Джон Голсуорси. Собрание сочинений в 16 томах. Том 12
Шрифт:
— Правильно, сэр! Как раз здесь! — Киту понадобилась вся его выдержка, чтобы спокойно обернуться к говорящему. — Вот тут и нашли тело… оно лежало вот так… А убийцу пока не поймали! Последние новости, сэр!
Маленький оборванец протягивал ему измятую газету, напечатанную на скверной желтоватой бумаге. Сквозь космы спутанных волос смотрели рысьи глаза, а в голосе слышалась нотка собственника, набивающего цену на свой товар. Кит дал ему два пенса и взял газету. Его даже успокоило, что здесь болтается этот юный полуночник: значит, и других влечет сюда нездоровое любопытство. При тусклом свете фонаря он прочитал: «Тайна удушения на Глав-Лейн. Личность убитого пока не установлена. Покрой костюма позволяет предположить, что он иностранец». Мальчишка с газетами куда-то исчез, и Кит увидел
— Это здесь было обнаружено тело?
— Да, сэр.
— Пока все остается неразгаданным?
— Не всегда можно верить газетам. Впрочем, не думаю, чтобы расследование подвигалось успешно.
— Как здесь темно. Неужели тут ночуют?..
Полисмен кивнул.
— В Лондоне нет ни одной арки, где бы мы их не находили.
— Мне кажется, я читал, что на трупе ничего не было?
— Ни фартинга. Карманы были вывернуты. В этом квартале живут подозрительные люди — греки, итальянцы… всякие.
Как приятен доверительный тон полисмена!
— Ну что ж, доброй ночи! — Спокойной ночи, сэр.
У Борроу-стрит Кит оглянулся. Полисмен все еще стоял там, подняв фонарь и всматриваясь в проход, как будто пытался разгадать его тайну.
Теперь, когда он сам побывал в этом мрачном и заброшенном месте, шансы на успех его плана показались ему гораздо выше. «Карманы были вывернуты!» Это значит, что либо у Ларри достало ума поступить предусмотрительно, или кто-то ограбил труп до того, как он был обнаружен полицией. Второе более вероятно. Ну и глушь! За те пять минут, которые потребовались, чтобы дойти до арки и вернуться, Ларри мог остаться незамеченным! Три часа ночи — самое глухое время. Теперь все зависело от этой женщины, от того, видели ли Ларри, когда он приходил или уходил от нее, от ее молчания, если обнаружится ее связь с убитым. На улице не видно было ни души, даже в окнах не было света, и тогда Кит принял отчаянное решение, на которое способен лишь тот, кто привык действовать быстро, полагаясь на себя. Надо пойти к этой девушке и увидеть все самому. Он подошел к подъезду дома номер сорок два — такие дома запираются только на ночь — и одним из ключей попробовал открыть дверь. Ключ подошел, и Кит оказался в коридоре с газовым освещением, пол был покрыт линолеумом, слева — единственная дверь. Кит остановился в нерешительности. Надо дать ей понять, что он все знает. Но в то же время нельзя назвать себя. Он — один из приятелей Ларри, не больше! Пугать ее не следует, но надо добиться от нее полной откровенности. Подойти к этой опасной свидетельнице как к стороннице — тонкая задача!
На его стук никто не отозвался.
Не отказаться ли от этой рискованной, требующей напряжения всех нервов попытки докопаться до сути дела? Просто уйти, а Лоренсу сказать, что он ничего не может ему посоветовать? Хорошо, а потом? Нет, что-нибудь сделать необходимо. Кит постучал еще раз. Ответа не было. Кита всегда ужасно раздражали препятствия. Развитию этой черты способствовали условия его жизни. Он нетерпеливо попробовал открыть дверь другим ключом. Ключ подошел.
Из глубины темной комнаты послышался вздох облегчения, и голос с иностранным акцентом произнес:
— Ах, это ты, Ларри! Зачем же ты стучал? Я так испугалась. Зажги свет, дорогой. Ну, входи же!
Ища в полной темноте выключатель, Кит почувствовал, как к нему прижалось теплое полуодетое тело и чьи-то руки обвили его шею. Но в тот же миг женщина отпрянула, и Кит услышал полный ужаса, задыхающийся шепот:
— Кто это?
По спине у Кита пробежала холодная дрожь.
— Не пугайтесь! Я друг Лоренса.
