Джунгли
Шрифт:
В стране существовал гигантский Скаковой трест. Он имел влияние на законодательные органы во всех тех штатах, где у него были дела. Ему даже принадлежало несколько крупных газет, при помощи которых он обрабатывал общественное мнение. Во всей стране не было равной ему силы, если не считать Треста игорных домов. Он сооружал великолепные ипподромы по всей стране, огромными призами заманивал посетителей и, пользуясь разгоревшимся азартом, ежегодно грабил их на сотни миллионов долларов. Когда-то скачки были спортом, но теперь они стали коммерческим делом. Лошадь можно было «взвинчивать» и всячески обрабатывать; ее можно было недотренировать или перетренировать; в любую минуту ее можно было заставить упасть или сбить с аллюра ударом хлыста, который все зрители принимали за отчаянную попытку жокея удержаться впереди. Существовали десятки подобных приемов, к которым прибегали иногда владельцы, наживая на этом состояния, иногда жокеи и тренеры или посторонние люди, подкупавшие их. Но чаще всего ими пользовались главари треста. Вот теперь, например, происходят зимние скачки в Нью-Орлеане; синдикат заранее определяет программу дня, и его агенты но всех северных городах «доят» публику. Информация передается шифром по междугородному телефону перед каждыми скачками, и всякий посвященный в секрет может нажить большие деньги. Если Юргис не
В делах случались удачи и неудачи, но хлеб насущный был всегда обеспечен, если не на воле, то по крайней мере в тюрьме. В начале апреля предстояли городские выборы, а это означало период благоденствия для всего преступного мира. Околачиваясь в игорных домах и притонах, Юргис встречался с агентами обеих партий и знакомился из их разговоров со всеми тонкостями игры и с теми возможностями, которые при этом открывались. Щеголь Холлорен был «демократом», поэтому и Юргис стал демократом, хотя и не слишком заядлым, — республиканцы тоже были славные парии и собирались истратить кучу денег в ближайшую кампанию. На последних выборах республиканцы платили по четыре доллара за голос, тогда как демократы — только три. Однажды Холлорен сидел вечером за картами с Юргисом и еще одним человеком, который рассказал, как Холлорену поручили привлечь голоса «пачки», состоявшей из тридцати семи только что прибывших итальянцев-иммигрантов; он, рассказчик, встретил республиканского агента, охотившегося за той же партией, все трое заключили сделку, и в результате итальянцы проголосовали пополам за ту и другую партию, получая в уплату по стакану пива, а остальные деньги пошли в карман трем заговорщикам.
Вскоре после этого Юргис, устав от превратностей и риска случайных грабежей, предпочел этой профессии карьеру политика. Как раз в это время был поднят невероятный шум по поводу связей полиции с преступным миром. В укрывательстве уголовных преступников дельцы прямо не были заинтересованы — это была «побочная отрасль дела», практикуемая полицией. Игорная лихорадка и дебоши способствовали процветанию города, но кражи со взломом и уличные грабежи были менее приятны. Однажды ночью, вскрывая кассу в магазине готового платья, Джек Дьюан был пойман с поличным и передан полисмену, который хорошо знал его и позволил ему бежать, взяв ответственность на себя. Газеты подняли такой крик, что решено было принести Дьюана в жертву, и он едва успел удрать из города.
В это время Юргис познакомился с неким Гарпером и узнал в нем того самого ночного сторожа на бойнях Брауна, благодаря которому он стал американским гражданином в первый год жизни в Мясном городке. Гарпера позабавило это совпадение, но он не мог припомнить Юргиса: слишком много «зелененьких» прошло через его руки, сказал он. За разговорами они с Юргисом и Холлореном просидели в одном из кафе до двух часов ночи. Гарпер пространно рассказывал о ссоре со своим начальником и о том, что он теперь простой рабочий и активный член союза. Лишь несколько месяцев спустя Юргис узнал, что ссора с начальником была подстроена заранее и что в действительности Гарпер получал от мясопромышленников двадцать долларов в неделю за осведомление о секретных делах союза. На бойнях растет негодование, рассказывал Гарпер, разыгрывая деятеля союза. Рабочие Мясного городка доведены до крайности, и со дня на день можно ожидать стачки.
После этого разговора Гарпер навел справки о Юргисе и дня через два пришел к нему с выгодным предложением: он постарается устроить Юргису регулярный заработок, если тот согласится отправиться в Мясной городок, делать, что ему прикажут, и держать язык за зубами. Гарпер — по прозвищу «Лисий хвост» — был правой рукой Майка Скэлли, «босса-демократа» района боен. Выборы приближались, а положение было запутанным. Скэлли получил предложение выставить кандидатом миллионера-пивовара, жившего на фешенебельном бульваре, огибавшем бойни. Пивовар жаждал стать членом муниципального совета. Это был еврей, человек глупый, но безобидный, предлагавший огромные деньги на избирательную кампанию. Скэлли согласился и затем в свою очередь обратился с предложением к республиканцам. Он не был уверен, что сможет держан, пивовара в руках, и не хотел рисковать своим округом; поэтому он предложил республиканцам выставить кандидатом доброго друга Скэлли, никому не известного маркера в одной из пивных на Эшленд-авеню, с тем чтобы он, Скэлли, провел его на выборах деньгами пивовара. Республиканцам это было выгодно, так как на лучшее они все равно не могли рассчитывать. В благодарность за это они должны были обещать не выставлять кандидата в следующем году, когда сам Скэлли будет переизбираться в качестве второго члена совета от того же округа. Республиканцы тотчас согласились. Но трудность, по словам Гарпера, заключалась в том, что все республиканцы дураки — только дурак мог быть республиканцем на бойнях, где царил Скэлли. Они не знали, как взяться за дело; а с другой стороны, рабочим демократам, благородным краснокожим Лиги Боевого Клича, не пристало открыто поддерживать республиканца. Эта трудность была бы еще не так велика, если бы не одно обстоятельство: за последний год или два политика на бойнях осложнилась из-за появления новой партии — социалистов. С ними сам черт ногу сломит, говорил «Лисий хвост» Гарпер. Единственным представлением, связанным для Юргиса со словом «социалист», был образ бедного маленького Тамошуса Кушлейки, который называл себя социалистом и в субботние вечера отправлялся с парой приятелей на улицу, где, взобравшись на взятый с собою ящик из-под мыла, ораторствовал до хрипоты. Тамошус пытался растолковать Юргису, что это такое, но Юргис, не обладавший живым воображением, никак не мог уразуметь его теории. Теперь он удовольствовался объяснением своего приятеля, что социалисты — враги американского строя, что их нельзя подкупить и что они не хотят входить ни в какие политические соглашения. Майк Скэлли очень беспокоился, видя, что задуманная им комбинация может пойти на пользу социалистам. Демократы на бойнях возмущались при мысли, что их кандидатом будет богатый капиталист, и могли предпочесть социалистического бунтаря республиканскому болвану. Вот тут-то Юргису и представляется случай сделать карьеру, объяснил Гарпер. Он был членом союза, его знают на бойнях как рабочего. У него, наверное, сотни знакомых, и он никогда раньше не говорил
с ними о политике. Поэтому он может выступить теперь республиканцем, не возбуждая ни малейшего подозрения. Для нужных людей денег не пожалеют, и Юргис может положиться на Майка Скэлли, который умеет быть верным другом. Юргис недоумевал, что он может сделать, и его собеседник объяснил ему все очень подробно. Для начала он станет рабочим на бойнях. Может быть, это ему не по душе, зато он будет получать свой заработок и еще кое-что сверх заработка. Он должен снова принять активное участие в работе союза и попытаться даже получить там должность, подобно ему, Гарперу. Он должен расхваливать всем своим друзьям — республиканского кандидата Дойля и всячески поносить еврея-пивовара. Затем Скэлли наймет помещение и откроет в нем Ассоциацию республиканской молодежи или что-нибудь в этом роде. Пиво богатого пивовара польется рекой, будут фейерверки и речи так же, как в Лиге Боевого Клича, — Юргис, наверное, знает сотни людей, которым все это очень понравится. Настоящие республиканские лидеры и агенты, конечно, будут помогать ему, и они добьются в день выборов достаточного большинства.Выслушав объяснение до конца, Юргис спросил:
— Но как мне получить работу в Мясном городке? Ведь я в черном списке.
На это «Лисий хвост» Гарпер только рассмеялся.
— Не беспокойся, я этим займусь, — сказал он.
— Тогда идет! — ответил Юргис. — Я ваш.
Итак, Юргис опять вернулся на бойни и был представлен политическому властелину этого района, державшему в кулаке самого мэра Чикаго. Скэлли принадлежали и кирпичный завод, и свалка, и пруд, где добывался лед, хотя Юргис этого не знал. Скэлли не вымостил улицу, где утонул ребенок Юргиса; Скэлли назначил на должность судью, который в первый раз отправил Юргиса в тюрьму; Скэлли был главным акционером компании, которая продала Юргису ветхий дом и потом отобрала его. Но Юргис ничего об этом не знал, как не знал он и того, что сам Скэлли был орудием и марионеткой в руках мясных королей. Для него Скэлли был могущественной силой, самым «большим» человеком из всех, с кем он встречался.
