Джура(ил. И.Незнайкина)

– Зачем? – спросил Джура.

– Этот камень делает железо крепким, – так, не совсем точно попытался объяснить Юрий.

Подумав, Джура вышел и скоро вернулся с куском железной руды. – Откуда? – спросил Ивашко.

Джура насмешливо сделал широкий жест.

Они возвратились к остальным.

– Я объяснил аксакалу, – сказал Муса Ивашко, – что мы преследовали басмачей, грабящих народ. А он все интересуется, как мы прошли через пропасть. Я говорю – по снежному мосту, а он уверяет, что никакого моста не было.

– Ты им скажи, – ответил Ивашко, – что мы преследовали бандита Тагая и что он погиб. Скажи ему, что, если у них когда-нибудь появятся басмачи, пусть расправятся с ними сами. Скажи, что басмачи – это те, кто помогает баям держать народ в темноте и невежестве, как рабов. Это те, кто приносит бедность, слезы и несчастья…

Муса говорил долго, но Джура не все понимал и не всему верил. Он давно знал из рассказов аксакала: раз человек с ружьем и не охотник – значит, это басмач, угоняет чужие табуны скота, грабит купцов. Эти пришельцы вооружены – значит, они басмачи и гонятся за другими басмачами. Первые награбили, вторые отбирают. – Мы комсомольцы, – продолжал переводить Муса. – А в Коммунистический Союз Молодежи вступают самые смелые из молодых. Они ничего не боятся – ни врагов, ни трудных дел. Комсомольцы хотят все знать и все уметь, чтобы сделать жизнь народа счастливой. А это нелегко, и коммунисты – старшие братья комсомольцев – направляют их на верный путь. Сейчас мы учимся и воюем с басмачами и помогаем отбирать у богачей земли и скот, чтобы ими сообща могли пользоваться трудящиеся. Кто не работает – тот не ест…

Последнее Джуре понравилось. Значит, аксакалу тоже надо будет работать и наравне со всеми есть гульджан.

– Это все хорошо, – сказал Джура, хитро прищурившись, – но почему гости одеты в простые овчины, а не в горностаевые или лисьи халаты? Плохие вы, наверно, джигиты, если не только бедным, но и себе не смогли достать хорошую одежду.

– Настоящий джигит не о себе думает, а обо всем народе. Когда весь народ одет – и он одет, когда весь народ сыт – и он сыт. А кто думает только о своем благополучии, тот мелкий человек. – Муса разошелся. – Хорошо за горами! Сядем в железную кибитку на колесах. Вы не знаете, что такое колесо? Это такая круглая штука, она катится… Не понимаете? – Он покатил по кошме пиалу. Присутствующие не поняли и недоверчиво засмеялись. – А ещё есть другая вещь, называется кино. Придешь ночью в большую кибитку, в сто раз больше этой…

– В ханскую? – подсказал Кучак насмешливо.

– Правильно, в ханскую: мы отобрали у ханов кибитки. Так вот, смотришь на белую стену, а кругом большевистские светильники горят, огонь в них холодный, белый, и когда его тушат, так не дуют на огонь, а только нажимают пуговку в стене. Понимаете? А на стене, – продолжал Муса, – тени живых людей бегут, стреляют, по саду гуляют, пьют и едят.

– Вай, вай, вай! – закричали в испуге старухи. – Он чародей, он может вызывать тени умерших людей. Может быть, его подослали снежные люди?!

Джура сердился и исподлобья смотрел на пришельцев. В его душе боролись зависть и недоверие.

Аксакал беспокоился. Ему было не по душе, что на пришельцев обращено такое внимание всех жителей кишлака и что страна, откуда они приехали, может показаться лучше его родного кишлака Мин– Архар. Смутно он представлял себе опасность, которая таилась в словах комсомольца Мусы. Если Джура и Кучак захотят отправиться в другую страну и покинут родные горы, что будет делать он, дряхлый и беспомощный старик? Искандер, стараясь казаться равнодушным, кивал головой и приговаривал: «Знаем, знаем, нас не удивишь», хотя о многом он слышал впервые.

Муса рассердился:

– Аксакал все знает, так пусть и расскажет.

Наступило молчание. Все с нетерпением ждали. Старик начал говорить:

– Нет молодца, который не тосковал бы о своей родине, равной в его глазах священной Каабе. Белый сокол в неволе грустит по своей стае, вспоминая, как парил в заоблачной синеве. Нет мужа, который не заботился бы о безопасности рода своего; нет птицы, которая не заботилась бы о гнезде своем.

Аксакал говорил неспроста: он хотел удержать молодежь от необдуманных поступков и поднять свой авторитет. Каждый может гнуть молодые деревья на свой лад, только старый согнутый ствол выпрямить нельзя. Аксакал рассказывал сказки о какой-то неведомой стране – так казалось обитателям кишлака. Но гости кивали головой в знак того, что все это им хорошо известно. Пятый раз Айше подливала в светильник нефти, а аксакал все говорил. В речах старика было много непонятного, но Джура поверил, что где-то наяву существует эта сказочная страна.

Все слушали затаив дыхание. Аксакал говорил о летающем железном ковре.

