Джон ячменное зерно. Рассказы разных лет

Однажды я сделался жертвой несчастного случая, который потребовал очень болезненной операции. Как-то утром, приблизительно через неделю после операции, я лежал, слабый и измученный, на своей больничной койке. Здоровый загар на моем лице (поскольку его можно было разглядеть сквозь неровную отросшую бороду) превратился в болезненную желтизну. Около моей постели стоял доктор, собираясь уходить. Он неодобрительно посматривал на сигарету, которую я курил, и под конец заметил:

— Вам следовало бы бросить курение. Оно в конце концов непременно погубит вас. Взгляните на меня!

Я взглянул. Он был приблизительно моего возраста, широкоплечий, с высокой грудью, блестящими глазами и ярким здоровым румянцем на щеках. Трудно было представить себе лучший образчик здоровья и силы.

— Я тоже курил, — продолжал он. — Все больше сигары. Но потом бросил. И вот, видите…

Он говорил с некоторым самодовольством, которое находило себе опору в сознании собственного физического превосходства. А через месяц его не стало. И погубил его не несчастный случай, а полдюжины различных палочек с многоэтажными латинскими названиями, которые накинулись на него и уничтожили. У него случились какие-то необычайные, чрезвычайно мучительные осложнения, и этот великолепный образчик человечества за много дней до смерти начал кричать так, что его слышно было на целый квартал. И крики эти так и не умолкали до самой его кончины.

«Видишь, — говорил Ячменное Зерно. — Он заботился о себе, он даже отказался от курения, и вот что он получил за это. Стоило, а? От бацилл все равно не убережешься. Твой великолепный доктор принимал всевозможные меры, а все же не спасся от них. Когда бацилла скачет, нельзя знать, куда она угодит. Может быть, в тебя, а может быть, — в другого. Подумай только, как много он потерял. Не желаешь ли и ты отказаться от всего, что я могу тебе дать, а какая-нибудь бацилла в конце концов уничтожит тебя? Жизнь не знает справедливости. Это — лотерея. Но я надеваю улыбающуюся маску на жизнь и действительность. Улыбайся же и ты, смейся со мной вместе. В конце концов ты, разумеется, не уйдешь от судьбы, но пока смейся. Мир — мрачная темница. Я освещаю ее для тебя. Хорош, нечего сказать, свет, в котором случаются такие милые истории, как с твоим доктором. Остается одно — пить и забывать обо всем».

И я, конечно, выпивал рюмочку ради забвения, которое она приносила с собой. И каждый раз, как Ячменное Зерно напоминал мне об этом случае, я неизменно следовал его совету. Однако я пил разумно, с толком. Я выбирал вина только высшего качества. Я искал лишь подъема и забвения, избегая неприятных последствий, которые влечет за собой употребление дешевых сортов вин и опьянение. Замечу мимоходом, что такое разумное употребление алкоголя всегда доказывает, что человек прошел уже не малый путь с Ячменным Зерном.

Однако я по-прежнему продолжал твердо держаться одного правила: никогда не прикасаться к вину, прежде чем последнее слово моей ежедневной работы не будет написано. Иногда я освобождал себя от всяких занятий и в такие свободные дни разрешал себе пить когда угодно.

А люди, никогда не употреблявшие спиртных напитков, еще удивляются, как это можно втянуться в пьянство.

Глава XXXII

Когда мой «Снарк» вышел из Сан-Франциско, направляясь в далекое плавание, на борту его не было ничего спиртного, или, вернее, никто из нас не имел понятия о том, что на борту имеются спиртные напитки, присутствие которых мы обнаружили только много месяцев спустя. Это отсутствие алкоголя было хитростью, придуманной мною. Я хотел сыграть шутку с Ячменным Зерном. Это доказывает, что я все-таки слегка прислушивался к предупреждениям голоса разума.

Конечно, я старался замаскировать это перед самим собой и придумывал извинения для Ячменного Зерна. При этом я пытался найти даже научные основания. Я говорил себе, что буду пить только в портах. Во время плавания мой организм будет очищаться от алкоголя, зато на стоянках выпивка доставит мне больше удовольствия. Она станет сильнее возбуждать меня и резче подстёгивать.

