Джон Леннон

В Париже Джон поселился в гостинице «Георг V» и, по собственному признанию, подумывал выйти на улицу, чтобы подцепить проститутку. Его, безусловно, распирало от злости, но в действительности дело здесь было не только в стремлении отомстить. Джон чувствовал себя сексуально неудовлетворенным. Еще за несколько месяцев до этих событий, на Майорке, Джон признавался Аллену Кляйну, что очень разочарован в Йоко как в женщине. «Мне даже не хочется с ней спать! — вздохнул он. — Когда я на ней женился, я был уверен, что в койке ей нет равных. А на самом деле Йоко оказалась пуританкой!» Но тут, в Париже, он чувствовал, что не может просто так выйти на улицу и переспать с первой встречной. Он знал, что после этого чувство собственной вины не даст ему покоя. Так что он отказался от этой идеи, а на следующее утро вылетел в Лондон. Когда вечером в тот же самый день Иоко добралась до Титтенхерста, она увидела, что дом завален розами, — Джон предлагал перемирие.

Глава 44 Боевая рубка

«Сент-Реджис Отель», в котором поселилось Джон и Йоко после того, как вновь вернулись в Нью-Йорк 13 августа 1971 года, был довольно странным выбором для приверженца радикальных идей, причислявшего себя к наиболее обездоленным слоям населения и певшего о счастье ничем не владеть. Этот дворец из мрамора, бронзы и хрусталя, построенный Джоном Джейкобом Астором на Пятой авеню, является памятником великой американской мечте о богатстве и власти. Само собой разумеется, что в этом роскошном отеле, чье убранство больше напоминало королевские дворцы средневековой Европы, мистер и миссис Джон Леннон заняли самые лучшие апартаменты. В середине просторной гостиной, расположенной на верхнем этаже здания, чьи доходящие до пола двустворчатые окна предлагали великолепный вид на Центральный парк, возвышался побитый временем камин из коричневого мрамора, доставленный сюда прямо из итальянского палаццо. И даже отделанную мрамором ванную комнату украшал коллекционный экспонат: изумительный в своей строгости французский туалетный столик начала века. Однако Джон и Иоко быстро превратили свое дорогостоящее жилище в привычный для себя убогий притон для наркоманов.

В этот раз Ленноны вернулись в Нью-Йорк, имея перед собой вполне определенную цель: они твердо решили стать новыми лидерами нью-йоркского авангарда. Было очевидно, что эта честолюбивая идея возникла в результате рассказов Йоко о годах юности, проведенных на сцене в нижней части города. Она рисовала Джону волшебные образы блестящего общества, состоявшего из артистов андеграунда, которые жили в промышленных ателье, где рождались гениальные идеи, превращавшиеся впоследствии в модные течения, затем в школы и, наконец, в целые состояния, которые делались на нью-йоркском художественном рынке. В этом мире, по собственному признанию Иоко, она ограничилась ролью блестящего, но не признанного новатора. По ее словам, именно она придумала «концептуальное искусство», «хэппенинг», «минималистское кино». Flower Power [175] и, наконец, Флаксус — самое нетрадиционное художественное движение со времен Дада. Если верить Йоко, она стала жертвой интриг художников-гомосексуалистов и владельцев галерей, которые не могли смириться с тем, что самым блестящим умом среди всех обладала женщина-азиатка. Теперь же с помощью Джона Леннона она рассчитывала занять именно то место, которое принадлежало ей по заслугам.

175

Власть Цветов (англ.) — движение хиппи.

Работая день и ночь, пользуясь услугами исключительно целеустремленных сотрудников и идя на любые уловки, вплоть до манипуляции средствами массовой информации, Джон и Иоко в одночасье умудрились утвердиться в качестве самых дорогих и самых продаваемых авангардистов Нью-Йорка.

Для того чтобы обеспечить успех своей операции, Ленноны приняли на службу новую рабыню, Мэй Нэн, китаянку американского происхождения, которая до этого работала у Аллена Кляйна. Ее поселили в номере, который примыкал к апартаментам новых хозяев, после того как ее предшественница Линдсей Марикотта, милая девушка, недавно закончившая колледж, была уволена Иоко за то, что осмелилась сесть рядом с Джоном в «Гротта Адзура». Таким образом, Мэй могла находиться в распоряжении Леннонов круглосуточно.

