Единоборец

– Если только что?

– Если бы в этом была необходимость. Фемида занимает ровно столько пространства и использует ровно столько ресурсов, сколько ей нужно. Никто и ничто не мешает ей увеличиться в размерах хоть в десять раз, если только хватит нашей планеты. Ей не нужно размножаться. Да, и есть еще одна мелочь. Передвигаться на большие расстояния должны только половые клетки. Значит, должно существовать и существо противоположного пола. Фемида-два. Или она решила спариться с транспортной сетью? Представляю, какой уродец мог бы родиться от этой любви.

– Ты пока ничего не представляешь, – говорит Клара и меняет тему. – Я считаю, что нам пора позавтракать. Я чувствую жуткий голод.

Она выглядит обиженной, несмотря на то, что я сделал ей комплимент. Ее обидели мои слова об уродливом сперматозоиде. Это хорошо. Единственная война, которую я могу выиграть, это психологическая война. Пора начинать военные действия.

Конечно, она будет голодна после того, как, наконец, заработали батареи. Для того, чтобы нарастить новую руку, был израсходован весь ее жировой запас. Мне не нравится ее теперешняя стройность, если похудеть еще чуть-чуть, она станет похожа на живой скелет. Мы идем в соседнюю комнату; Клара открывает холодильник. Там ничего нет, кроме нескольких бутылок пива и груды консервов.

– Что ты будешь? – спрашивает она. – Я только не знаю, где консервный ключ.

Я открываю банку зубами. Отвратительный кислый запах бьет в нос.

– Что это?

– Консервированная говядина, – отвечает она, – правда, аппетитно?

Я бы так не сказал.

Она предлагает мне попробовать несколько кусочков. Я соглашаюсь. Не существует такой органической гадости, которая смогла бы меня отравить. Конечно, мне не доставляет никакого удовольствия поглощать мертвую полуразложившуюся ткань. Однако белки и жиры мой организм сумеет усвоить без труда. Пока я пережевываю свой кусок, она приканчивает всю банку. Мне приходится открыть еще одну. В ней то же самое вещество. Наши предки питались этим, но их желудки были устроены совершенно иначе. Клара получает явное удовольствие от еды.

Чтобы заглушить неприятный вкус, я беру со стола бумажную салфетку с цветной рекламой собачьего мыла и съедаю ее. На вкус она гораздо лучше, чем на вид.

– Теперь займемся, наконец, тобой, – говорит Клара.

– Со мной все в порядке, – отвечаю я.

– Тебя нужно модернизировать.

– Нет. Я в отличной форме. Ты же видела, как я разобрался с андроидом.

– То, что ты делал – это детский сад. Ты даже не представляешь, что значит драться по-настоящему. Ты не знаешь, с кем мы можем встретиться.

– Но я не хочу изменяться. Меня вполне устраивает сегодняшняя конфигурация.

– Это приказ! – говорит она, и я ничего не могу поделать. На самом деле моя конфигурация несколько устарела. Такие как я могли считаться самыми лучшими лет этак пять или шесть назад. Но прогресс не стоит на месте.

Мы проходим два довольно длинных коридора и попадаем в небольшой помещение без окон, в котором я сразу же узнаю операционную. Оборудования немного. Генератор искусственной крови (она поначалу имеет голубой цвет, а краснеет лишь за несколько суток), банки с биопластами (это вещество, на ощупь напоминающее пластилин; им можно залепить любую рану; любой величины, через несколько часов биопласт превращается в полноценную ткань) и, конечно робот-хирург. Я не очень-то разбираюсь в их моделях, но этот мне кажется современным. Во всяком случае, мне нравится его дизайн.

Хирург берет лезвия и разворачивается ко мне. Он имеет множество рук, не меньше двадцати, и все эти режущие конечности могут работать вполне согласованно. Очень быстро и точно. Его лезвия не похожи на обычные скальпели: все они имеют разную форму.

– Ложись! – приказывает хирург.

Просто новогодняя елочка из ножей. Интересно, смог ли бы я с ним справиться? Скорее всего, нет. Он бы за секунду разделал меня на гуляш. Приходится ложиться.

