов будет стоить путь через океан. Бегство дорого обходится. За сто десять долларов можно купить хорошую лошадь…

Почему же, однако, все окончилось так печально? Почему он должен признать себя побежденным? Почему?

Джек задал себе этот вопрос мысленно, но начал отвечать на него вслух. Он заговорил сам с собой. Спрашивал и отвечал, спрашивали отвечал, и так мысль его двигалась вперед.

— Да, в чем же ошибка с Вирджинией? — произнес он негромко по-английски.

И по-русски ответил:

— Очень просто, на сигары нет спроса в СССР. Я плохо изучил рынок, не учел денежных средств населения. Так.

— Чего же требует советский рынок в неограниченном количестве?

— О, здесь не может быть никаких сомнений! Первое — хлеб, второе — масло, третье — яйца.

— Ведь, пожалуй, следовало бы как раз начинать с этого?

— Да, но для того, чтобы сеять пшеницу с выгодой, надо иметь много земли, машины, рабочие руки. Надо добиться урожайности в два, в три раза большей, нежели у крестьян. Только тогда пшеница даст прибыль. Нужен еще хороший скот…

— Но где же взять все это?

— Ха, смешно спрашивать! Рабочих рук сколько угодно в деревне. Чего другого, а этого хоть отбавляй. И земли много кругом. Сколько одних покосов, никогда не паханных земель, сколько пустырей! Машины? Кое-что он видел в городе. Если получить кредит, не у Скороходова, конечно, а в настоящем банке, то, пожалуй, можно купить и трактор, и птицу, и скот.

Джек начал высчитывать, какой нужен кредит на первое время и сколько земли, чтобы организовать доходное хозяйство. Ему показалась смешной цифра в сорок акров, которую он раньше считал достаточной. Нет, конечно, если будет трактор, надо не меньше четырехсот акров.

Мысли Джека текли вперед без-удержу, и приводили его к какому-то определенному выводу, о котором он раньше и не думал. Он пробовал возражать себе, искать других возможностей, но все время возвращался к тому же. Начинал рассуждения снова — и снова сталкивался с прежним выводом. Чорт подери, каким же образом он действительно так промахнулся!

Он уже давно прошел Чижи, и теперь к нему приближались зеленые и красные огоньки станции. Но Джек не смотрел на них. Он разговаривал сам с собой, размахивал руками и шагал машинально. Только на платформе, перед почтовым ящиком, он понял, что пришел, куда надо. Он уже вынул письмо из кармана, как вдруг почувствовал, что, пожалуй, письмо может и подождать. Что-то вроде нового плана окончательно родилось в нем.

Очевидно, новый план требовал каких-то решительных действий. Джек быстро сунул письмо в карман и побежал обратно в поле. Можно было подумать, что он забыл что-то в Починках. Или он решил остаться в СССР?

Он бежал быстро, лишь изредка замедляя шаги, чтобы передохнуть. И чем быстрее он бежал, тем яснее чувствовал, что бежит он к какой-то новой цели, и надежды в нем крепли. Вот, наконец, он миновал Чижи и начал спускаться к Починкам. Почти обессиленный, он прошел околицу и остановился у крайней избы, где жил его враг, Николка Чурасов.

Без всякого раздумья Джек начал барабанить, в темное окно.

— В чем дело? Кто? — спросил из избы злой и сонный голос Николки.

— Это я, отопри.

— Кто?

— Ну, Яков Восьмеркин, отопри, говорю.

— Я вот тебя сейчас дробью попотчую. С ума сошел, что ли?

— Нет, с ума не сходил. Отопри дверь, Николка. Пусти в избу. Предлагаю с завтрашнего дня коммуну организовывать.

— Коммуну? Сейчас.

В избе загорелся огонек.

Часть третья «НОВАЯ АМЕРИКА»

Глава первая ПОЛЬЗА ТАБАКА

ОСТРЫЙ сигарный дым стоял в избе голубым облаком, как в каком-нибудь американском баре. Но курильщики собрались сюда не для того, чтобы выпить содовой и поговорить о мелочах. Обсуждался план работ коммуны «Новая Америка», устав которой был только что принят единогласно.

Впрочем, на обсуждение устава много времени не потратили. Был принят обычный, типовый устав. Долгое время лежал он у Капралова на печке в тряпке. Теперь Василий торжественно принес эту маленькую розовую книжку в избу Восьмеркиных.

— Дождалась-таки своего времени, — сказал он и положил книжку на стол.

Устав прочли и приняли, то есть в пустые места его, там, где стояли точки, вписали название коммуны, адрес и число членов.

Количество членов оказалось значительно больше, чем ребята вначале думали.

Когда в Починках узнали, что Яшка Восьмеркин неизвестно почему взбесился и пошел в коммунары, деревня дрогнула. Среди мужиков не было ни одного человека, который считал бы, что Яшка прогадал с табаком. Все знали, что на сигарах он заработал тысячу, и эта сумма казалась крестьянам невероятно большой, прямо геройской.

О величине этой суммы крестьяне судили хотя бы потому, что в хлеву у Восьмеркиных появилась хорошая серая корова, каких в деревне раньше не бывало. Сам Яшка ходил в непромокаемом пальто и спал на кровати с сеткой. А сестра его Катька однажды в небольшой дождь прошла через всю деревню под коричневым зонтиком. Разве все это не говорило за то, что табачок себя оправдал, а Яшка — умница, заработал большие деньги на пустяках и при этом в кулаки не попал: заплатил налог, как все, и не имел неприятностей!

Вот почему в первый же день, как по деревне прошел слух о коммуне, пожелало записаться двадцать три двора. Правда, часть тут же отсеялась, когда коммунары заявили, что надо вносить паи лошадьми и коровами. Но четырнадцать мужиков, больше из молодых, все-таки остались, с работницами — двадцать пять членов, а если считать с ребятами и стариками, то сорок человек. При них десять лошадей и пятнадцать коров; кур до сотни. Земли, вместе с огородами, восемьдесят гектаров, с покосами вдвое. Таких результатов не ожидали коммунары. Вот почему теперь они курили яшкины сигары и пускали дым, как настоящие победители.

Но председатель коммуны Яков Восьмеркин молчал и очень недовольно подсчитывал что-то на бумажке.

— Мало земли, товарищи, — наконец произнес он, — не с чем начинать.

— Как так мало?! — закричал Капралов. — Ты с картофельного поля сколько табаку снял? А у нас земли в сто раз больше.

Но Джек разъяснил всем, что теперь расчет идет не на табак, а на пшеницу. Вирджинию будут сеять в последнюю очередь. Ведь если много табаку развести, совсем зарезаться можно. Надо засеять зерновых не меньше шестидесяти гектаров. Потом коровам хороший корм нужен, а для этого тоже земля требуется. Да и работников много; чтоб всех занять, придется какую-нибудь огородную культуру развести. Одним словом, как ни вертись, пятидесяти гектаров не хватает. Без этой же добавки коммуна крестьянских дел не поправит, и бедность останется прежняя.