Чтение онлайн

ЖАНРЫ

Шрифт:

Она, с вчерашним компрессом на горле (фу, водяра — как её только пьют!), в одних трусиках, сидит на кресле и мутно думает о любви (можно сказать, что в настоящий момент даже о сексе), рядом стоят книги маркиза де Сада и графа Толстого, но она не знает этих имён — она листает мягкую коротенькую разваливающуюся на глазах книжку из серии «Романтическ (-ая, — ое, -ий; второе слово я забыл)» и морщится: как мать может читать такую парашу. «Параша» — это ее личное слово: параша — это сериал или советский фильм, непараша — это что-нибудь увлекательное или развлекательное, клёвое, короче. Хоть ей и пятнадцать, она не знает, что можно раздвинуть ножки, приникнуть к ним пальчиком, проникнуть в них и классно закайфовать; но уже близка к

этому… (она просто ленива, как говорят «родаки», просто инертна и безынициативна, как выражаются «классуха», «преподы» и «психачи»). Вот она берёт в руки развалины желтопузых и, так сказать, черносотенных газет, обильно украшенных изразцами всякой пакости и обильно приносимых домой одной из «родаков» — «Житьё-бытьё», «Криминал», «СПИД-Инфо», «Экспресс-газета» — где-то они разгадывали кроссворд с формулировками типа «река», на что ответ даётся такой: «русло», или, допустим, «дельта» (хотя последнее я, наверное, загнул) — она тут видит цветную фотографию трупа — сине-зелёное тело пузатого мужика, красно-чёрные лохмотья — отрублены руки и голова (она стоит у него на груди) — даже у Slayer’а на развороте «Diabulus in musica» приличнее! «Фю!» — она отбрасывает листок, выгребая другой, шарит взглядом, чисто механически читает: «Как 20 способами совершить мастурбацию»; это слово не говорит ей ничего («…если поднапрячься, то вспомню, а так…»), но она бегло и вяло читает и вдруг — вчитывается… «Парфюмерный вариант», — читает она. Возьмите шариковый дезодорант… использованный уже, короче… натяните на него презерватив… Я что-то не так поняла?.. Проехали. Можно взять огурец, морковь, баклажан лучше не брать (??!), тоже натяните, а то бактерии… Душ и т. п. Тоже не очень понятно (ей).

(Некторые думают, что речь идёт о девочке лет одиннадцати-двенадцати, но я два раза повторил, что ей больше!)

Ей не охота идти на кухню, разогревать этот заклёкший рис без подливки и пить этот почти бесцветный чай без сладостей… Она читает, читает и почти дрожит, хотя и невероятно жарко в квартире, солнечно (самая трудная болезнь была лежать в такую жарищу под сорок под двумя одеялами с температурой под сорок, трястись от озноба, кружиться в бреду под потолком; но сегодня вроде уже всё). Она открывает дверку шифоньерки, чтобы взять майку и новые трусики, смотрит на себя в длинное узкое зеркало. Выпячивает задницу, нагибается, смотрит, дрожит, тянет что есть мочи трусы вверх…

«Хард-способ для девственниц».

Роется в коробочке на шкафу, выбирает самый дорогой и красочный презерватив (их много — и не понять зачем! — натаскала мама — она теперь работает ещё и в аптечном складе), кладёт его за резиночку трусов, берёт также и коротенькие лосины-бриджи и идёт в ванную, в уборную надевать их.

Вдруг она прихватывает и маленькую подушку с дивана.

Надо открывать. Она стягивает одежду, закапывает в грязное бельё, моет руки и одновременно молоток, вытирает газетой руки, подтирается ей, собирает с полу всё и заворачивает в неё вместе с презервативом, бежит в кухню бросить, зарыть всё это в мусор, бежит в сортир, отматывает колоссальную ленту бумаги, вытирает ягодицы и бёдра, бросает в унитаз, смывает, бежит, летит открывать… «Дерьмо» — в голове её одно слово.

Кто?

Она осмотрела на свои руки — есть (ли) следы.

Дэн, ты?

Открывай, дура — «кто — кто»?!

Это был девятилетний братан Денис.

Что, кончились танцы? Ирина Васильевна не ругала за костюм?

Не-е-ет! — заорал, «как полоумный», Денис, бросая ранец в коридор.

Люлька-писюлька!

Не-э-эт! — заорал Денис еще пуще, отвешивая заодно сестрице пинка. — А чё — рис что ль опять?

Нет, знаешь, котлеты! Мать сказала, чтоб ты пожрал перед школой.

Посрал? Я бзды не беру — мне за державу обидно! А ты берёшь!

Он вцеился в подол её громадного цветастого и истасканного халата, в котором Ю-ю ходила всегда дома, и

попытался дёрнуть так, чтоб повалить ее; она пыталась управляться с едой, но он ей мешал, оттаскивая.

Ну, Ден!

Мой папаша был хронический алкаш, но на счастье на него напала блажь! — опять процитировал братишка. — Тёлки, тёлки, ваши целки…

Всё матери скажу. Гадость, фу-у…

Ладно, давай — чай; щас, посру…

Вернувшись, он набрал в рот чаю, потом выплюнул его в бокал с надписью «Ю-Ю». Когда она стала пить, он сказал об этом.

Выпив чай, она пошла в туалет. Он не пускал ее, терзая. А когда всё-таки зашла, слушал, приложившись к двери.

Чё пердишь — дристун пробрал?!

Пошёл вон, дурак!

Сама — дура!! Иди спи! Свали в туман! Кусай ты за… А! Не выпущу!

Минут десять он издевался над ней, закрыв дверь снаружи и выключив свет. Она вовремя вспомнила, что надо прибраться внутри.

Позвонили и вошла мать.

Привет.

Привет.

При-вет!

Опять не убралась — я ж тебе сказала специально! Были танцы? (- Да-а!! Дура, блин, тебе спецом сказали!) Ирина Васильевна не ругалась за костюм? (- Не-э-эт!!) Что ж ты делала до двух часов! (- Пердела!!) Тебе в школу сегодня идти ведь?

Идти — практика началась. Сказали тряпки принести, рабочую форму и 15 рублей на краску.

Где б их взять! Вы ели, Ден?

Да!!!

Ты варила макароны?!

Я не успела.

Ой, ты, дорогая вообще. Давай, разогрей, а то мне тоже уже надо бежать — сегодня ревизия, шеф приехал… (- Ммю-у!..) А ты как же хотел, мой дорогой, на двух работах раскорячиваться! А этот охломон не объявлялся? Опять нажрался по дороге, паскуда. Давай, чисть дорожку — успеешь. Ден!! Отвали!

Ю-Ю сидела на корточках, широко расставив свои длинные суставы, хорошо прикрытые халатом, выгнув спину, на длинной ковровой дорожке, опрыскивая ее водой изо рта и чистя-гладя ладонью (пылесос давно сломан), мать ела, Ден расчленял муху и совал её Люльке.

Ты бзду берёшь? На, чтоб ты подавилась! На-а, закуси!

Ма-ам, он мне мешает!

Ден, отстань, а ты сама хороша — сидишь как попадья.

Ден дёрнул её за халат, и она повалилась на дорожку. Позвонили.

Привет, Валентина Петровна.

Здорова! — заорал Ден.

Я картошку принёс от Сашки. Вот, целая сумка, еле допёр. Что, есть что жевнуть, Валюш? Что не отвечаешь?

Иди, блядь, спи. (- «Иди спи! Свали в туман, ёжик!») Ты уже вот где сидишь, если честно.

«Нахуярился!», «нажрался!» — только и на уме. Я ж за картошкой, говорю, ходил… Ага, напился — аж хуй залупился! Я подпишу развод — хуль ты думаешь. Мне как два пальца обоссать. А тебя я, ошарушка ёбная, на хую видал, поняла? Чё молчишь?! Поняла, а, бля?!

Что ж тут понимать-то, мы уж тебя знаем давно.

Ну и пошла ты на хуй. И ты, блядь, ишачина, ещё раз языком трёкнешь — пиздюлей получишь. Вот подрастёшь — мы ещё с тобой схлестнёмся, трепло, баба хуева. Не бойсь — чё дёргаешься — солдат ребёнка не обидит!

(И т. д. и т. п.).

Э, бе-бе! Сам получишь! (Ден и Ю-Ю в другой комнате) Как у наших у ворот налетели гулюшки — нашу Люльку от-та-та-та и её… писюлькою!

Дурак!

Сама — дура!

Малому за танцы надо деньги отдавать (это мать говорит), а он хуярит!..

Я хуй положил в эти танцы! Как пидарасы жопой крутят — штаны в обтяжечку, волосы он гелем, геем там каким-то натрёт!.. Я на работе корячусь, у печки двадцать лет загораю за копейку, а этот гей, он, блядь, стоит 60 рублей! (Это, кстати, он всё правильно говорит. — Авт.) А потом дорастёшь, тебе ещё этим же гелеем натруть прям в жопу!..

Хватит! заткнись! Сколько же можно терпеть!.. сколько ж можно пить!..

Блядь, сдохну, а вино не брошу!

Урод, когда ж ты сдохнешь.

Поделиться с друзьями: