Джонни Рики Звезда

Накажи одного, чтобы другим было неповадно.

– Ты идешь с нами. И не вздумай кричать как баба, ты же не баба? – Сэм сжал маленькую сережку с белым камешком в середине, потихоньку оттягивая ее. Он посмотрел в лицо смазливому существу, неожиданно узнав в нем, того гомика, за которым они охотились уже пару месяце и закидали его окно камнями. Вот это да! Вот это удача! Нет-т-т-т. Это провидение божье. Сам господь привел их сюда, чтобы они нашли грешника и наказали его за мерзости.

– Отстаньте от меня. Просто отвалите и все! – пропищал гомик, буравя Сэма, переполненным ненавистью взглядом.

И тут Сэма переклинило, все вокруг словно почернело от гнева, - этот членосос еще и пытается на него укоризненно смотреть, демонстрировать свое возмущение! Он взорвался внутри, как перекаченный гелием шарик и со всем безумием, вложенным в рывок, выдрал сережку из уха пацана. Тот взвизгнул и отпихнул Сэма от себя. Красная струйка засочилась по загорелой коже жертвы. Парнишка не заплакал, (как того ожидал Сэм, потому что все гомики плачут) наоборот его лицо приняло выражение злости, на лбу пролегла глубокая морщина, ноздри раздулись, тяжело втягивая воздух, колючая, полу-злодейская ухмылка изломала линию губ. В его темных глазах, словно в холодном зеркале, отражались только блики мерцающего неонового света и ничего больше.

– Иди на улицу, пупсик. – уже не подаваясь вперед к собеседнику, спокойно почти нежно, проговорил Сэм, точно приглашая девушку на свидание.

– Пошли к черту. – имитируя порхающую интонацию Сэма, отсек пацан с порванным ухом. Он отнял руку от раненого места, обыденно возложив ее на колено, словно ничего не случилось и только кровавая полоска от уха до шеи и бурые пятна на бежевой кофте говорили об обратном.

– Значит, не пойдешь? – Сэм снисходительно окинул жертву взглядом, ухмыльнувшись, получив вместо ответа пустое отражение глаз. – Тогда знай, для тебя все не закончилось. Не думай, что тебе удалось убежать. Я не оставлю тебя в покое.

– Сэм, надо уходить… - дотронувшись до его локтя, предупредил Шуберт.

Заметив странное поведение гостей, к столику, где сидел гомик, направлялись охранники. Они что защищают педика? Или они сами такие же? Гореть им в аду за помощь этой мерзости!

– Оглядывайся по сторонам. Я это кара господня! – Сэм быстрым движением схватил полупустую кружку с пивом и вылил остатки на голову гомосексуалиста, и как только их столика достигли вышибалы, Сэм со своей бандой уже покидал помещение клуба.

На улице буйствовала темнота, но, даже не смотря на поздний час, толпа у входа в ночной клуб не уменьшилась, ни на человека, а только возросла. Если бы на то была воля Сэма, он давно бы разогнал этих запутавшихся, потерянных детишек по домам и да – сделал бы их настольной книгой Библию! С каждым выездом в город, и таким тесным общением с современным миром, Сэм проникался уважением к политике отца и все больше убеждался, что только крайние меры способны изменить положение вещей в обществе. Прокручивая в голове сцену убийства (кары) гомосексуалиста, которому только что порвал ухо, он задумался над тем, настолько ли безбожны и бесчеловечны радикальные меры мусульманских группировок. Телевидение и средства массовой информации, в кровавых красках описывают миру так называемых террористов, но Сэму пришла в голову мысль об односторонности суждений. Что если эти люди, направляющие самолеты в торговые центры и взрывающие себя в метрополитенах, борются за перемены, - да на первый взгляд чудовищно жестокой ценой, но пытаются изменить безбожное мироощущение современных людей. Им никто и никогда не скажет спасибо, для всего мира они конченные ублюдки, варвары, но побывав по ту сторону жестокости, Сэм мог смотреть на вещи не односторонне. Он даже сделал для себя вывод: если бы во благо человечества и обретения им бога, ему понадобилось бы уничтожить так называемых мирных жителей, скорее всего он бы это сделал.

– Девка из интернета не пришла? – смущенно косясь на разодетых барышень в толпе у клуба, поинтересовался Шуберт.

– В том-то и дело, она там была! Только вот мы ее упустили, хороша гадюка, изворотлива, сумела нас отвлечь от себя. – сплюнув, ответил Сэм. Он сосредоточенно всмотрелся в толпу, выбирая подходящих попутчиков.

