Джон Леннон. Все тайны «Битлз»

— Зря ты так, — сказал Кранов. — Ну не знаем мы про этот рок-н-ролл ни хрена. Подучимся, найдем ноты, поиграем. Зойка подберет нам по клубу, через лимиты Мин-культа купим аппаратуру, инструменты, пошьем костюмы. Утром — в клубе, вечером — в кабаке. Кабак пока кормит. Мальчишки ведь еще лет пять куражиться будут, потом позаканчивают вузы, женятся, пойдут заботы о семьях, останутся стойкие, фанатичные. Но мы им нашими «лабухами» не помеха. У нас и клубы, и аппаратура, инструменты, кто-то к нам придет, кто-то вообще эту музыку будет слушать только дома. Поверь мне, так оно и будет. Мы, ни хрена не знающие, как ты говоришь, про этот рок-н-ролл, мы будем заказывать музыку. Эстрада за нами! Выпьем!

— За что пьем? — подсаживаясь к ним вновь, спросили Гарике Димой.

— А вот за все эти буги-вуги, — показал рукой на зал Кранов.

— Выпьем, — согласились все.

Сентябрь, 1966 год. Кабинет завотделом культуры ЦК КПСС

В кабинете завотделом и секретарь горкома комсомола.

— Молодцы комсомольцы! Организовали клуб, собрали основные ансамбли. Конечно, проблемы есть, основная — песни на русском языке. Кстати, ребята из «Аэропорта» Игорь Фонарчук и Юра Емельянов правильно нам сказали, никто из отечественных поэтов не писал и не пишет песни в стиле «биг-бит» и «рок-н-ролл». А раз молодежь потянулась за этим движением, слова должны быть наши. Ты понял, о чем? Поговори в Литературном институте, пусть несколько молодых поэтов походят в клуб, глядишь, чего-нибудь и получится.

— Может быть, кого-нибудь из маститых попросить? — неуверенно произнес первый секретарь МГК ВЛКСМ.

— И не думай! У маститых впереди шестьдесят седьмой год, год пятидесятилетия Октябрьской революции, не до этого им. А потом, не их это музыка. Нет, для молодых должны сочинять молодые. Поговори с «Комсомольской правдой», может, у них кто есть на примете. И вот еще что. В феврале — марте организуй фестиваль-смотр ансамблей во Дворце пионеров. Подключи крупные дома культуры, комитеты комсомола промышленных предприятий. Пусть поют, чего хотят, но чтоб две-три песни на русском языке, одну хотя бы по тематике юбилейного года.

— Боюсь, горком партии возникнет, — опять нерешительно сказал комсомольский секретарь.

— Не возникнет. Им позвонят. Готовь смотр-конкурс.

Москва, январь, 1967 год. Станция метро «Проспект Маркса»

Сдав последние экзамены зимней сессии, студент факультета международных экономических отношений МГИМО Сергей Костров, пребывая в хорошем расположении духа, уже собрался выходить из метро и пройтись пешком домой (жил недалеко, на улице Горького), его окликнули:

— Сережа, Костров!

Оглянулся. Игорь Фонарчук и Юра Емельянов:

— Ты откуда?

— Сдал последний экзамен, иду домой.

— Аналогичный случай, — одновременно сказали Фонарчук с Емельяновым. — Решили в городе погулять. Слушай, Серега, может, сходим куда?

— А куда? — спросил Костров.

— Ты вот куда шел? — улыбнулся Емельянов.

— Домой. Тут рядом живу, где магазин «Армения».

— Знаем, знаем, — закивали Фонарчук с Емельяновым. — Ну вот, давай занесем твои книжки и сходим куда-нибудь.

Костров посмотрел на часы: время-то полтретьего, все приличное закрыто. Костров колебался недолго:

— Вот что, давайте купим чего-нибудь поесть, выпить и посидим у меня, музыку послушаем.

— А родители? — спросили ребята.

— Да я сейчас один живу, родители в Штатах. Так что мешать никому не будем.

— Ну, ты даешь! И молчал! — сказал Фонарчук. — Поедем в «Елисеевский». У тебя деньги есть?

— Рублей тридцать, — сказал Костров.

— Ну и у нас кое-что имеется. Едем! — И Емельянов направился к выходу.

В «Елисеевском» взяли всего понемногу. Брали все грамм по 300: окорок «Тамбовский», свежайшую «Любительскую» колбасу, осетрину горячего и холодного копчения, икры паюсной и черной, свежайшие купаты, из расчета на троих, прихватили свежего хлеба, черного и белого, а также бутылку французского коньяка «Камю», четыре «Боржоми». Посчитали: а хватит ли денег еще на один коньяк? Оставалось 12 рублей, а коньяк — 9.50. Взяли. Тут же купили сетки-авоськи. Провизию, аккуратно завернутую в пергаментную бумагу с зеленой надписью «Гастроном», сложили в одну авоську, а коньяк, «Боржоми» и хлеб положили в другую и все бережно понесли через улицу Горького к Кострову домой.

Послушав музыку, попев рок-н-ролл под гитару, выпив хорошего коньяку, решили позвонить девушкам. Фонарчук и Емельянов своим знакомым дозвонились быстро. У Кострого на примете никого не было. Фонарчук использовал резерв ставки главного командования, как он говорил, позвонил нескольким знакомым, зачастую случайным, по телефонам, которые были в записной книжке. Откликнулась какая-то Ольга. Фонарчук толком и не помнил, как она выглядела, помнил, что высокая: так, познакомился в какой-то компании. Продиктовал адрес, повесил трубку.

— Минут через двадцать будет. Она где-то здесь живет.

Емельянов занервничал. Дамам нужно шампанское, торт какой-нибудь и еще какой-нибудь закуски. Стал одеваться. Посчитали деньги. Костров еще добавил. Шампанское, две бутылки, из родительских запасов нашлись у Кострова. За всем остальным в морозный московский вечер отправился Емельянов. Он оделся, пошел в кондитерский и «Елисеевский».

Сначала пришли Таня и Лена, знакомые Фонарчука. Вскоре появился и Емельянов с закусками, фруктами, тортом и еще одной бутылкой «Камю».

Минут через десять звонок в дверь.

— Это Ольга! — обрадовался Игорь Фонарчук.

Лене и Тане объяснили: девушка для Кострова.

На пороге стояла Оля Кузнецова, студентка 4-го курса МГИМО, зам. секретаря комитета комсомола института. Симпатичная высокая девушка, блондинка, в дубленке и очень симпатичной вязаной импортной шапочке. Костров замер. Этого он никак не ожидал. Галантный Фонарчук помог девушке раздеться. Под дубленкой она была в джинсах «Леви Страусс» и тонком вязаном норвежском свитере с оленями. Из своей сумочки достала элегантные туфли на невысоком каблуке. Фирменная девушка, да и только! Фонарчук пожалел, что Ольга не к нему пришла, но что случилось, то случилось. «А вообще-то, — решил чуть захмелевший Фонарчук, — что бог не делает, все к лучшему».

Ольга посмотрела на Кострова и спросила:

— Сережа, чем помочь?

— Ба! — удивился Фонарчук. — Они знакомы!

— Причем давно, — улыбнулась она, проходя на кухню. Она уже твердо решила, что сегодня будеттолько с ним.

А почему нет? Не женат, из своих, глупостей не сделает. Емельянов подошел к Кострову:

— Ты ее знаешь?

— Да, — улыбаясь, сказал Костров. — Замсекретаря комитета комсомола нашего института, член КПСС.

— Ну, извини, старик… — Фонарчук неловко улыбнулся. — Не хотел! Ты ведь комсомолец?