Джентльмены чужих писем не читают
Шрифт:
Двенадцатиполосный проспект, как всегда в это время суток, был запружен машинами под самую завязку. Передвижение в сторону аэропорта производилось рывками, с суммарной скоростью чуть меньше средней пешеходной. Между рычащими и чадящими железными конями метались мальчишки с газетами, кока-колой, вялыми на жаре гамбургерами, тающим мороженым и прочей дрянью.
– Над чем же ты так ржёшь, брат? – спросил таксист.
– Над чем, над чем… – ответил Иван и задумался.
Над тем, что все мы люди, даже такая нелюдь, как резидент военной разведки. Надо же – пожалел он их!.. Пожалел!..
Иван опять захохотал как сумасшедший.
Да что же это такое, попенял себе Иван. Когда я, наконец, научусь себя вести как подобает разведчику, блин? Я же должен быть самый незаметный маньянец во всей Маньяне. А я, блин, устраиваю тут посреди проспекта концерт Аркадия Райкина. Вот урод-то! Вот придурок!
А ведь была ему дадена ещё в “консерватории” специальная инструкция на этот счёт. Юмор и работа в разведке несовместимы, учили его. Когда тебе смешно, а окружающим тебя несмешно, ты, показывая им это, загоняешь себя в патовое положение. Либо тебе придется причины своей весёлости от них скрывать, и они тебя возненавидят, либо тебе придется смешить их тем же самым или аналогичным, и они тебя полюбят. Так или иначе, они не останутся к тебе равнодушны. А это – провал, если не сказать ёмче.
Особенно – в стране Маньяне, которую тридцать революций (и все – победившие!) давно уже превратили в один большой колхоз.
Эх, была не была!..
– Тебе, брат, доводилось бывать в Канкуне? – спросил Иван, всё ещё подхрюкивая и подхихикивая.
– Где это? – удивился заинтригованный таксист.
До аэропорта оставалось не больше километра, но они, похоже, прочно сидели в гигантской пробке, обездвиженные, как спелёнутые младенцы. Толстомордый всё ещё выглядывал с любопытством из застывшего по соседству “фольксвагена”, в котором парился, как кальмар в консервной банке. Иван, впрочем, не спешил. Самолёт в Монтеррей летал через каждые два часа. Габриэлы всё равно дома нет и ещё дня два не будет. Согласно легенде, он так и устраивал свои дела по месту прежнего жительства. Обрубал концы. С тем, чтобы окончательно переехать в Акапулько.
– Канкун – это на Юкатане, – объяснил Иван.
– А Юкатан-какатан твой – это где?
– На юге страны.
– Не, так далеко я не забирался, – сказал таксист. – В прошлом году ездили с подругой в Роза-Рику на восемь дней. А вообще я не люблю уезжать из Маньяна-сити. Так и что там, в этом Канкуне?..
Ну и молодец, подумал Иван. Молодец, что не любишь никуда уезжать. Значит, можно тебе вешать на уши лапшу килограммами. Вплоть до того, что на Юкатане живут люди с песьими головами…
– Там, значит, курорт. Ну, море, пляжи, орхидеи… Так?..
Таксист кивнул. Толстяк в “фольксвагене” моргнул и вытер с шеи пот.
Ну, Андрюха, выручай, братан! Не держи зла за то, что давеча тебя приколол с этими динофлагелятами!..
– Там на берегу стоит старинный пиратский корабль. Или точная
копия его. Для туристов. Каждый, кто хочет, может войти внутрь и сфотографироваться.– Зачем? – в один голос спросили толстяк и таксист.
– На память, – объяснил Иван.
Слушатели переглянулись.
Как там было?.. “одной рукой обняв её, другой обняв…”
– Ну, кто с женой – тот с женой, а кто не с женой – тот с подругой…
Слушатели опять переглянулись, на этот раз с некоторым плотоядным предвкушением во взорах.
– А потом – сигарету выкурил и – в пушку окурок запихал…
– В какую пушку? – спросил толстяк из “фольксвагена”.
– Я же говорю: это пиратский корабль. Понимаешь? Раньше он плавал по Маньяскому заливу, грабил купцов, воевал с правительственным флотом… Это было ещё до Войны за Независимость… Двести лет назад. Или триста. А потом его поставили на прикол и водят туда туристов. Экзотика. Это понятно?
– Ну…
– Ну, вот и представь себе: был грозный корабль, на всех страх наводил, а теперь ты, или я, или кто другой – туда вошел, с подругой сфотографировался, вина выпил, окурок в пушку запихнул и пошёл себе, довольный… Понимаешь?
– Понимаю. И что же здесь смешного?..
– А смешного то, что человек тоже зачастую повторяет этот путь. Пока он в силе, его уважают, перед ним заискивают, добиваются его дружбы, расположения… А потом он состарился, и с ним поступают как с этим пиратским кораблём: сфотографировался на его фоне, окурок в пушку запихал, и пошёл себе…
– Ну?.. И что же?
– Вот я и подумал: может, лучше вовремя пойти ко дну, чтобы из тебя не сделали такой музей, а?.. Понимаешь, амиго?
Таксист с минуту молчал, затем осторожно спросил:
– Насколько я понял, основная соль здесь в окурке?..
– Почему?
– Потому что ты, по всей видимости, накурился, даже, я бы сказал, перекурился. Вот тебе и смешно непонятно почему. Точно?..
– Да нет… – сказал Иван, которому смеяться уже расхотелось.
– Как нет?..
– Да я не курю вовсе…
– Ты слышал? – обратился таксист к толстомордому в “фольксвагене”. – Он, оказывается, не курит!
– То есть совсем? – спросил толстяк юмористическим тоном.
– Вообще не курит! – сказал таксист с комической убеждённостью.
Толстяк наморщил лоб и спросил:
– И никогда не курил?..
– Даже не знает что это такое! – подтвердил таксист, сделав серьёзное лицо.
И они оба начали хохотать, да так залихватски, что водители застрявших в пробке машин сперва недоумённо на них оглядывались, а потом начали дружно давить на свои клаксоны, и над виа Реформа поднялся гудёж, какого тут не слышали с ноября прошлого года, когда в отель “Эль Импорио” по этой улице из аэропорта везли Диего Марадонну, обкуренного, как поросёнок.
В Монтеррее Ивана в его комнате дожидалась Габриэла. Одетая в одни только узкие трусики, она сидела с видом пай-девочки на краю его койки, застеленной рыжим покрывалом с изображением Пирамиды Солнца в Теотиуакане и грустно курила длинную коричневую сигарету. Ухо её почти зажило: оно запеклось розовой корочкой и игриво выглядывало из-под густых чёрных волос.
– Ты откуда? – спросил обалдевший Иван.
– Я не смогла дождаться, пока ты приедешь, любимый, – сказала девушка, погасила сигарету и взялась за пряжку ремня на его джинсах.