Джоконда и паяц
Шрифт:
Это было жилище без определенного стиля, с мебелью в виде разноцветных кубов, круглыми светильниками и горами атласных подушек и подушечек. Необычный «кубический» интерьер дополняли плетеные вазы и корзины для всякой всячины.
– Ему нужны деньги, – бормотала хозяйка. – А у меня их нет.
Она порывалась позвонить кому-нибудь, кто дал бы ей дельный совет, потом качала головой и продолжала вышагивать между зелеными, красными и желтыми кубами.
– Я не соберу такой суммы, – твердила Светлана. – Взаймы никто не даст. А без денег я не получу запись.
Она пришла к выводу, что ждать до
Светлана обдумала всевозможные варианты развития событий. Перебрала в уме аргументы «за» и «против». Прикидывала, размышляла. Оплакивала свою несчастливую судьбу. Злилась. Горевала. Тешила себя воспоминаниями.
Любила ли она Артынова? Сначала любила, потом возненавидела. Не могла простить ему пренебрежения, упреков и равнодушия. Он женился на ней, чтобы обустроить свой быт и получать регулярный секс. Есть ли что-то более оскорбительное для женщины?
– Он никогда не любил меня, – твердила Светлана, наматывая круги по комнате. – Сначала он мстил Эми, потом забавлялся ее ревностью, потом обвинял меня в своих неудачах. Он заслужил свою смерть.
Теперь, когда все кончилось, ее злость потеряла точку приложения и рассеялась. Объект, вызывающий ее, перестал существовать. Но история любви и ненависти осталась незавершенной. В ней не хватало последних штрихов.
Промучившись до обеда, Светлана набрала номер Эмилии. По понятной причине их никогда не тянуло друг к другу, но последние события сблизили давних соперниц.
– К тебе уже приходили из полиции по поводу смерти Артынова? – с ходу выпалила она.
– Нет. А к тебе?
– Надеюсь, что не придут. Ты подозреваешь кого-нибудь?
– Никого, – помолчав, ответила Ложникова. – А ты?
– Просто теряюсь в догадках.
– Жаль его…
– Мне один человек звонил. Тот сыщик… или журналист, черт его разберет.
Эмилия притворилась, что понятия не имеет, о ком речь. Не хватало, чтобы Светлана пронюхала об их отношениях с Лавровым. И настучала Метелкину. В отместку за прошлое. Женщины не прощают друг друга, даже когда повода для ревности уже нет.
– Какой журналист?
– Тот, который материал собирал на Артынова, – объяснила декораторша. – Помнишь? Он и к тебе подкатывал.
– А-а, да. И что?
– Он в курсе, кто убил Сему.
– Да ладно… – не поверила Ложникова. – Откуда ему знать?
Светлана не торопилась раскрывать все карты. Она хотела сначала заручиться поддержкой Эмилии, а там видно будет.
– Он мне сам сказал, что знает убийцу. В общем, надо поговорить.
– Тебе с ним? – не поняла Эми. – Зачем?
– Хочу знать правду! Давай встретимся и кое-что обсудим.
– А я тут при чем?
– Одной мне к сыщику идти страшно. Мало ли, что у него на уме.
Ложникова вспомнила предупреждения Романа, но слова художницы встревожили ее. Либо Светлана темнит, либо Лавров чего-то не договаривает. Во всяком случае, ей он про убийцу не обмолвился.
– Ты меня за компанию берешь? – сообразила она. – Для поддержки?
– Вроде того. Я его боюсь. Он что-то задумал, потому и позвонил. Пообещал, что за сто тысяч зелени откроет имя убийцы.
– Сто тысяч?! – ахнула Ложникова, невольно вспомнив утреннюю размолвку с мужем.
Метелкин жутко психовал и кричал про деньги. Они давно так не ссорились.– Где я возьму столько?
– Ничего себе, аппетиты у этого… сыщика.
– Еще тот проныра и жулик! – подтвердила Светлана. – Может, он все врет?
Бывшая модель задумалась, кусая губы. Странные вещи говорит художница. Неужели Лавров – обычный вымогатель?
– Он не похож на мошенника, – выдавила она.
– Слушай, помоги мне! – взмолилась Артынова. – К кому я еще могу обратиться? Ты в курсе дела, знаешь всю нашу подноготную. Чужих я впутывать не хочу. Сама понимаешь, стыдно сор из избы выносить. И без того сплетен хватает.
– Нет уж, иди без меня.
– Я могу рассказать твоему мужу, что ты позировала Артынову для последней работы, – пригрозила Светлана. – Он наверняка не придет в восторг.
– Ты знаешь? – ахнула Ложникова.
– Случайно узнала. Но обещаю молчать.
– Спасибо за заботу… – пробормотала Эми.
– Ну как, поможешь?
Эмилия колебалась. С чего бы Лаврову звонить Светлане, требовать денег? Уж больно неправдоподобно. Что-то здесь кроется.
– Хорошо, – решилась она. – Пока Метелкин в отлучке, я в твоем распоряжении. Но у меня в запасе не больше двух часов.
– Ой! Спасибо тебе! – обрадовалась декораторша. – Только сыщик на завтра встречу назначил, на семь часов.
– Завтра у меня не получится. Метелкин как с цепи сорвался. Накричал на меня. В общем, давай сегодня.
– Прямо сейчас? – опешила Светлана. Она была не готова к такому обороту. – А если он…
– Никаких «если». Куда ехать, знаешь?
– Застанем его врасплох! – сообразила художница. – Ты голова, Эми. Все, пока! Бегу собираться…
Глория переночевала у родителей. За завтраком она почти не ела и все смотрела в окно, на серое небо. Дома и тротуары тоже казались серыми. Сугробы осели и начали таять. Зима на время отступила.
– Как тебе живется в деревне? – спросила мать. – Не скучаешь?
Глория покачала головой. Говорить не хотелось. Отец молча читал газету. Он и раньше был немногословен, а с возрастом еще больше замкнулся в себе.
Родители были недовольны тем, что дочь поселилась за городом и с ней невозможно связаться. Это «отшельничество» они приписывали вдовству Глории. Якобы так она переживает смерть мужа.
– Тебе надо бывать в обществе, – осторожно вымолвила мать. – Знакомиться с мужчинами. Ты должна выйти замуж.
– Я ничего никому не должна.
Эта короткая отповедь обидела родительницу, и она принялась собирать со стола, мыть посуду. Отец вздохнул и ушел с газетой в гостиную.
Глория научилась не принимать к сердцу «благие» советы матери и молчаливое неодобрение отца. Она не оправдала их ожиданий – не стала выдающимся врачом, не сумела обрести счастье в семье, не родила детей. Она все делала наперекор, и вот результат: одиночество, прозябание в глуши, тоска.
На самом деле Глория ничего этого не чувствовала. Ее окружали удивительные мужчины – Санта, Агафон, Роман Лавров. Карьера врача перестала привлекать ее еще в студенческие годы. Гибель мужа открыла новую страницу в ее судьбе. Словом, она ни о чем не жалела.