Единожды приняв присягу...
Шрифт:
С первых шагов в этом деле главную роль играли простые советские граждане. Размышляя над дальнейшими действиями, я решил следовать тем же путем, опираясь на помощь общественности.
Мы попросили Виктора Карловича — немца по национальности, честного, скромного человека, патриота Советской Родины — помочь нам установить личность Серкова и его национальную принадлежность. Узнав суть обстоятельств, Виктор Карлович четко сформулировал свою позицию:
— Если это скрывающийся преступник, он должен ответить перед народом, если попавший в беду — ему нужно помочь.
Разобрали несколько
Ответ не пришлось ждать долго. Коротким письмом Мария Генриховиа Шеленберг известила Виктора Карловича, что к нему обязательно придет родной брат ее покойного мужа.
Ни фамилии, ни места жительства брата, ни других сведени в письме не было. Оставалось набраться терпепия и дать событиям развиваться своим чередом.
В конце февраля 1971 года Серков приехал домой и на следующий же день явился к Виктору Карловичу на работу. Убедившись, что в комнате больше никого нет, назвался Андреем Александровичем и спросил:
— Вы писали Марии Шеленберг?
— Да, писал, — ответил Виктор Карлович, не сразу сообразив, что за посетитель пришел. — Писал по просьбе отца, которого уже нет в живых.
Серков с опаской взглянул на двери и сказал, что муж Марии Шеленберг — его родной брат, невинно арестованный и расстрелянный в лагере.
— Не расстрелян, а умер — несчастный случай на работе, придавило бревном, — поправил Виктор Карлович и по-немецки спросил: — Так кто же вы? Шеленберг?
— Шеленберг, Шеленберг! — затароторил тот. — Живу под фамилией Серков, но я — Шеленберг!
Он суетился, бегал по комнате, бросался обниматься, приговаривая:
— Человек нашей крови! Как я рад! Нашей крови…
Вытащив из кармана бутылку, требовал выпить на брудершафт, как положено «истинным немцам». Но пить пришлось самому, перемежая тосты пьяными откровениями.
Виктору Карловичу стоило больших усилий сдержаться и не выставить за дверь захмелевшего «брата по крови», излагавшего свой жизненный путь.
Серков-Шеленберг рассказывал, что родился в Новороссийске, но жил в Пятигорске, работал на почте. В 1940 году послали на лесозаготовку, попался на спекуляции древесиной, был осужден к двум годам лишения свободы.
Когда в июле 1942 года фашистские войска вторично овладели Ростовом-на-Дону и рвались к Волге, лагерь с осужденными был эвакуировал на Кавказ. По дорого бежал, скрывался в Пятигорске. После вступления в город гитлеровских войск сразу пошел на службу в жандармерию «мстить Советам за себя и брата».
С фашистами бежал в Германию, скрыться в западной зоне не смог, оказался в лагере перемещенных лиц во Франкфурте-на-Одере. Заметая следы, назвался Серковым и под этой фамилией приехал в Ворошиловград с Надеждой Кононовой.
В Пятигорск полетел повторный запрос с уточненными данными. На этот раз местные чекисты информировали нас, что старые работники почты по фотокарточке опознали Шеленберга, а по документам, захваченным у гитлеровцев, он значится сотрудником секретного отдела управления Пятигорской жандармерии.
Настала пора встретиться
с Серковым-Шеленбергом. Держался он уверенно, даже нагловато: мол, с какой стати цепляетесь к старику, пенсионеру, ветерану труда? Задаю первый вопрос:— Вы работали на Станично-Луганском молокозаводе?
— С конца 1943 года, — отвечает он без запинки.
— А где завод располагался?
Он морщит лоб, словно пытается вспомнить, бормочет что-то невнятное и заявляет, наконец:
— Забыл. Вон когда дело было, а память у старика слабая.
Предъявляю справку молокозавода, которая гласит, что в 1943 году предприятие не существовало, открыто в конце 1944 года, и что гражданин Серков А. А. на нем никогда не работал.
Он побледнел, но самообладание не потерял.
Взяв в руки папку с документами, задаю следующий вопрос:
— Где и кем вы работали в 1942 году в городе Пятигорске?
В августе 1971 года из Пятигорского городского отдела КГБ поступило сообщение: чекистские органы собрали убедительные свидетельства преступной деятельности Шеленберга-Серкова как предателя Родины и пособника гитлеровцев. Готовятся материалы на его арест.
Так закончилась «пустяковая» история.
ВАЛЕНТИН ЗАНУРДАЕВ
ТРИ ЧАСА И ВСЯ ЖИЗНЬ
Для сотрудника Комитета государственной безопасности Рудченко эта командировка не предвещала особых сложностей. После двухлетнего пребывания в Афганистане он вернулся в Ворошиловград и получил новое назначение. Сейчас и ехал по делам службы в одно из подразделений, осуществляющее охрану исправительно-трудового учреждения.
Покрытая свежим асфальтом трасса то опускалась в долину, то круто взбиралась на взгорья. Проскочили окраину Михайловки. Задрав нос, машина выбралась на крутой холм и облегченно помчалась по ровной дороге. Впереди из-за горизонта появились трубы металлургического комбината, а через минуту-две справа открылась панорама Коммунарска.
Что-то дрогнуло в душе Анатолия Михайловича. Он смотрел на родной город. Здесь рос, окончил школу и профессионально-техническое училище, работал на стройках, отсюда был призван в войска КГБ, служба в которых круто изменила его дальнейшую жизнь.
Воспоминания так захватили Рудченко, что он не заметил, как проехали остаток пути по автотрассе Ворошиловград — Донецк, свернули налево, и машина замерла у проходной колонии — на том самом месте, где вскоре ему суждено было вступить в вооруженную схватку с бапдитами.
Пробыв два дня в подразделении, охраняющем эту колонию, Рудченко переехал в соседнее, находящееся в каких-то десяти — двенадцати километрах. Они сидели в кабинете с Михаилом Григорьевичем Калинушкиным, рассматривали планы на случай чрезвычайных обстоятельств и еще не знали, что в промышленной зоне колонии эти обстоятельства уже возникли и что спустя несколько минут делать им придется не все то, что предусмотрено этими планами.
До этого дня Ковш и Акимов, отбывавшие наказание в ИТК, уже перечитали все публикации в центральной прессе о действиях и крахе террористической группы Якшиянца в Орджоникидзе, проанализировали каждую мелочь, тщательно готовясь к совершению подобной бандитской акции.