Шрифт:
— Вы точно никого не заметили? — хмуро вопрошал Мыльный. Казалось, он только-только побывал в салоне красоты — звонок Славика вынул старшего оперуполномоченного из ванны, и короткая стрижка, высыхая, свалялась как попало.
Зарёванная секретарша Руся шмыгала носом и трогала скулы влажным платочком. Губы её разбухли совершенно по-негритянски.
— Никого там не было…
— Не было или не заметили?
Славик тихо сидел поодаль и тоже изображал свидетеля.
— Откуда я знаю! Темно было… Я об него… об него… споткнулась…
Секретаршу вновь сотрясли рыдания.
Сведений
— Стало быть, убийцу спугнули не вы…
— Да почему вы решили, что его кто-то спугнул?!
— Потому что, вырезая на груди потерпевшего слово «афера», он не успел поставить точки над «ё». Впервые.
Руся отняла платочек от скулы и в злобном изумлении уставилась на старшего оперуполномоченного. Истерики — как не бывало.
— Слово «афера», — отчеканила она, — пишется через «е», и только через «е»! Никакого «ё» там отродясь не бывало!
Несколько секунд Мыльный пребывал в неподвижности.
— Ио-о… — только и смог выдохнуть он наконец.
В отличие от благообразного полковника Непадло старший оперуполномоченный впадал в бешенство крайне редко. Но если уж впадал… Крепче всего влетело, конечно, редкозубому блондинчику — за психологический профиль.
Буквы «е» и «ё» в речи Алексея Михайловича так и мелькали, так и мелькали. Припомнил он ботанику прежние промахи, нынешние, выписал чертей и за грядущие. Ишь! «Вырезая на груди жертвы правильный вариант слова, убийца испытывает наслаждение, возможно, даже оргазм…» Ты сначала проверь, козёл, правильный это вариант или неправильный, а там уж об оргазме толкуй!
Под горячую руку попало и Славику:
— Филолог хренов! Чему тебя там полтора года учили?..
— Алексей Михалыч! Меня ж отчислили…
— И правильно сделали!!!
А с другой стороны, досталось и Мыльному.
— Что ж ты? — не удержавшись, молвил ему с упрёком Герман Григорьевич. — Сам говорил, в словарь заглядывал…
— Я насчёт «жёлчи» в словарь заглядывал, — огрызнулся тот. — А насчёт «афёры» не заглядывал. И я не эксперт! Я — опер… Какой с меня спрос?
— Слушай… — сказал полковник, озабоченно потирая волевой подбородок. — А тот, который к тебе с повинной приходил… Может, вызвать да ещё раз допросить? Он же все слова через «ё» читал — где надо и где не надо. А первые два убийства тоже через «ё»…
— А с третьим что делать? Третье-то на него не повесишь! Он в это время ещё у нас в СИЗО сидел. Да и с первыми двумя… Нет, ну, если прикажете, конечно…
Да, рухнула версия. Осела со всхлипом, как мартовский сугроб. Казалось бы, можно ли придумать что-нибудь хуже гуляющего на воле серийного убийцы? А вот можно, оказывается! Как вам, допустим, понравятся два заочно враждующих маньяка, один из которых пишет на трупе «афёра», а другой в пику ему — «афера»?
Даже если предположить, что преступник всё-таки один, веселее от этого
не станет. Нет, конечно, век живи — век учись. Но не на таких же прописях, чёрт возьми!И, что самое печальное, в связи с очевидной безграмотностью как минимум одного серийного убийцы круг подозреваемых расширялся до прежних размеров.
Однако обнаружилось и нечто вообще не вписывающееся ни в ту, ни в другую версию. Это нечто представляло собой желтоватую половинку машинописного листа, найденную в рабочем столе покойного Исая Исаевича. Явно фрагмент черновика, поскольку некоторые слова были зачёркнуты или переправлены.
«Я, Исай Исаевич Кочерявов, — значилось на нём, — секретарь СП, лауреат премии „Родная речь“, автор романов „Пляши, парторг“ и „Дочь мелиоратора“, отвечаю, что слово „афера“ пишется через…»
Дальше всё было оторвано.
— В каком же это смысле «отвечаю»? — хищно помыслил вслух Герман Григорьевич. — Отвечаю на ваш запрос или в уголовном смысле?
— Давненько писано… — заметил Мыльный. — Или бумагу старую взял. Может, на экспертизу отдать?
— Отдай. А интересная бумаженция, правда? Я вот думаю, не найдётся ли чего похожего у первых двух? У Лаврентия и у этого… Как его? Пешко?..
Не нашлось.
А ну как убийца женщина? И не просто женщина, а именно секретарша Руся? Последняя видела живым. Первая увидела мёртвым. И мотив налицо — по рукам била. Знает, правда, где «е» пишется, где «ё», но могла ведь и нарочно ошибиться, чтобы следы запутать. Со всеми тремя убитыми знакома лично, за одним даже замужем побывала. Имела время припрятать орудия преступления. Крови на плащике и на юбке, правда, не обнаружено, что, впрочем, ни о чём не говорит, кроме как об аккуратности, свойственной большинству секретарш.
К счастью, сотрудники убойного отдела в отличие от нас с вами, дорогой читатель, к фантазиям не склонны и сомнительную эту версию разрабатывать не стали. Иначе бы неминуемо выяснилось, что любой инструмент, оказавшись в руках Руси, если и становился смертельно опасен, то в первую очередь для неё самой. Попытка самостоятельно забить некрупный гвоздь во что бы то ни было кончалась, как правило, травмой средней тяжести. Точнее и неприличнее всех об этой Русиной способности выразился слесарь, попросивший её однажды что-то там придержать газовым ключом. «Да-а… — с уважением молвил он после того, как ключ сорвался и натворил дел. — Для таких рук и п… варежка».
Кроме того, забегая вперёд (далеко вперёд, аж за черту эпилога), шепну по секрету, что секретарша Руся и оперуполномоченный Мыльный в конце концов поженились, но, поскольку эта амурная история никак не вписывается в данный детектив, я её со спокойной совестью пропускаю. Как, кстати, и отдельные бытовые подробности из жизни оперов. Ну там распитие спиртных напитков на рабочем месте и всё такое.
И, раз уж мы с вами, дорогой читатель, начали вести что-то вроде собственного расследования, давайте-ка вычеркнем заодно из списка подозреваемых всех, кто присутствовал тогда на трагически завершившемся заседании.