Джон Говард. Его жизнь и общественно-филантропическая деятельность

Глава IV

Поездка на континент в 1769 году. – Религиозное настроение Говарда. – Его дневник. – Путешествие до Турина. – Обратный путь через Женеву. – Париж. – Изменение плана поездки. – Обет в Неаполе. – Возвращение в Англию

Когда сыну Говарда было уже четыре года и его, по мнению отца, можно было поручить попечению наставников, желание предпринять долгое путешествие по континенту стало осуществимым. Однако и на этот раз Говард не имел определенной цели для путешествия. Жизнь в Кардингтоне была тяжела для него из-за печальных воспоминаний; для его деятельной натуры здесь не представлялось никакой арены действий: все, что можно было сделать, он сделал и оказался опять в положении человека без определенных занятий. К тому же здоровье его от бездеятельности расстраивалось, и врачи советовали ему более или менее долгое пребывание на юге Италии. Поместив сына у одной очень почтенной особы, содержавшей училище для девочек в Чесдонте, близ Гердфорда, он весною 1769 года собрался в путь.

Во время этого путешествия Говард вел дневник или, вернее, записки, заключавшие в себе путевые впечатления. Лучшему биографу Говарда – Балдуину Брауну – удалось разыскать манускрипт, так же как и некоторые письма, адресованные главным образом пастору Саймондсу, главе конгрегации диссидентов в Бедфорде, к которой принадлежал и Говард. Эти записки и письма свидетельствуют о глубоко религиозном настроении, в котором находился Говард в то время. Местами его записки обнаруживают религиозный экстаз; в них слышится крик души, взывающей к Богу, изливающейся в славословии Его, проникающейся и ослепленной величием Творца. Религиозный экстаз Говарда не представляет собой ничего мистического – это не продукт фантазии, а сознание бесконечной высоты идеи о Боге. Нельзя не привести здесь характеристики религиозности Говарда, сделанной пастором Беллоусом: “Говард жил в дни дуализма, когда материя и дух, дело и безделье, благочестие и удовольствия, Бог и природа, земной мир и загробный – рассматривались как нечто враждебное друг другу, как нечто антагоническое. Говард не был выше идей своего времени и только проводил их с крайней последовательностью. Всякое личное наслаждение, удовлетворение любознательности, интерес к музыке и искусству – он считал отвлекающим от исполнения религиозного долга. Никогда еще благочестие не имело такого непосредственного, решительного влияния на жизнь человека. Св. Симеон Столпник не был более свободен от человеческих увлечений и светских удовольствий, чем Говард, который при своем благочестии в такой же мере был доступен наблюдению, в какой святой анахорет стоял вне его: обоих одинаково воодушевляло блаженное самоудовлетворение и стремление к одному только общению с Богом. Нет сомнения, что в Говардовом благочестии было что-то болезненное, узкое; но нельзя отрицать, что для той миссии, выполнить которую было предназначено Говарду, его странный пиетизм и аскетическая суровость, его болезненное испытывание самого себя и постоянная боязнь лишиться спасения – были только полезными качествами, послужившими на пользу человечеству... Живи Говард в более ранний век, он удалился бы в пустыню и жил в пещере, подобно пророку Иеремии. При отсутствии специального образования, недостаточном развитии фантазии и живости в характере – Говард нуждался в деятельности, и, к счастью человечества, он способен был только к такой деятельности, которая требовала самоотречения”.

Направившись через Кале и южную Францию и достигши Турина, Говард изменил свои намерения. Здоровье его несколько поправилось, и особая надобность в южном климате, как ему казалось, уже отпала.

В записках его имеется заметка от 30 ноября 1769 года, в которой он объясняет причину, по которой решился изменить свой первоначальный план прожить некоторое время на юге Италии. “Дальнейшее путешествие по Италии, – писал Говард, – было бы удовлетворением одного только любопытства, между тем оно потребовало бы нескольких лишних недель, и еще несколько воскресных дней прошли бы для меня без общения с собранием единоверцев, без общения с Богом; трата денег на удовольствия, вместо того чтоб употребить их на благотворительность, противна правилам, руководящим моею жизнью, и недостойна истинного последователя Христа, каким я хотел бы быть. Эти мысли и желание скорее увидать моего дорогого мальчика победили мое любопытство взглянуть на юг Италии и вызвали мою решимость вернуться назад. Зачем суете и безумию омрачать мысли ищущего небесного царствия. Крепись, душа! Ничтожно, низменно все, что не направлено к славному царству жизни, света и любви!”

Обратный путь Говард совершал через Женеву и Париж. В письме из Женевы к пастору Саймондсу он сообщает своему другу об упадке религиозного духа в населении этого некогда благочестивого города; развращенность нравов, замеченную в Женеве, Говард приписывает “принципам самого развращенного из людей”, т. е. Вольтера, и близкому соседству с Францией. В Гааге Говарду пришлось остановиться: состояние его здоровья сильно ухудшилось, врачи советовали ему вернуться в Италию и прожить некоторое время в Неаполе. И вот Говард опять очутился в дороге по направлению туда, откуда он едва успел прибыть.

