Джузеппе Бальзамо (Записки врача). Том 2

Вот почему он так грубо обошелся с Филиппом во время их первой встречи: он принял его за одного из придворных щеголей, которые льстят доктору, чтобы в ответ услышать от него комплименты по поводу их любовных подвигов, и готовы с радостью платить за его молчание. Однако, едва дело обернулось иначе, и вместо более или менее влюбленного фата доктор увидел перед собой мрачное и грозное чело брата, едва на месте обычной неприятности стало вырисовываться настоящее горе, практикующий философ, сердечный человек взволновался и, услышав последние слова Филиппа, доктор подумал:

«Я не только мог ошибиться, но и хотел бы, чтобы это было так».

Вот почему он пришел бы навестить Андре даже без настойчивых уговоров Филиппа: он хотел провести более тщательное обследование, чтобы получить подтверждение результатов первоначального осмотра.

Едва войдя в апартаменты Андре, он из передней устремил на Андре проницательный изучающий взгляд и потом все время не сводил с нее глаз.

Визит доктора, хотя в нем и не было ничего сверхъестественного, взволновал Андре, и у нее начался один из тех приступов, которые так испугали Филиппа; она покачнулась и с трудом поднесла к губам платок.

Филипп приветствовал доктора и ничего не заметил.

– Доктор! – говорил он. – Входите, прошу вас, и простите мне, пожалуйста, мой резкий тон. Когда я час назад подошел к вам, я был возбужден, зато теперь спокоен.

Доктор перевел взгляд с Андре на молодого человека, внимательно изучая его улыбку и счастливое выражение лица.

– Вы побеседовали с вашей сестрой, как я вам советовал? – спросил он.

– Да, доктор.

– И вы успокоились?

– У меня с души свалился камень.

Доктор взял руку Андре и долго щупал пульс.

Филипп смотрел на сестру, и взгляд его словно говорил:

«Можете делать все, что вам заблагорассудится, доктор; никакие ваши заключения мне теперь не страшны».

– Ну что, доктор? – с торжествующим видом спросил он.

– Господин шевалье! Соблаговолите оставить меня с вашей сестрой наедине, – проговорил доктор Луи.

Эти простые слова задели молодого человека за живое.

– Как? Опять? – воскликнул он. Доктор кивнул.

– Ну хорошо, я вас оставляю, – мрачно проговорил Филипп и, обращаясь к сестре, прибавил:

– Андре! Можешь доверять доктору, будь с ним откровенна!

Девушка пожала плечами, словно не понимая, о чем он говорит.

Филипп продолжал:

– Пока он будет расспрашивать тебя о твоем самочувствии, я пойду пройдусь по парку. Я приказал оседлать мне коня на более позднее время и еще успею зайти к тебе перед отъездом и поговорить.

Он пожал руку Андре и попытался улыбнуться.

Однако девушка почувствовала, что улыбка у брата получилась натянутой, а пожатие – слишком порывистое.

Доктор с важным видом проводил Филиппа до входной двери и прикрыл ее.

Затем он сел на софу рядом с Андре.

Глава 28. КОНСУЛЬТАЦИЯ

С улицы не доносилось ни звука.

Воздух был неподвижен; не было слышно человеческих голосов; природа безмолвствовала.

Дневная служба в Трианоне была окончена; конюхи и каретники разошлись по своим комнатам; малый двор обезлюдел.

Андре в глубине души была взволнована тем, что Филипп и доктор придавали ее болезни не понятное для нее самой значение.

Она была несколько удивлена тем обстоятельством, что доктор Луи пришел опять, хотя еще утром объявил болезнь пустячной, а лекарства – ненужными. Однако благодаря ее простодушию в ее сердце не закралось подозрение.

Вдруг доктор, не сводивший с нее глаз, направил на нее свет лампы и взял ее руку не как доктор, щупающий пульс, а как друг или исповедник.

Его жест поразил впечатлительную Андре. Она уже готова была вырвать свою руку.

– Мадмуазель! Вы сами захотели меня видеть или я, придя сюда, уступил желанию вашего брата? – спросил доктор.

– Сударь! Когда брат вернулся, он сообщил мне, что вы придете еще раз: ведь принимая во внимание то, что я имела честь услышать от вас нынче утром о незначительности моего недомогания, я сама не осмелилась бы беспокоить вас вновь, – отвечала Андре.

Доктор поклонился.

– Ваш брат, – продолжал он, – показался мне человеком, который очень дорожит своей честью и весьма ревностно к ней относится; есть вещи, о которых с ним просто невозможно говорить. Вот, очевидно, почему вы не пожелали ему открыться?

Андре с тем же непонимающим видом взглянула на доктора, как перед тем – на Филиппа.

– И вы, сударь? – высокомерно молвила она.

– Прошу прощения, мадмуазель, позвольте мне договорить.

Андре жестом показала, что готова терпеливо, вернее смиренно, слушать.

– Вполне естественно, – продолжал доктор, – что, видя страдание и предчувствуя гнев этого молодого человека, вы упорно храните молчание. Однако со мной, мадмуазель, вам не следует хитрить: я, можете мне поверить, являюсь более врачевателем душ, нежели лекарем физических недугов; я все вижу и все знаю; я снимаю с вас половину тяжкого груза на пути признаний, – я вправе ожидать, что со мной вы будете откровеннее.

– Сударь! – отвечала Андре. – Если бы я не видела, как омрачилось лицо моего брата и как он страдает, если бы я не доверяла вашей благородной внешности и репутации серьезного человека, которой вы пользуетесь, я бы подумала, что вы сговорились сыграть со мной шутку и теперь пугаете меня расспросами, чтобы потом заставить выпить горькое лекарство. Доктор нахмурился.

– Мадмуазель! – проговорил он. – Умоляю вас прекратить запирательства.

– Запирательства? – вскричала Андре.

– Может быть, вы предпочитаете, чтобы я назвал это лицемерием?

– Сударь, да ведь вы меня оскорбляете! – воскликнула девушка.

– Скажите лучше, что я вас разгадал.

– Сударь!

Андре встала, однако доктор мягко, но настойчиво попросил ее снова сесть.

– Нет, – продолжал он, – нет, дитя мое, я вас не оскорбляю, я пытаюсь вам помочь, и если мне удастся вас убедить, то я вас тем самым спасу!.. Итак, ни ваш гневный взгляд, ни притворное возмущение не заставят меня изменить свое мнение.

– Боже мой! Да что вам угодно? Чего вы от меня требуете?