Это был маленький, высохший ирландец, с трясущимися руками. После короткого разговора, в течение которого он внимательно следил за Юргисом острыми крысиными глазками, мысленно оценивая его, он дал ему записку к мистеру Гармону, одному из главных управляющих Дэрхема:
«Податель сего, Юргис Рудкус, мой личный друг, и я, по некоторым соображениям, просил бы вас дать ему хорошее место. Он был однажды неосторожен, но я надеюсь, что вы найдете возможным простить ему этот промах».
Прочтя эти строки, мистер Гармон вопросительно взглянул на Юргиса.
— В чем состояла ваша «неосторожность»? — спросил он.
— Я попал в черный список, сэр, — ответил Юргис.
При этих словах управляющий нахмурился.
— В черный список? — переспросил он. — Что вы хотите сказать?
Юргис покраснел от смущения. Он забыл, что черного списка не существует.
— Я… так сказать… мне было трудно получить место, — пробормотал он.
— Почему?
— Я поссорился с мастером, — не со своим, сэр, и ударил его.
— Понимаю, — ответил управляющий и на минуту задумался, — Какую же вы хотите работу? — спросил он.
— Какую угодно, сэр, — сказал Юргис, — но зимой я сломал себе руку, и мне нужно беречься.
— Подойдет ли вам должность ночного сторожа?
— Нет, сэр. Мне нужно быть на людях.
— Понимаю — политика. Тогда, быть может, вы хотите свежевать свиней?
— Да, сэр, — ответил Юргис.
Мистер Гармон позвал табельщика и сказал ему: — Сведите этого человека к Пэту Морфи, и пусть он как-нибудь устроит его у себя.
И вот Юргис снова очутился на бойне, куда в минувшие дни он напрасно приходил клянчить работу. Теперь он шел уверенно и только улыбнулся про себя, видя, как вытянулось лицо у мастера, когда табельщик сказал:
— Мистер Гармон распорядился поставить этого человека к вам.
Лишний человек в цехе означал отказ от рекорда производительности, которого добивался мастер. Но он ответил только:
— Будет сделано.
Итак, Юргис снова стал рабочим. Он немедленно разыскал своих старых приятелей, вступил в союз и начал агитировать в пользу Дойля. Дойль как-то помог ему в беде, рассказывал Юргис, и вообще он свой парень. Дойль — сам рабочий и будет представлять рабочих; зачем же им голосовать за еврея-миллионера и чем это они так обязаны Скэлли, чтобы вечно поддерживать его кандидатов? Тем временем Скэлли дал Юргису записку к лидеру республиканцев, и Юргис познакомился с людьми, вместе с которыми ему предстояло проводить предвыборную кампанию. На деньги пивовара был уже нанят большой зал, и каждый вечер Юргис приводил туда десяток новых членов Республиканской ассоциации Дойля. Вскоре состоялся торжественный вечер в честь открытия ассоциации. Играл духовой оркестр, который затем прошел по улицам, был пущен фейерверк, трещали петарды, и перед зданием горел красный бенгальский огонь. Собралась несметная толпа, в двух местах на открытом воздухе состоялись митинги для тех, кто не смог попасть внутрь, так что бледному и дрожавшему кандидату пришлось трижды отбарабанить заготовленную для него помощниками Скэлли маленькую речь, которую он целый месяц учил наизусть. Но особенно торжественна была минута, когда знаменитый и красноречивый сенатор Спершэнкс, кандидат в президенты, подъехал на автомобиле и произнес речь о священных привилегиях американских граждан и о защите его партией интересов американских рабочих. Его вдохновенное выступление заняло на следующее утро полстолбца в газетах, сообщавших из проверенных источников, что неожиданная популярность Дойля, республиканского кандидата в члены муниципального совета, вызывает большое беспокойство у мистера Скэлли, председателя демократического комитета Чикаго.
Особенное беспокойство председатель этого комитета, вероятно, испытал, когда была организована гигантская процессия; все ее участники несли в руках факелы, а впереди, в красных кепках и шляпах, выступали члены Республиканской ассоциации Дойля, и всех избирателей даром поили пивом — по утверждению старожилов, такого хорошего пива еще не было ни в одну политическую кампанию. Во время этого парада и бесчисленных митингов Юргис работал не покладая рук. Он не произносил речей — это было делом адвокатов и других специалистов, — но он вел организационную работу: раздавал повестки, развешивал плакаты и регулировал движение толпы, а во время процессии присматривал за фейерверком и за выдачей пива. Так, по мере развития кампании, через его руки прошли сотни долларов из денег пивовара, которые он передавал дальше с наивной и трогательной честностью. Но под конец он узнал, что остальные «ребята» возненавидели его, так как им приходилось либо показывать худшие, чем у него, результаты, либо отказываться от своей доли общественного пирога. Тогда Юргис приложил все усилия, чтобы угодить им и наверстать то время, которое он потерял, не зная о существовании боковых отводов в агитационном бочонке.