По пути в Неаполь Говард остановился в Риме. В письме к Саймондсу он описывает прием у папы и между прочим рассказывает, что, когда папа благословлял его, он не преклонил колена, как делали прочие, а только поклонился, чем вызвал негодование окружавших первосвященника кардиналов. Его возмущают оказываемые католическим населением божеские почести папе; Говард не скрывает отвращения, внушаемого ему католической церковью, и благословляет небо, что он протестант и последователь истинного Христова учения.

Письмо Говарда и его мемуары свидетельствуют о том, что в описываемый нами период великий филантроп находился в чрезвычайном религиозном возбуждении. Он пользуется всякою остановкою в пути, чтобы сделать запись в своем дневнике относительно посещающих его религиозных дум; все чувства и помыслы Говарда сосредоточены на религии, на стремлении к Богу, и оттого некоторые части его дневника представляют собою как бы записанные молитвы о спасении и царствии небесном. Каждое свое побуждение, каждый свой шаг он оценивает с точки зрения христианского долга; душа его изнывает от сомнений; всю свою энергию он расходует на воодушевляющий его религиозный энтузиазм.

Высшей степени своего развития достигает религиозный экстаз Говарда в Неаполе. Здесь он дает обет вечного служения Богу и, по распространенному у диссидентов обычаю, облекает его в формальное, письменное обязательство перед Богом. Этот документ, составленный 27 мая 1770 года, чрезвычайно характерен: он заключает в себе исповедь Говарда и торжественное обещание быть служителем Всевышнего. Это обязательство впоследствии было возобновлено Говардом в Москве 27 сентября 1789 года.

В Неаполе Говард пробыл недолго. В июне 1770 года он оставляет Неаполь и через Германию возвращается на родину. Одна запись в дневнике, сделанная в Гейдельберге, где Говард провел воскресный день (воскресные дни Говард никогда не проводил в дороге, а всецело посвящал молитве), показывает, что он чрезвычайно тяготился своей бездеятельностью. С ужасом он оглядывается назад и видит, что им еще ничего не сделано для того, чтобы заслужить царство небесное.

Через несколько недель после этого Говард наконец прибыл домой. Его ждало высокое назначение. Нашлось поприще, на котором он мог выполнить свое обязательство перед Богом и заслужить бессмертие. Его имя вскоре сделалось символом самоотверженного труда на благо страждущему человечеству.

Глава V

Болезнь. – Назначение Говарда шерифом в 1773году. – Исполнение им своих обязанностей. – Знакомство с состоянием тюрем. – Бедфордская тюрьма. – Уголовное законодательство того времени. – Тюрьмы в Европе. – Задача Говарда

Запущенный дом в Кардингтоне, целый ряд воспоминаний, болезненно отозвавшихся на настроении Говарда, наконец, его религиозное возбуждение – все это удручающим образом подействовало на его здоровье. Чтобы несколько отвлечься от мрачных впечатлений, Говард совершил поездку внутрь страны, но по дороге заболел и в течение шести месяцев был прикован к постели.

Едва оправившись от болезни, он вернулся домой и с удвоенной энергией принялся за попечение о бедных поселянах и учрежденной им ранее школе. Круг деятельности его постепенно расширялся – его уже занимали не одни только поселяне собственного поместья, и в течение двух лет имя Говарда сделалось самым популярным во всем Бедфордском округе.

В 1773 году Говард был назначен шерифом в Бедфорде.

Это назначение доказывает, насколько популярен был великий филантроп. Не обладая ни большими поместьями, ни обширными связями в высших аристократических кругах, только благодаря своим личным качествам, Говард смог достигнуть такой высокой чести. Не без некоторого риска вступил он, однако, на эту должность. Дело в том, что как диссидент Говард не мог принять присяги в установленной законом форме, – принятие ее было бы несогласным с догматами исповедуемой им религии, а о компромиссе со стороны Говарда не могло быть, конечно, и речи; отправление же должности без присяги могло повлечь за собою значительный штраф и лишение некоторых гражданских прав. Один из его первых биографов указывает на то, что Говард согласился принять на себя звание шерифа вследствие обещания, данного ему тогдашним лордом-канцлером графом Бетерстом, устранить всякие невыгодные последствия противозаконного вступления в должность без установленной присяги. Это ни на чем не основанное предположение оказывается совершенно невероятным для всякого, кто знаком с английским правовым порядком: никто в мире не может остановить действие неотмененного закона, и не во власти лорда-канцлера (министра юстиции) освобождать кого-либо от налагаемой законом ответственности. Принимая должность шерифа без присяги, Говард знал, какому риску он подвергается: всякий враждебно настроенный гражданин мог привлечь его к ответу перед судом. Но, видя в назначении его шерифом указание свыше на путь, по которому ему следует пойти, он без колебаний и страха пошел по нему.

Обязанности шерифа довольно многосложны и чрезвычайно важны. Шериф – представитель государственной власти. В его руках сосредоточены как надзор за местным самоуправлением, так и все функции, вверяемые непосредственно представителям короны. Одна из главных обязанностей шерифа – оказание помощи в отправлении правосудия. Всецело на шерифе лежало заведование и попечение о тюрьмах. Для Говарда открывалось, таким образом, широкое поле деятельности.

Званием своим он воспользовался не для представительства в среде местного дворянства, не для устройства торжественных приемов, празднеств и традиционных встреч королевских судей, периодически посещавших Бедфорд на время судебных сессий, а для действительного исполнения всех обязанностей, соединенных с этим званием.