– Это аэроплан, – пояснил Муса.

– Есть плавающая кибитка… – продолжал аксакал. – Пароход, – вмешался Муса.

– Только, – закончил аксакал, – это все далеко за горами, а глупые киргизы, которые прельстятся этими чудесами и бросят родной кишлак, пойдут туда, – поплатятся головой. Даже гости наши подтвердили, что я все знаю. А я знаю ещё больше. – И он искоса посмотрел на Джуру.

– Отвечай, старик, – сказал Муса, – где ты видел все то, о чем рассказываешь? Почему ты убежал в эти безрадостные горы? Бай ты или мулла?

– Здесь я родился, здесь и умру. Ниоткуда я не бежал и никуда не убегу. А показали мне все это арвахи – духи… – Давно это было? – спросил Муса.

– Много лет назад… – И, помолчав, старик добавил: – Был у нас Идыге. Батыр был. Такой батыр раз в сто, раз в триста лет родится. Однажды пошел на охоту. Очень далеко. В чужие горы забрел. Большой водопад увидел, пить захотел. Стал у водопада на колени, чтобы напиться, вдруг сверху вместе с водой упал зеленый плод. Полез Идыге наверх. Долго лез Идыге, чуть не пропал. Влез в гору и видит – глубоко внизу большой лес. Там людей с белым лицом встретил. Они его у себя оставляли, но не захотел Идыге. Домой пришел, сладких красно-зеленых плодов принес… Много рассказывал мне… – Эх, аксакал, ты рассказываешь так, как будто видел все это собственными глазами! – опять усомнился Муса.

– Пусть я буду проклят и не есть мне мучной лепешки! – прошамкал старик, ломая лепешку дрожащими костлявыми пальцами. – Всю жизнь прожил я в этих горах.

Искандер после небольшого молчания шепнул Джуре несколько слов. Джура швырнул шапку в сторону, крикнул что-то Бабу, и собака принесла ему шапку. Джура крикнул ей что-то еще, и Бабу умчалась. Вскоре она за халат втянула упирающуюся старуху. – Идыге нас научил, видите: что скажем – собаки всё делают, – важно сказал аксакал. – Он сам все умел. Беркуту крикнет – беркут лисицу ловит. Барс у него был. Барсу прикажет – барс для него кииков в горах добывает. Идыге у самого хозяина зверей любимцем был. Великий батыр был Идыге. Все знал и все видел. Старик кряхтел от волнения, смахивая слезы ногтем. Вдруг гости услышали тихое пение. Это пел Кучак. Внимание гостей и молчание аксакала ободрили певца: его робость исчезла, голос окреп. Муса с радостным удивлением слушал знакомые каждому киргизу стихи о Манасе [17] . Ивашко не мог уловить смысл песни, но мастерское исполнение увлекало помимо воли. Некрасивый, маленький Кучак преобразился, он даже стал как-то выше ростом. Кучак прекрасно владел голосом и умел мгновенно перевоплощаться. Он бил рукой наотмашь, как саблей, делал пальцами очки, вытирал слезы, вязал узлы, гнусавил, подражая говору богатого купца, воздевал руки к небу, хватался за сердце, махал руками, как бы взлетая, говорил в кулак, зажимал уши, гладил бороду и «играл» плечами, танцуя на месте. Он то тихо говорил, то заунывно пел. Он делал вид, что стреляет, отбивается, прикладывал ладонь, всматриваясь в даль. Это была песня-спектакль. Быструю скороговорку сменял торжественный речитатив. Зрители видели перед собой то мрачного злодея, то добродушного старца, то влюбленного юношу.

17

Манас – легендарный герой киргизского народа.

Очарованные слушатели следили за Кучаком затаив дыхание. Юрий понял, что перед ним настоящий артист.

III

Як, на котором сидел Тагай, услышав шум налетающего обвала, захрипел и в смертельном испуге метнулся назад. Прыжок был так неожидан и стремителен, что Тагай выронил из рук пса. Тагай мгновенно поднял над головой полы халата, пытаясь сдержать стремительный, натиск засыпающего его снега. Над ним образовался снежный потолок, в котором виднелась небольшая щель. Это спасло его от удушения. Як, зажатый снегом, судорожно дрожал. От каждого неверного движения снежный потолок мог обрушиться, и они бы задохнулись.

Тагай осторожно опустил руки и начал подминать под себя снег. Вначале Тагай увидел белую снежную пелену, потом своего пса, вылезшего из-под снега. Заметив двух незнакомых бойцов, Тагай притаился. В разреженном воздухе высокогорий он явственно слышал слова, сказанные юношами о его гибели, и, дождавшись, когда они ушли, вылез наверх. Потом осторожно освободил яка. Из всех басмачей живым остался только он один. Тагай все эти дни берег свои силы, и они ему теперь пригодились. Дрожа от холода, он с трудом привязал яка к камню и пошел по следам к кишлаку. Собаки встретили его ожесточенным лаем. К нему вышла Айше и, узнав, чего хочет Тагай, оставила его наверху ждать. Внизу Айше подозвала к себе аксакала и рассказала о приходе Тагая.