Э клана Мишельер

[1] Capitaine de corvette — капитан 3-го ранга.

[2] Pro et contra (лат.) — за и против. Схоластический метод ведения дискуссии, при котором выдвигаются два ряда противоречащих аргументов.

[3] Феб (Аполлон) в древнегреческой и древнеримской мифологиях бог света (отсюда его прозвище Феб — «лучезарный», «сияющий»), покровитель искусств, предводитель и покровитель муз, предсказатель будущего, бог-врачеватель, покровитель переселенцев, олицетворение мужской красоты. Один из наиболее почитаемых античных богов.

Глава 4(2)

2. Габи

Чаепитие во дворце прошло просто замечательно. Все присутствующие ей были искренно рады, и Габи даже специально отметила, что Эва Сабиния пригласила сегодня только тех, кто, как и она, общался с Э клана Мишильер не по обязанности, а по душевной склонности. Кроме Марии Перигорской, за столом присутствовали принцесса Брабантская Анаис д’Антиньи, про которую наивная герцогиня Перигор рассказала Габриэлле, что та спит с их милым другом Зандером, Кло де Бомануар герцогиня де Шеврёз, помогавшая все тому же князю Трентскому в памятный день покушения на стадионе удерживать Габриэллу Мишильер по эту сторону Стикса, и виконтесса Брюникеля Анна Луиза, пожертвовавшая тогда же для «общего дела» последнюю заначку «Нектара» золотой пробы. Это был хороший знак, нечто, вроде, руки, протянутой для дружеского рукопожатия. Впрочем, самого рукопожатия не последовало, его заменил поцелуй в губы, для чего принцессе пришлось встать на цыпочки. И, следует заметить, это был отнюдь не дружеский поцелуй. Габи это почувствовала, а остальные заметили и отреагировали каждая по-своему: у Анаис расширились зрачки, — она то ли приревновала, то ли позавидовала, или, возможно, просто завелась от одного вида целующихся женщин, — Кло покраснела, а Анет облизала враз пересохшие губы. И только Мария Перигорская, глядя на этот откровенный разврат, всего лишь задумчиво прищурилась. Сама же Габи не знала, как реагировать на это публичное проявление чувств. Сам по себе поцелуй ей понравился, и она была совсем не против продолжить легкую интрижку «в кругу девочек», но одно дело ласки в будуаре, да еще и на пьяную голову, и совсем другое — такая вот откровенная демонстрация намерений. В общем, она была порядком смущена и довольно-таки заинтригована, но, разумеется, как того и требовало ее новое/старое воспитание, скрыла свои эмоции от присутствующих, поскольку привычка — вторая натура.

Итак, при встрече все расцеловались, но, разумеется, не в губы и не так страстно, как это случилось у Габи с Эвой Сабинией. Потом, рассевшись вокруг стола, женщины принялись за чай и сладости, хотя сама Габи предпочитала чуть подсоленные орешки кешью и миндаль, добавляя к ним изредка кусочек сыра Сен-Нектер или Морбье, и жалела только о том, что на столе нет свежего багета. Сейчас, под настроение, она бы от него не отказалась, но, увы, из мучного подавали одни лишь торты и пирожные, но ничего сладкого ей как раз и не хотелось. Впрочем, она достаточно быстро увлеклась оживившимся через пару минут разговором и думать забыла о своих недоумениях относительно Эвы Сабинии и ее поцелуе или о причудах своих неустойчивых гастрономических пристрастий. Сейчас, в дополнение ко всему тому, что успела рассказать ей утром Мария, Габи услышала множество новых историй, частью подлинных, а частью основанных всего лишь на слухах. Местами смешных, иногда более, чем пикантных, но таковы уж были имперские новости в их великосветской интерпретации. Сама же она на вопросы собеседниц отвечала не то, чтобы уклончиво, но без подробностей. Болела, дескать, много и подолгу лежала в постели, проходила лечение, какое прописала ей клановая целительница, еще гуляла по лесам и весям, дышала свежим горным воздухом и отъедалась простыми крестьянскими блюдами с ее родным, — алеманны мы, как ни как, — национальным колоритом. Рассказала, как бы в шутку, о крепком пиве, которое варят в Арденнах — «не шампанское брют, конечно, но тоже шипучее», — и об исключительно картофельно-мясном меню, сытном, вкусном и ни разу не приедающемся. Так что ее рассказ собравшимся тоже понравился, но явно не удовлетворил их женское любопытство. Впрочем, никто не настаивал, поскольку расспрашивать того, кто явно не хочет отвечать на прямо поставленные вопросы, — это исключительный моветон.

Однако чаепитие оказалось отличным поводом не только окончательно запутаться в том, чего от нее добивается Эва Сабиния, — взгляды, улыбки и брошенные, как бы вскользь, слова, — но и объясниться накоротке с двумя неожиданными собеседницами. Случилось это, когда Габи отлучилась в дамскую комнату, посещение которой до сих пор оставалось для нее в этом дворце проверкой на прочность. Тем не менее, слабость эту она успешно преодолевала и в туалет воленс-ноленс, — писать-то хочется, — пусть изредка, но ходила. От природы ведь не убежишь, особенно, если сначала пьешь зеленый цинский чай, а потом доливаешься шампанским, которое не пиво, которое ни разу не пиво, но на мочевой пузырь действует точно так же. Так что, хотела или нет, а пришлось пойти. И вот, значит, зашла Габи в дамскую комнату и, едва осталась в одиночестве, как к ней «вышла» прямо из пахнущего фиалками воздуха уже знакомая ей Жемчужная женщина.

