Эдичка

Накрыт он был там же, где сидели за столами взрослые, в просторном рыцарском зале, который я видел раньше. На столе стояло очень большое блюдо с яйцами куропаток. Не знаю, почему их считают деликатесом. Вкус у них самый обыкновенный, бабушкины крашеные пасхальные яйца, например, много вкуснее этих. Мы всегда их ели ночью, когда приходили домой из церкви после пасхальной службы.

Кроме нас, за детским столом сидели еще четыре девчонки. Они были хоть и симпатичные, но очень противные: все четыре жеманно улыбались, обсуждали букет и платье невесты и вообще говорили о всякой ерунде. С нами они не общались; правда, Хью попробовал дернуть одну девчонку за локон, но она так противно заверещала, что он тут же оставил ее в покое.

Застолье в зале продолжалось, наверное, целую вечность. Мы с Хью успели несколько раз сбегать в парк к ослику и собакам, а взрослые все не выходили из-за столов. Говорили речи, но никто, как на русской свадьбе, не кричал «горько». Все было очень чинно. Единственный, кто напился, – Джон, хотя и папа был тоже навеселе.

Потом молодые вместе резали торт гигантских размеров, и официанты – все те же студенты – разносили его гостям на маленьких тарелочках. Мы с Хью тоже получили по куску торта, и он был просто объедение, особенно если вспомнить жаркое из оленины, которое подавали до этого. Девчонки от торта отказались, они сидели на каких-то диетах, поэтому мы съели и их порции тоже.

Начались танцы, и папа повел Маргариту танцевать. Потом танцевали все, и я видел, как Маргарита отплясывает с лохматым Саймоном, а после, уже в медленном танце, Саймон почему-то держит свою руку на ее попе.

«А-а, так это, наверное, тот самый Саймон, с которым она все время болтает по телефону», – подумал я.

Наконец объявили, что машина подана. Девицы, сопровождавшие Маргариту, почему-то выстроились в ряд, и Маргарита, повернувшись к ним спиной, бросила через голову свой букет. Мама Маргариты его поймала, и все сразу заахали, потому что по примете девушка, поймавшая букет, следующая на выданье.

Молодые сели в машину и уехали проводить свой медовый месяц. Папа даже не попрощался со мной. Я стоял и чуть не плакал. А вдруг он не прилетит из этого Занзибара и я его никогда уже не увижу. Собаки долго бежали за машиной и громко лаяли.

– Ну вот, Эдичка, – сказала по-русски бабушка Варя, – теперь у тебя началась новая жизнь.

Глава десятая Рождество

Со дня свадьбы прошло три месяца. Моя жизнь не очень сильно изменилась с тех пор. Я ходил в ту же школу. В то же время возвращался домой. Ел вкусные обеды, приготовленные миссис Смит. Гулял с Борькой, он всегда ждал меня у наших ворот и радостно приветствовал, увидев.

Одно было плохо: в нашем доме на правах законной хозяйки жила теперь Маргарита. Хозяйкой она, конечно, была никакой, о чем не уставала повторять бабушка Варя, но с папой моим состояла в браке, и с этим уже ничего не поделаешь. Я часто говорил Борьке об этом – по-русски, чтобы Маргарита не слышала.

– Раньше надо было что-то предпринимать, Борька, – говорил я. – Подложить ей в постель лягушку или запустить в сумку паука. А еще лучше засунуть в ее сапог дохлую крысу. Уж тогда-то она точно убежала бы из нашего дома.

В ответ Борька лишь тяжело вздыхал. Он лежал рядом со мной на диване, положив голову на лапы. Весь вид его как бы говорил: «Ну что мы теперь можем поделать?»

При слове «крыса» он, правда, оживился и зарычал. Даже спрыгнул с дивана и подбежал к двери, видно, решил не откладывать дело в долгий ящик и раздобыть крысу прямо сейчас. Если учесть, что Борькина порода была выведена специально для охоты на крыс, то достать крысу для него не представляло проблемы. Он стоял у двери, вилял хвостом и всем своим видом говорил: «Скажи только слово, хозяин, я мигом».

– Знаю-знаю, что ты достанешь, но теперь это нам уже ничего не даст, нас просто накажут, вот и все. Я должен придумать, как ее выжить отсюда.

Борька склонил голову набок и внимательно посмотрел на меня, но, так и не дождавшись никаких указаний, запрыгнул на диван, опять положил голову на лапы и вновь тяжело вздохнул.

Сразу после того, как папа и Маргарита вернулись домой из своего свадебного путешествия, мне показалось, что Маргарита стала добрее и мое будущее не так уж плохо.

Она похорошела, ноги загорели и выглядели еще длиннее, белокурые волосы лежали россыпью по бронзовым от загара плечам. Глаза на загорелом лице казались просто огромными и еще более голубыми. Папа явно проигрывал на ее фоне. Загорать он не мог из-за особенностей кожи, поэтому его лицо сделалось ярко-красным, а ноги в коротких шортах представляли сплошной ожог. Добавляли карикатурности старые, стоптанные сандалии и нелепые коричневые носки. Моя мама никогда не разрешала ему так одеваться, но Маргарите, похоже, было полностью наплевать, в каком виде он ходит.

По приезде папа все время пропадал на работе, а Маргарита, наоборот, почти не вылезала из дому. Она много болтала по телефону, и как-то я случайно подслушал ее разговор с подругой по имени Дебби. Маргарита, не переставая смеяться, говорила своим низким и хриплым голосом о каком-то идиоте и чучеле. И только после того, как она упомянула его дурацкого ребенка, я понял, что речь идет обо мне и моем папе.

– Я тебе одно скажу, Дебс, – ворковала она в телефон, – ищи себе такого же старого кретина, как мой, и завязывай с учебой, к долбаной матери. Охота тебе таскаться каждый день в универ и сидеть на этих занудных лекциях? Вот я: встаю в полдень, принимаю ванну, долго завтракаю, потом курю, болтаю по телефону, потом выбираюсь в магазины – чем не жизнь? Я как вспомню универ – прямо блевать хочется.

Тут она замолчала – должно быть, Дебби что-то ей возразила.

– Ну и что? – ответила Маргарита. – Поживу пять лет и разведусь, хапну пятьдесят процентов от всего. Зачем мне эта долбаная специальность? Найду себе еще какого-нибудь урода. Нет, здесь тоже жить можно, только этот его ребенок меня достает и собака вонючая надоела. Не понимаю, почему их не заберет к себе его мамочка – сексуальная маньячка?

Маргарита опять замолкла, Дебби, видимо, возразила снова. Потом продолжила:

– Ну конечно маньячка, от профессора уйти к этому бугаю. Да, он хорош собой и в койке, наверное, большой виртуоз, только уходить-то зачем? Трахайся себе на здоровье на стороне, кто мешает? Я вот уже успела смотаться к Саймону пару раз. Не терпеть же мне этого слюнтяя.

Мне стало очень обидно за папу с мамой. Я, правда, не все понял из того, что она говорила, но одно я запомнил четко: Маргарита – та еще ведьма и надо сделать все возможное, чтобы выкурить ее из нашего дома. После подслушанного разговора я решил бороться, а способов для борьбы у меня хватало.

Во-первых, я постоянно прятал ее сумку или вынимал из сумки кошелек и засовывал его под диванную подушку. Маргарита искала сумку часами и ругалась при этом страшно. А как-то раз она уехала из дому без кошелька, потом вернулась в ярости и начала швыряться вещами на глазах у изумленного папы, который как раз пришел домой пообедать.