– И что теперь? Валим домой? – переминаясь с ноги на ногу - словно вес собственного тела клонил его к земле - боясь показать усталость, подал голос Стамбул.

– Домой сегодня мы вернемся поздно. Ту потаскуху из клуба, что от нас удрала, мы еще найдем, а пока разберемся с чудиком из клуба.

– Но мы ведь его и так напугали, ты ему даже ухо порвал.

– Это было только начало. Вот, идем за этой компанией, не поднимайте лиц.

Приклеившись к сборищу молодняка, только что пропущенного охранниками, троица из коммуны снова оказалась в стенах танцевального заведения.

***

Когда Джонни было семь, его впервые ударили, бабуля сказала, что все наладится со временем, что это пройдет. Когда в пятнадцать Джонни проколол нос и явился с блестящей сережкой в школу, парни из старших классов подкараулили его и отпинали с такой ненавистью что сломали два ребра. Прибежав в больницу утишать друга, Тиффани сказала – все наладится, так не будет продолжаться вечно. Но… сколько бы времени не проходило, этому нет конца.

Он не любил грустить на тему вечного отторжения общества, своей неполноценности и уродливости в глазах большинства людей. Ох, как не любил. По этому Джонни Рики Звезда просто убеждал себя в том, что все плохое что произошло, случилось не с ним. Этого как бы и не было вовсе. Так проще. Спокойнее. Джонни предпочитал думать о теплых воспоминаниях, наполняющих сердце радостью. Да в его жизни были не только темные моменты! Было и много прекрасных, великолепных мгновений. Например, он часто вспоминал как давным-давно, когда ему было не больше десяти, у мамы наступило улучшение и она на короткое время (но такое счастливое для него) была такой, же обычной, как и все другие мамы. Она никому, не сказав (бабуля и дедуля строго присматривали за ней, даже когда женщине почти стукнуло тридцать) забрала сына из школы, и они отправились в парк развлечений к северу от города. Отличное место. Отличное воспоминание. Тогда мама Джонни не отпускала его руку, они гуляли по территории парка, блуждая от одного аттракциона к другому, катались, визжали от счастья, ели сладкую вату и запыхавшись после часовых увеселений, пили колу из холодных банок в тени огромного вяза. У тысяч и тысяч детей по всему свету наберется с десяток таких памятных вывозок в парки развлечений, кинотеатры, и кафе, но у Джонни воспоминание о дне с матерью в полном счастье, было только одно. И парень это ценил, и был благодарен, что господь помог ему в этом.

Пусть религиозные фанатики, глупцы и прочие-прочие, твердят, что господь его ненавидит, что в его глазах он ничтожен, но он-то знает, что это не так. Господь никогда его не оставлял. Вел. Защищал. Джонни был в этом так же уверен, как и в том что «Завтрак на Плутоне» самый лучший фильм на земле.

Счастливые воспоминания… если задуматься по настоящему, их наберется целый грузовик, главное продолжать накапливать. Они с Тиф (им еще очень далеко до совершеннолетия) невероятным способом проскальзывают в кинотеатр на сеанс фильма ужасов, они так рады и хохочут, что испуганные происходящим на экране зрители, оборачиваются на двух подростков и тоже начинают улыбаться.

Джонни впервые целуется с парнем, все внутри него дрожит от возбуждения и страха, тот, кто прижимается к нему губами, по-настоящему нравится, Джонни думает, что это любовь и хочет остановить мгновение.

С приятелями из гей тусовки, залившись пивом, катятся по скоростному шоссе, и ветер дико треплет длинные волосы повзрослевшего парня, высунувшегося из люка в крыше.

А еще впервые Джонни садится на велосипед. Проиграв в карты, бегает по улице голым. Первый оргазм… и много-много другого, чего он постарается никогда не забыть.

В туалете ночного клуба, куда он отправился сразу после ухода безумной троицы, горят голубые флуоресцентные лампы, вытянувшиеся по всей длине пола. Цвет будто гаснущего неба, красиво расползается по черному кафелю.

Джонни открыл холодную воду и промыл поврежденное ухо, сережку спрятал в карман джинс, он обязательно вденет ее обратно, как только рана затянется. Будет больно конечно…

Он не заплакал, хотя обидно было до ужаса, а ему ведь уже за двадцать, даже думать о слезах ему стыдно. Хотя как он когда-то решил: слез стыдятся только те, кто плачут по пустякам. А его свобода это не пустяк. Закончив с ухом, он принялся оттирать пятна крови с одежды, затем сунул провонявшую пивом голову под кран.