— Не бойся! Не убью! — сказала, появившись неподалеку от Габи. — Обещала Эве, что не трону, значит так тому и быть.

«Хотелось бы верить, — чуть отстраненно отметила Габи. — Впрочем, от судьбы не уйдешь, и чему быть, того не миновать».

— Весьма благодарна вам за понимание, благородная госпожа Тва’А, — сказала она вслух, поклонившись императорскому Источнику. — Чем могу вам служить, Беллиссима?

— Ничем! — отрезала Жемчужная женщина. — Я просто захотела взглянуть на тебя вблизи.

— Прошу вас, — вежливо повернулась вокруг себя Габи. — Ни в чем себе не отказывайте.

— Наглая! — кивнула женщина-источник. — И страха в тебе мало. Одна опаска! И это после всего, что я с тобой сделала?

— Право, не знаю, что вам сказать, — немного смутилась Габи, которая итак уже изо всех сил пыталась, как говорят у них в Пойме, «фильтровать базар», но справится со своей дурной натурой так и не смогла. Гордость и отвага на корню давили все ее благие намерения.

— И не надо! Помолчи! — отмахнулась от нее, как от назойливой мухи Тва’А. — Так, так, приблудная ты наша, — прищурилась, с явным интересом рассматривая Габи. — Силы прибавилось, едва через край не переливается… Щит серьезный… Защита, вообще, роскошная. И откуда что берется? Одно хорошо, что Тадж’А с тобой, наконец, порвал, а то вы, подстилки, прилипчивые, как репейник. Ни за что не оторвешь.

— Как видишь, Тадж’А смог, — прокомментировала Габи. — Оторвал.

— Вижу… — оскалилась Жемчужная женщина. — А теперь вижу и еще кое-что. Значит, не зря я к тебе сегодня вышла.

— Позволено ли будет мне спросить, жемчужная Тва’А?

— Можешь не спрашивать, — неожиданно вполне по-компанейски усмехнулась императорский Источник. — И так скажу. Я поняла, кто тебя наблудил. Его зовут Сковья, и он волк.

«Интересно, — отметила Габи, — он мне кто, дед или прадед? И с чего вдруг такая благотворительность? Она же меня совсем недавно убить хотела…»

— Найдет тебя, — словно отвечая на ее не высказанный вслух вопрос, сказала женщина-Источник, — передай, что наш спор не закончен. Мое время еще придет, и я вырву ему глотку!»

Сказала и исчезла, оставив Габи не столько напуганной, сколько разочарованной.

— Умеют же некоторые наводить тень на плетень! — сказала она вслух, покачала головой и зашла наконец в элегантную, расписанную яркими экзотическими цветами и птицами туалетную кабинку, просторную, светлую и невероятно удобную во всех отношениях. Однако, не успела она прикрыть за собой дверь, спустить до щиколоток кружевные панталончики и сесть на эргономичный стульчак, как тихонько скрипнула, открываясь, дверь в дамскую комнату, и по облицованному мраморными плитками полу процокали чьи-то каблучки.

Судя по звукам шагов, женщина пересекла всю комнату и остановилась недалеко от кабинок, по ощущениям, где-то поблизости от высокого, — матовое стекло с золотым рисунком, — окна. Однако применять магию, чтобы определить ее точное местоположение, Габи не стала. Практически любая посетительница дамской комнаты в императорском дворце по определению является магиней, и может расценить направленное на нее магическое воздействие, как оскорбление. А, между тем, незнакомка, которую Габи чисто интуитивно опознала, как Анаис д’Антиньи, щелкнула замочком сумочки, достала пачку сигарет, — характерное шуршание, — и закурила.

— Габи! — позвала она через мгновение. — Можешь не отвечать, если занята, но я знаю, что ты здесь. Я подожду, пока выйдешь. Нам надо поговорить.

Вот так вот запросто. Хорошо еще, что в дворцовой уборной играла музыка, поскольку «журчать» на публику Габи было бы неприятно. Тем не менее, приглашение на разговор не оставило ее равнодушной.

«Будем делить Зандера, — догадалась она. — А есть, что делить?»

Вопрос непраздный, поскольку сейчас, через три недели, проведенные «на природе», Габи была уже вовсе не уверена, что знает, что ей делать с князем Трентским. Замуж за него, как выяснилось, она выйти не может, а подойдет ли он ей в качестве любовника, иди знай. У нее на этот счет были большие сомнения, да и опыта, соответствующего, остро не хватало. А теперь выяснялось к тому же, что он, сукин сын, уже нашел себе любовницу, и хочет ли Габи побороться за его внимание и выдающийся, как утверждает молва, член с «Цикадой империи», один большой вопрос. Хотя нет. Не большой и не вопрос. Как хороший друг он, похоже, устраивал Габи гораздо больше, чем в качестве весьма проблематичного, — со всех точек зрения, — любовника.

«Нет, пожалуй, — решила Габи, заканчивая свои дела. — Не нужен. Одна головная боль может случится и никакого удовольствия. Пусть уж его Анаис удовлетворяет, раз они теперь, по-всякому, вместе спят».

— Привет! — сказала она, выходя из кабинки. — Не возражаешь, если я сначала вымою руки?

Анаис не возражала. Улыбнулась, выдохнув носом дым, и кивнула, соглашаясь с предложенной повесткой дня. Габи молча проследовала к раковинам, не торопясь вымыла и насухо вытерла льняной салфеткой руки, достала из сумочки помаду и подправила краску на губах, затем все еще в том же неспешном темпе достала свой крошечный портсигар теснённой испанской кожи, выудила из него сигарету, прикурила от едва различимого в воздухе файербола размером с головку серной спички и наконец повернулась к Анаис: