Единственная для темного эльфа 3

Я боялся. Боялся, что однажды она повстречает такого, как я, и доверится. Поплатится за это, а он воспользуется ее добротой и нежностью. От подобных мыслей кровавые мечи без призыва вспыхивали боевыми рунами, разделяя желание хозяина. Порубить врагов, уничтожить угрозы.

Провожая ее до храма после нашей прогулки, я был хмур. Признавал, что нельзя вечно идти на поводу своих желаний и закрывать ее глаза на то, что ребенку видеть не положено. Но она уже не ребенок, хоть и так же наивна и непосредственна. А в новом для себя мире совсем еще младенец, ни о ком не знает, страхов не ведает.

И тогда я решился. Задал вопрос, ответ на который жаждал услышать:

'– Я здесь гораздо опаснее многих, почему ты не боишься меня?

— Чего мне тебя бояться? — удивление в ее глазах встревожило мое сердце.

— Я уже объяснил тебе, что дроу не те, с которыми водить дружбу считается нормальным. Ты сама видела, как окружающие ко мне относятся. Ты не раз видела людей Ханэля, сторонящихся меня, хоть и превышающих числом. Ты видела, что меня обходят стороной даже отъявленные вояки, тебя правда это ни на какую мысль не навело?

— Город засыпает, мафия просыпается, — скептично заговорила она, спокойно глядя мне в глаза, а я не понял смысл ее слов. — Ты что, двойной агент, который днем с храмовниками дружит, а ночью превращается в маньяка?

— Ая, я говорю тебе об прописной истине этого мира, дроу воплощение опасности, никому из нас доверять нельзя, — мое терпение постепенно заканчивалось. Не то, чтобы я хотел настроить ее против своего народа, но пробудить хотя бы крупицу здравого смысла, на фоне очевидных вещей, стоило. Это, конечно, касалось всех, но внимание непроизвольно заострилось именно на дроу.

— Даже тебе?

Вздернутая бровь малышки стала спущенной стрелой. Нисколько не думая, я сократил расстояние между нами, прижав ее к себе и впившись в ухмыляющийся ротик недетским настойчивым поцелуем. Пришлось не только чуть согнуться, но и подтянуть ее к себе, заставляя ее стать на носочки. Мое тело мгновенно откликнулось на ее близость и только это стало причиной того, что я позволил ей себя оттолкнуть. Дыхание стало прерывистым, а сердце гулко забилось, норовя выскочить из груди.

В ее взгляде пылало возмущение. Она сразу же развернулась, вскочив на лестницу, ведущую на второй ярус, где располагались кельи, но замерла и обернулась, чтобы бросить напоследок:

— Это не опасность, исходящая от дроу, это опасность, исходящая от любого мужчины, — и шустро ускакала наверх.

С чувством со своих губ я медленно слизал вкус губ девушки, которая взволновала меня, наблюдая, как она удаляется. Это оказалось уроком не для нее, а для меня — слишком желанна, чтобы в следующий раз сдержаться.'

После нападения неизвестных, когда впервые применил в ее присутствии магию крови и спас от демонов, как никогда ранее четко понял, что потерять ее для меня будет смерти подобно. Разговор с Алазаром расставил все по своим местам. Этот мудрый жрец воплотил в слова то, что я сам не спешил признавать в своих мыслях:

«– Друг мой, ты в пять раз меня старше. И ты, наконец, влюбился.»

Полюбил. И как никогда убеждался в этом, когда целовал ее страстно там, у древа в лесу, когда мы уже были еще в самом начале нашего путешествия. Она шептала мое имя в перерывах со вздохами.

'– Хотя бы раз… Хотя бы один раз позволь мне эту слабость, — молил я ее, целуя настойчиво, но боясь напугать. Чувствовал ее растерянность и то, как она тянется ко мне. Она принимала тогда… и мне было этого достаточно. Не отталкивала.

Лишь ненадолго отстранились друг от друга, чтобы глазами почувствовать связь. Пальцами ласкать ее тонкую шею. Обменяться ощущениями на внутреннем уровне. Без слов понимать, в чем нуждаемся, и что это было, как не любовь? Вмиг сердце сжалось от нежности, стоило ей, наконец, дать волю чувствам! Когда почувствовал, как целует в ответ, ощутил себя воистину счастливым.

Она — мое счастье.'

Я помню каждую совместную ночь: в келье, в лесу, в гостиничных домах… Моя нежность в моих руках, бесценная ноша, любимая девочка. Как сложно было встречать сон, когда в объятиях согревал свою страсть и желание. Напугать ее было слишком страшно, поэтому не было решительных действий. Была только нежность. И чувственность, если перед сном она позволяла вкусить сладость своих губ.

И титанические усилия.

Но и те подвели.

Наша первая ночь любви. Я сорвался. Не алкоголь всему виной, а та темная сторона меня, которая помешана на ней до безумства. Опьянение настигло, когда я понял, что стал у нее первым. И единственным. Чувство вины на затворках сознания за то, что сделал ей больно, пришло потом. В моменте же я ни о каком сожалении не мог думать, когда видел ее под собой, выгибающуюся, обнаженную, стонущую. Единственное, что вещал мне разум в тот момент, что все происходящее правильно. И каждое наше занятие любовью, как незавершенный ритуал единения — так волшебно, что сожалеешь, что нельзя сделать женщину своей женой много раз.

Я бы делал. Как и клятва служения. Я бы приносил ей всевозможные клятвы бессчетное количество раз, чтобы связать нас всеми возможными способами.

И ночи, украдкой добытые во дворце… И дни. В ясном сознании или затуманенном, она всегда выдыхала только одно имя — мое. Ради этой женщины стоило не просто рискнуть своей жизнью, а целом миром. Даже если бы боги разгневались и обещали расколоть наш мир в дребезги, я бы все равно не отказался от нее, не уступил бы дракону.

Однако они оказались милостивы. По-своему. Малышка стала моей истинной. Или и была изначально, но сколько эмоций это знание разбудило во мне! Мой мир — это Ая.

Как же тянулись к ней душа и сердце, когда приходилось скрывать свою личность во дворце.

'– Ты сумасшедший! — едва успела пролепетать она, как я набросился на любимые губы. Боги, мы так долго целовались, прежде чем заговорить! Не могли оторваться, словно стали воздухом друг для друга.

— Я люблю тебя, — даже не стал спорить с ее словами, улыбаясь сквозь поцелуй, все объясняя своим признанием. — Ты — мое безумие.

Покорная и мягкая, послушно отклонила голову вслед за осторожно оттянутыми волосами, открывая мне доступ к тонкой шейке и красивой ключице. Только вознамерился опуститься, чтобы губами припасть к яремной ямочке, как мой эльфенок уперся мне в грудь, высвобождаясь из объятий.