Хирург быстро закрепляет мое тело металлизированными ремнями. Пристегивает все, в том числе и голову.

– Пока, пациент! – говорит Клара, – встретимся потом. Я не выношу, когда много крови.

Вот, оказывается, как. Кто бы мог подумать?

– Останься, – предлагаю я. – Может быть, понадобится помощь. Подержишь какую-нибудь кишку.

Но она уходит, сказав, что давно собиралась что-нибудь почитать.

10

Хирург не церемонится. Он быстро разрезает меня от шеи до пупка, потом начинает возиться внизу. Его глаза работают на инфракрасных частотах, поэтому в операционной довольно темно. Я настраиваю свои на инфра-диапазон и тоже начинаю видеть. То, что я вижу, мне совсем не нравится.

Я не могу повернуть или поднять голову, но гладкий пластиковый потолок достаточно хорошо отражает инфракрасные лучи, чтобы я мог видеть в нем свое отражение, как в мутном зеркале. Хирург разрезает все мягкие ткани на уровне пупка, потом отсоединяет кишечник. Такое впечатление, что он собирается разрезать меня пополам. Артерии и вены он разрезает чуть повыше того места, где они разветвляются, чтобы направиться к ногам. Потом принимается за позвоночник.

– Что это значит? – говорю я.

Пока что я способен говорить. Но что будет через минуту, я не знаю.

– Тебя удобнее будет оперировать по частям, – говорит хирург и улыбается. Его металлическое лицо способно к выражению простых эмоций, например, он умеет имитировать человеческую улыбку. Наверное, разработчики считали, что такая улыбка подбодрит слишком нервного пациента. Однако, его улыбка не совсем человеческая. Меня этот оскал ни капли не расслабляет.

– Как это по частям? – спрашиваю я. – Сколько частей ты собираешься сделать?

– Шесть, – отвечает хирург. – Шесть больших и много маленьких. А теперь не отвлекай меня разговорами.

Он просовывает свою тонкую конечность внутрь моей грудной клетки и что-то там отрезает или зажимает. Теперь я не могу говорить. Мне остается только смотреть за его действиями.

Освободив позвоночный столб, он аккуратно отделяет пять нижних несросшихся позвонков. Насколько я понимаю, он отделяет люмбальный отдел позвоночника вместе с тазом и всем, что там осталось внизу. Таким образом, повреждение спинного мозга будет минимальным: он сделает разрез как раз под терминальным конусом, то есть, практически перережет одни только нервы. Разумная идея. Точнее, лучший вариант из худших. Теперь я разрезан пополам, в самом прямом смысле слова. Меня несколько беспокоит та свобода, с которой он обращается с моими нервами, особенно с теми, которые замыкаются на кишечнике. Но высказать свое мнение я не могу.

Хирург оттаскивает мою нижнюю половину и сваливает ее на тележку. Затем катит тележку в угол комнаты. Там возится довольно долго, минут десять лили пятнадцать, прикрепляя биоконтакты. Эти штуки не позволят моим тканям умереть. Хотя не знаю, можно ли назвать эти ткани моими, если они существуют отдельно от меня. Общий план операции пока от меня ускольает.

Покончив с ногами, хирург принимается за череп. Вначале он снимет скальп с половины головы и аккуратно распиливает кость. Во время этой операции я несколько раз отключаюсь, видимо, он не старается работать аккуратно и задевает мозговые ткани. Железяка проклятая. К счастью, мне совершенно не больно, а только противно. Так бывает всегда, когда кто-то чужой копается в твоих внутренних органах. Сняв половинку черепной крышки, хирург принимается колдовать. Похоже, что он хорошо понимает, что делает, однако, операция не из легких. Скорее всего, он ставит временные перемычки между нервами, и опытным путем проверяет, как они работают. Вначале у меня дергаются руки, причем пальцы правой выполняют подобие сложного целенаправленного движения. Но хирург не удовлетворен, он ставит и снимает эту перемычку несколько раз, а потом все равно заменяет другой. Несколько раз я вижу яркий свет, который будто бы брызжет прямо из моих глаз, потом я вижу довольно приятные картины, имеющие ко мне отдаленное отношение. Все это сопровождается слуховыми галлюцинациями.