Рабочий день для Мэй начинался в десять утра, когда она стучала в дверь номера Джона и Йоко, а затем заказывала для них завтрак: тосты с корицей, кофе и чай. Но хозяева не могли вылезти из постели, не приняв обычную порцию метадона, который им незаконно выписывал доктор Зам: он попросту добавлял их дозы к рецепту какого-нибудь другого служащего компании «АВКСО». (Добрый доктор обеспечивал своих знаменитых клиентов и витамином В 12, который без ограничений раздавал сотрудникам Леннонов, благодаря чему они сохраняли работоспособность в течение двадцати четырех часов в сутки.) Взбодрившись, Джон и Йоко отправлялись инспектировать свое новое предприятие, которое состояло из нескольких роскошных гостиничных номеров, переделанных во временные офисы, лаборатории и выставочные залы. В этих помещениях без устали трудились специалисты, которым выпала великая миссия воплощения замыслов Джона и Иоко. В номере, отведенном «Джоко Продакшнз» — новой кинокомпании Леннонов, режиссер Стив Гебхардт, переквалифицировавшийся в кинематографисты из архитекторов, целые дни, не разгибаясь, проводил у монтажного стола. В работе ему помогали партнер и звукоинженер Боб Фрайсс и монтажер Лора Лессер. В задачу этой команды, в соответствии с договором, подписанным между Гебхардтом и Леннонами во время их первого приезда в Нью-Йорк, входило производство одного фильма в неделю. К тому моменту в течение двух недель они закончили съемки картины «Up Your Legs Forever» [176] (тот же урок анатомии, что и «Bottoms», только применительно к другим частям тела) и «Fly» [177] , демонстрировавшего прогулку крылатого насекомого по промежности обнаженной лежащей женщины.

176

«Ноги вверх навсегда» (англ.).

177

«Муха» (англ.).

Еще в Англии Леннон снял целую серию фильмов в стиле Энди Уорхола, первым из которых был «Smile»(«Улыбка» (англ.). ), где Джон, сидя в саду, в течение пятидесяти двух минут показывал язык, поднимал брови и улыбался на фоне птичьего щебета в качестве звукового сопровождения. Затем появился фильм «Two Virgins», восславивший единосущность четы Леннонов путем медленного превращения лица Джона в лицо Йоко. Следом была снята «Erection»(«Эрекция» (англ.)), восемнадцатимесячная съемка возведения высотного здания и умелый монтаж позволили насладиться процессом в течение нескольких минут. В картине «Self-Portrait»( «Автопортрет» (англ.).) Джон снова вернулся к излюбленной теме. «На экране вы видели только мой член... — рассказывал он об этом фильме. — А то, что в самом конце он выплюнул несколько капель, вовсе не было предусмотрено. Вся идея заключалась в том, чтобы показать, как он медленно поднимается, а затем опускается — но у него ничего не получилось». А для съемок фильма «Apotheosis»(«Апофеоз» (англ.).) он привязал камеру к шару, наполненному гелием, и запустил его прямо в облако, получив в результате пять долгих минут абсолютно белых кадров.

В мае 1971 года Ленноны отправились в Канны, чтобы продемонстрировать свои работы перед специалистами в области кинематографии. Однако восемнадцать безмолвных минут «Апофеоза» привели этих искушенных зрителей в такое негодование, что Леннон в отчаянии убежал из кинотеатра. «Муха» встретила несколько больше понимания, так как, по выражению одного из зрителей, «когда муха подпрыгивает и потирает одну о другую свои лапки, то демонстрирует такую экспансивность, которая кажется удивительной для столь малого живого существа». Когда у Леннона спросили о его любимом фильме, он ответил в своей простецкой манере: «Вообще-то я больше люблю смотреть телевизор». Однако Иоко, которая уже почувствовала вкус славы после выхода «Bottoms», была полна решимости сделать себе имя на поприще киноискусства. Теперь, когда Энди Уорхол перестал снимать кино, Ленноны были уверены, что вполне могут стать мировыми лидерами андеграундного кинематографа, и это станет достаточным основанием для осуществления их планов по покупке одной из голливудских киностудий.

Еще один номер на семнадцатом этаже отеля «Сент-Реджис» был переделан под фотостудию Йейна Макмиллана, бледного молодого человека с глазами навыкате, который в свое время сделал снимки для обложки «Abbey Road». Йейн специально прилетел из Англии, для того чтобы помочь Иоко подготовить сольную выставку в Музее современного искусства. По замыслу автора, эта выставка должна была стать шоу концептуального искусства — но Йоко никак не удавалось найти собственно концепцию. И вот как-то раз, сидя в кровати с Джоном и отгоняя назойливых мух, она ухватила идею буквально из воздуха. Иоко решила поместить в скульптурном саду музея специально изготовленную бутыль размером с ее собственное тело, наполненную мухами. Когда бутыль откроют и мухи начнут разлетаться в разные стороны, Макмиллан должен был следовать за ними и фотографировать их в разных уголках города. Когда он поинтересовался, как ему отличить мух, выпущенных Иоко, от всех остальных, молодая женщина ответила, что ее мухи будут пахнуть ее любимыми духами «Ма Грифф».

После того как стала очевидна неосуществимость этого замысла, бедняге Макмиллану поручили еще более трудное задание. Как вспоминает он сам, ему приходилось по нескольку часов подряд сидеть в полиэтиленовой палатке, внутрь которой выпускали тысячи мух. После того как он наснимал бесчисленное количество крупных планов этих насекомых, ему предстояло наложить их портреты на всем знакомые сцены и виды Нью-Йорка, в результате чего получился 116-страничный каталог воображаемой выставки. Однако настоящее веселье началось тогда, когда Йоко объявила об открытии выставки на страницах «Вилледж войс» и отправила своего помощника — маленького бородатого английского хиппи Питера Бендри, переодетого в человека-сэндвича, с рекламой несуществующего шоу к входу в Музей современного искусства. Когда толпа посетителей с каталогом выставки, полученным из рук человека-сэндвича, повалила в музей, местным служителям стало не до смеха [178] .

178

Еще одним из проектов Иейна Макмиллана стала так называемая «фотография на паспорт», воспроизведенная на обложке этой книги. Этот снимок, сделанный по замыслу Леннона для того, чтобы продемонстрировать основу своей сущности, представляет из себя портрет, лишенный как второстепенных черт, таких, как растительность на лице, так и выражения. Он оставляет жуткое впечатление, поскольку кажется, будто глаза пристально смотрят внутрь себя, а все лицо в целом напоминает посмертную маску. (Примеч. авт.)

«Fly» — под таким названием вышел и следующий альбом Иоко, ставший в некотором роде дополнением к «Imagine» Джона: здесь ей аккомпанировали в основном те же музыканты, кроме которых она использовала целую группу механических инструментов — автоматических барабанов и скрипок, прикрепленных к пюпитрам; они были выполнены флаксус-художником Джо Джонсом. Для раскрутки альбома Джон и Йоко приняли участие в телепередаче Говарда Смита. По экстравагантности заявлений Джон в этот день превзошел самого себя, когда сравнил музыку Йоко с Литтл Ричардом. Так как Леннон был одним из самых разборчивых слушателей за всю историю рок-музыки, трудно определить, был ли он в этот миг серьезен или просто издевался над зрителями.

Отчасти ответ заключается в том, что Джон Леннон верил, что любой человек может стать знаменитым — причем, не обязательно на четверть часа. В зависимости от настроения он то называл себя гением, то демонстрировал к своему таланту полное равнодушие. Он отдавал себе отчет в том, что не обладал ни внешностью, ни голосом, ни сценическим обаянием Элвиса, не был выдающимся композитором, а тем более хорошим гитаристом. А что касалось текстов, то они явно хромали в смысле высокой поэзии. Поэтому, подобно многочисленным поп-кумирам, Джон жил, сознавая огромное несоответствие между тем, что он представлял из себя на самом деле, и силой своего влияния на людей. Очевидно, что он не лукавил, заявляя о том, что Иоко должна прославиться, поскольку для него понятие славы основывалось на полной иррациональности этого атрибута. Больше того, Джон свято верил в абсолютную власть рекламы. Он был убежден, что стоит приложить достаточное усилие — и он сможет заставить кого угодно проглотить Иоко со всей ее музыкой. Кроме того, он не мог смириться с мыслью О том, что Йоко в творческом плане стояла значительно ниже его, ибо основой их взаимоотношений была идея о том, что они составляют единую душу, живущую в двух разных телах. Неотъемлемым условием такого симбиоза было равенство. Поэтому в конечном итоге Джону было наплевать на объективные критерии: Йоко могла быть только тем, кем считал ее Джон — его гениальным альтер эго.