Переход от Сан-Франциско до Гонолулу занял двадцать семь дней. После первого же дня на яхте мысль о вине совершенно перестала беспокоить меня. Я хочу подчеркнуть, насколько я не алкоголик по своей природе. Правда, иногда во время плавания, предвкушая прелесть завтраков и обедов на очаровательных верандах Гавайских островов (мне приходилось уже не раз бывать там раньше), я думал, конечно, и о напитках, которые мы будем при этом пить. Но, думая об этих напитках, я не испытывал никакого раздражения, никакой досады из-за длительности перехода. Я просто-напросто рисовал их себе как часть ожидавших нас веселых и приятных пиршеств.

Таким образом, я еще раз доказал себе, что являюсь в полной мере господином Ячменного Зерна. Я мог пить и отворачиваться от него по своему желанию. На основании этого опыта я решил пить и в будущем, как только этого захочу.

Мы провели около пяти месяцев на различных островах Гавайской группы. На берегу я пил, пожалуй, даже несколько больше, чем перед отъездом из Калифорнии. Вообще население Гавайи в среднем употребляет немного больше спиртных напитков, чем жители умеренных широт, точнее, широт, более удаленных от экватора. Гавайские же острова лежат в субтропической зоне. Чем больше я приближался к экватору, тем больше, оказывалось, люди пили, и тем больше пил с ними и я.

С Гавайских островов мы отправились на Маркизские. Мы шли туда шестьдесят дней, и за все это время ни разу не сходили на берег и не встретили ни одного парохода. Но в начале плавания кок, наводя порядок в камбузе, нашел клад. На самом дне глубокого ящика для припасов он обнаружил дюжину бутылок анжелики и мускателя. По всей вероятности, их доставили на судно с ранчо вместе с другими домашними консервами и банками варенья. Шесть месяцев в камбузе не прошли даром для густого сладкого вина — оно еще больше загустело, стало еще крепче.

Я попробовал. Восхитительно! И с тех пор ежедневно в двенадцать часов, закончив необходимые вычисления и определив положение судна, я выпивал полстаканчика вина. Оно давало удивительный эффект. Оно повышало настроение, и без того прекрасное море казалось мне еще более прекрасным. Каждое утро, потея над своей тысячей слов, я предвкушал удовольствие, которое получу в полдень от стаканчика.

Досадно было только то, что приходилось делиться вином с другими, а точно знать, сколько времени продлится плавание, никто не мог. Да и бутылок, к сожалению, оказалось всего двенадцать. И когда они кончились, я пожалел о каждой капле, перепавшей моим спутникам. Во мне пробудилась жажда, и я с нетерпением ждал Маркизских островов.

Когда я прибыл туда, я уже не владел собой. На Маркизских островах мы встретили несколько белых людей, множество болезненных туземцев и увидели великолепную природу. Здесь было огромное количество рома, вдоволь абсента, но ни капли виски или джина. Местный ром обжигает рот до такой степени, что сходит слизистая оболочка. Но я вообще всегда легко приспособляюсь к обстоятельствам и быстро привык к абсенту. Однако неприятность заключалась в том, что его приходилось пить в огромном количестве, иначе он не оказывал на меня никакого действия.

Покидая Маркизские острова, я обеспечил себя достаточным количеством абсента до Таити, а там раздобыл уже шотландского и американского виски, застраховавшись таким образом от «сухого» плавания. Однако я не хочу, чтобы читатель неправильно понял меня. На «Снарке» не было пьянства в общепринятом смысле.

Опытный и привычный пьющий доводит себя до легкого опьянения и проделывает это круглый год без всякого видимого вреда для себя. В наше время в Соединенных Штатах сотни и тысячи таких людей пьют в клубах, гостиницах и собственных домах. Они никогда не бывают пьяными, но в то же время очень редко бывают трезвыми, хотя большинство из них с негодованием отвергнет подобное обвинение. И все они искренно верят, как искренне верил и я, что они контролируют и себя, и Джона Ячменное Зерно.