Стало так тихо, что он слышал тиканье часов и движение своей руки, нащупывающей на стене выключатель. Наконец зажегся свет, и у темной занавески, очевидно, отделявшей спальню, Кит увидел девушку:
она стояла, придерживая у самого подбородка рукой длинное черное пальто, и оттого ее голова с копной коротко остриженных, вьющихся каштановых волос казалась отделенной от туловища. Лицо девушки было так бледно, что испуганные, широко раскрытые глаза — темно-синие или карие — и приоткрытые бледно-розовые губы напоминали мазки акварели на гипсовой маске. Лицо ее поражало той удивительной тонкостью, правдивостью и одухотворенностью, какие придает только страдание. Даже невосприимчивый к красоте Кит почувствовал волнение.— Не бойтесь, я не причиню вам зла, — мягко сказал он, — скорее напротив. Разрешите сесть и поговорить с вами? — Показывая ей ключи, он добавил. — Если бы Ларри не доверял мне, он не дал бы мне это, правда?
Девушка не шевелилась, и Киту почудилось, что перед ним дух, покинувший тело. И в то мгновение эта дикая мысль не показалась ему хоть сколько-нибудь странной. Он огляделся: безвкусно убранная, но чистенькая комната, зеркало в тусклой золоченой оправе, столик с мраморной доской у стены, плюшевый диван. Больше двадцати лет он не посещал подобных мест.
— Сядьте, прошу вас, — сказал он. — И простите, что я вас напугал.
Девушка прошептала, не двигаясь:
— Кто же вы?
Испуг в ее голосе тронул Кита и, забыв осторожность, он ответил:
— Я брат Ларри.
Она вздохнула с облегчением, и этот вздох дошел до сердца Кита. Все так же придерживая пальто у подбородка, она подошла к дивану и села. Кит заметил, что ее ноги в ночных туфлях голы. Короткие волосы и наивные испуганные глаза делали ее похожей на высокую девочку. Кит придвинул себе стул и сказал, садясь:
— Извините меня за столь позднее посещение. Но дело в том, что он все рассказал мне.
Он ожидал, что она вздрогнет или ахнет. Но она крепко сжала руки, лежавшие на коленях, и спросила:
— Да?
Тревога и раздражение снова овладели Китом.
— Ужасное дело!
Ее шепот был, как эхо:
— Да! Ужасное, ужасное!
У Кита внезапно мелькнула мысль, что тот человек, наверное, упал мертвым как раз здесь, где сидит он. И он замолк, глядя в пол.
— Да, — прошептала девушка, — здесь. Я все время вижу, как он падает!
Как это было сказано! С каким непонятным и трогательным отчаянием! Что в этой женщине, которая вела дурную жизнь и принесла им такую большую беду, вызывало у него невольное сострадание?
— У вас такой юный вид, — проговорил он.
— Мне двадцать лет.
— Вы… любите моего брата?
— Ради него я пойду на смерть.
Нет, нельзя было сомневаться в искренности ее голоса, в искренности этих глубоких глаз славянки, темно-карих, а не синих, как ему показалось вначале. Либо жизнь этой женщины еще не успела наложить на нее свой отпечаток, либо страдания последних часов и, может быть, привязанность к Ларри стерли следы прошлого, — лицо ее было прекрасно. И сидя перед этим двадцатилетним ребенком, Кит, сорокалетний, многоопытный мужчина, в силу своей профессии знакомый со всеми сторонами человеческой натуры, чувствовал себя неуверенно. Немного запинаясь, он сказал:
— Я пришел выяснить, что вы можете сделать, чтобы спасти его. Слушайте и отвечайте на мои вопросы.
Она сжала руки и тихо сказала:
— Хорошо! Я отвечу на все ваши вопросы.
— Этот… ваш… муж был дурной человек?
— Ужасный!
— Сколько времени вы не видели его до того, как он вчера пришел к вам?
— Полтора года.
— Где вы жили с ним?
— В Пимлико.
— А кто-либо здесь знает вас как миссис Уолен?
— Нет. Я приехала сюда после смерти моей девочки. С тех пор вела плохую жизнь. Я живу одна. У меня нет знакомых.
— Если его опознают, то полиция станет разыскивать его жену?
— Не знаю. Он никому не говорил, что мы женаты. Я была слишком молода. Он, наверное, со многими поступал так, как со мной.
— Как вы думаете, известен он полиции? Она покачала головой.
— Он был очень хитрый.
— Какое имя вы теперь носите?
— Ванда Ливинска.
— Так вас звали до замужества?
— Ванда — мое настоящее имя. А фамилию Ливинска… я себе придумала.
— С тех пор, как вы переехали сюда?