Джузеппе Бальзамо (Записки врача). Том 1

Жильбер скоро узнал карету Андре: конь Филиппа гарцевал, вернее, приплясывал возле ее дверцы.

– Вот и прекрасно, – сказал Жильбер, – должен же я знать, куда она направляется, а чтобы узнать, я должен последовать за ней.

И Жильбер устремился за каретой.

Ее высочество должна была ужинать в Ла Мюэтт в обществе короля, дофина, графа де Прованс, графа д'Артуа. Король до такой степени забыл о приличиях, что в Сен-Дени подал ее высочеству список своих приближенных и карандаш и предложил ей вычеркнуть имена тех, кого она не желала видеть за ужином.

Дойдя до стоявшего в списке последним имени г-жи Дю Барри, ее высочество почувствовала, как у нее побелели и задрожали губы. Однако, памятуя о наставлениях императрицы-матери, она призвала на помощь все свои силы, с очаровательной улыбкой возвратила список королю и сказала, что будет счастлива познакомиться с ближайшим окружением короля.

Жильбер этого не знал и только в Ла Мюэтт увидал экипаж Дю Барри и Замора, сидевшего верхом на огромном коне белой масти.

К счастью, было уже темно. Жильбер бросился в заросли, лег в траву ничком и стал ждать.

Усадив невестку за один стол с любовницей, король пребывал в веселом расположении духа, особенно когда убедился, что ее высочество принимает Дю Барри еще лучше, чем в Компьене.

Нахмуренный и озабоченный дофин сослался на невыносимую головную боль и ушел прежде, чем все сели за стол.

Ужин продолжался до одиннадцати часов.

Свитские, среди которых была и гордая Андре, ужинали во флигеле под звуки музыки, о чем позаботился король. Так как флигели не могли вместить всю свиту, для пятидесяти человек столы были накрыты прямо на траве, за этими столами прислуживали пятьдесят лакеев в королевских ливреях.

Лежа в кустарнике, Жильбер ничего не упускал из виду. Он достал из кармана кусок хлеба, купленного в Клиши-ла-Гаренн, и тоже поужинал, следя глазами за отъезжавшими каретами.

После ужина ее высочество вышла на балкон, извинившись перед гостями. Король последовал за ней. Дю Барри с тактом, поразившим даже ее недругов, осталась в глубине залы, так, чтобы ее не было видно с улицы Придворные подходили по одному к балкону, чтобы поприветствовать короля и принцессу, она успела запомнить многих из тех, кто ее сопровождал, король представлял ей тех, с кем она еще не была знакома. Время от времени с губ ее слетало ласковое слово или удачная шутка, приводившие в восторг тех, к кому они были обращены.

Жильбер издалека наблюдал за этой сценой и говорил себе:

«У меня больше достоинства, чем у этих господ, – за все золото мира я не стал бы делать того, что делают они».

Настала очередь де Таверне и его семейства. Жильбер приподнялся на одно колено.

– Господин Филипп, – обратилась принцесса, – я разрешаю вам проводить отца и сестру в Париж.

Жильбер слышал ее слова. Это и неудивительно: все происходило среди ночной тишины в присутствии замерших в почтительном молчании зрителей.

Принцесса продолжала:

– Господин де Таверне! Я не могу вас пока разместить. Поезжайте вместе с мадмуазель в Париж и ждите там до тех пор, пока я не устроюсь в Версале. Мадмуазель, не забывайте обо мне.

Барон с детьми отошел. После них к балкону подходили другие придворные, с ними принцесса говорила так же ласково, но Жильбера это уже не интересовало.

Он выскользнул из кустов и побежал за бароном, пробираясь между двух сотен галдевших лакеев, сновавших за хозяевами, полсотни кучеров, перекликавшихся с лакеями, и десятков экипажей, с оглушительным грохотом катившихся по мостовой.

Так как у барона де Таверне была дворцовая карета, она ожидала неподалеку. Барон поднялся в нее вместе с дочерью и сыном и дверца захлопнулась.

– Друг мой, – обратился Филипп к лакею, закрывавшему дверцу, – садитесь рядом с кучером.

– С какой стати? – спросил барон.

– Бедный малый с самого утра на ногах и, должно быть, очень устал, – отвечал Филипп.

Барон в ответ пробормотал несколько слов, которые Жильбер не расслышал. Лакей сел рядом с кучером Жильбер подошел ближе.

В ту минуту, как карета должна была тронуться, кто-то заметил, что развязалась одна из постромок.

Кучер слез с облучка, и карета еще некоторое время простояла на месте.

– Уже поздно, – заметил барон.

– Как я устала! – прошептала Андре. – Удастся ли нам найти ночлег?

– Надеюсь, да, – ответил Филипп, – я послал из Суассона в Париж Ла Бри и Николь с письмом к одному из моих друзей. Я поручил ему снять небольшой павильон, где в прошлом году жили его мать и сестра. Жилище далеко не роскошное, но достаточно удобное. Постарайтесь оттуда не выходить, вам придется лишь немного потерпеть.

– Клянусь честью, – воскликнул барон, – это должно быть в любом случае лучше Таверне.

– К сожалению, это так, отец, – с грустной улыбкой проговорил Филипп.

– Есть ли там деревья? – спросила Андре.

– Да, и очень красивые. Правда, вам не придется долго ими любоваться, потому что сразу же после женитьбы дофина вы будете представлены, Андре.

– Это, должно быть, сон: давайте как можно дольше не просыпаться! Филипп, ты дал кучеру адрес? Жильбер с беспокойством прислушался.

– Да, отец, – отвечал Филипп.

Напрасно Жильбер рассчитывал услышать адрес.

«Ничего, – подумал он, – я последую за ними. До Парижа отсюда всего одна миля».

Тем временем постромка была закреплена, кучер влез на облучок, и карета покатилась.

Королевские лошади бегут резво, когда их не сдерживает узда. Бедный Жильбер вспомнил дорогу на Ла Шоссе, свой обморок, свое бессилие.

Он рванулся вперед и ухватился за пустовавшую подножку. Усталый Жильбер вцепился в нее, подтянулся, сел и поехал.

Но почти в ту же минуту ему пришла в голову мысль, что он едет на запятках кареты Андре, словно ее лакей.

– Ну нет! – прошептал несгибаемый юноша. – Никто не сможет сказать, что я не сражался до последней минуты; ноги мои устали, но в руках еще есть сила!

Схватившись обеими руками за подножку, на которую он до сих пор опирался ногами, он спустил ноги, и карета поволокла его за собой. Не обращая внимания на толчки и тряску, он продолжал ехать в этом неудобном положении, только бы не идти на сделку с совестью.