Единственная революция
Шрифт:
На этой широте почти не бывает сумерек или рассвета, и в это утро река, широкая и глубокая, казалась потоком расплавленного свинца. Солнце ещё не поднялось над землёй, но восток уже светлел. Птицы ещё не начинали своего ежедневного утреннего концерта, и жители деревни не перекликались друг с другом. Утренняя звезда стояла в небе довольно высоко, и по мере того, как вы наблюдали за ней, она становилась всё бледнее и бледнее, – пока над верхушками деревьев не показалось солнце и река не превратилась в поток серебра и золота.
Тогда запели птицы и деревня пробудилась. В тот же миг на подоконнике внезапно появился большой самец обезьяны, серый, с чёрным лицом и густыми волосами надо лбом. У него были чёрные руки; длинный хвост свешивался с подоконника в комнату. Так он сидел, очень спокойный, почти неподвижный, глядя на нас без единого движения. Мы были совсем близко, нас разделяло всего лишь несколько футов. Внезапно он протянул
Этот человек был саньяси, монах, с довольно приятным тонким лицом и чувствительными руками. Он был опрятен, его одеяния были недавно выстираны, хотя и не поглажены. Он сказал, что приехал из Ришикеша, где провёл много лет с гуру, который ныне удалился выше в горы и остался там в уединении. Он сказал, что посетил много ашрамов. Дом свой он оставил много лет назад, когда ему было, возможно, лет двадцать. Вспомнить точно, в каком возрасте это было, он не смог. У него были родители, несколько сестёр и братьев, но он полностью утратил всякую связь с ними. Он проделал весь этот путь потому, что услышал от нескольких гуру, что хорошо бы ему посетить нас, а так же и потому, что он понемногу читал кое-что здесь и там и недавно обсуждал это со своим собратом-саньяси. И вот он здесь. Невозможно было угадать его возраст: ему было уже немало лет, однако голос и взгляд всё ещё оставались молодыми.
«Моя судьба сложилась так, что мне пришлось много странствовать по Индии и посещать различные центры с их гуру, некоторые из них обладали утончённостью, другие невежественны, однако им присуще особое качество, указывающее на некоторое внутреннее содержание, третьи – просто эксплуататоры, раздающие мантры; как раз они-то и бывают часто заграницей и приобретают там популярность. Существуют очень немногие, кто остаётся выше всего этого; среди этих немногих и был мой недавний гуру. Теперь он удалился в глухую и отдалённую часть Гималаев. Раз в год мы целой группой посещаем его, чтобы получить благословение».
– Необходима ли изоляция от мира?
«Очевидно, что отказаться от мира необходимо, ибо этот мир нереален, и у нас должен быть гуру, чтобы учить нас, ведь гуру пережил реальность, он поможет тем, кто следует за ним, осознать эту реальность. Он знает – а мы не знаем. Нас удивляют ваши слова о том, что никакой гуру не нужен, – ведь вы идёте против традиции. Вы сами стали гуру для многих людей, а истину не найти в одиночку. Нам необходима помощь, ритуалы, руководство тех, кто знает. Возможно, в конечном счёте может получиться так, что надо будет остаться в одиночестве, но не сейчас. Мы – дети, и мы нуждаемся в помощи тех, кто продвинулся по пути. Мы учимся, только сидя у ног знающего. Но вы как будто отрицаете всё это, и я пришёл серьёзно выяснить, почему это так».
– Посмотрите на эту реку – на утренний свет на реке и эти искрящиеся зелёные и сочные поля пшеницы и те отдалённые деревья. Здесь великая красота; и чтобы постичь её, глаза должны быть полны любви. И слышать грохот этого поезда на стальном мосту так же важно, как и слышать голос птицы. Так что посмотрите – и послушайте воркование этих голубей. Взгляните вот на это тамариндовое дерево с теми двумя зелёными попугаями. Чтобы глаза видели их, вам необходим контакт с ними – и с рекой, и с этой плывущей мимо лодкой, полной крестьян, гребущих с песнями. Это часть мира. Если вы отрекаетесь от этого, вы отрекаетесь от красоты и любви, потому что вас страшат эти два слова и всё, что за ними скрывается. Красота ассоциируется с чувственной реальностью, её сексуальными проявлениями и с той любовью, которая в это вовлечена. Такое отречение сделало так называемых религиозных людей эгоцентричными, на более высоком, быть может уровне, чем у мирского человека, но это всё же эгоцентризм. Когда у вас нет красоты и любви, у вас нет возможности подойти к этой безмерности. Если вы заглянете в самую суть всех этих саньяси и святых, вы увидите, что красота и любовь от них далеки. Они могут говорить о красоте и любви; но они –
жёсткие последователи дисциплины, проникнутые насилием в своих требованиях и самоограничениях. Так что, в сущности, хотя они и могут облачаться в жёлтое одеяние или в чёрную рясу, или в пурпур кардинала, все они – очень мирские люди. Это – профессия, подобная всякой другой профессии; и несомненно, это не то, что называется духовностью. Кое-кому из них следовало бы сделаться бизнесменами, а не принимать позу духовности.«Но знаете, сэр, вы довольно резки, разве нет?»
– Нисколько, мы просто констатируем факт, факт же не бывает ни резким, ни приятным, ни неприятным; просто так есть. Большинство из нас отказывается видеть вещи такими, каковы они есть. Но всё это вполне очевидно и достаточно явно. Изоляция – это образ жизни, путь этого мира. Каждый человек в силу своей эгоцентрической деятельности изолирует себя, независимо от того, имеет он семью, или нет, говорит ли о сотрудничестве, или о национальности, достижении и успехе. Только когда эта изоляция становится чрезвычайной, возникает невроз, который при наличии таланта иногда и создаёт произведения искусства, хорошую литературу и прочее. И этот уход от мира со всем его шумом, жестокостью, ненавистью, наслаждением представляет собой часть процесса изоляции, не так ли? Только саньяси делает это во имя религии или Бога, а человек, проникнутый соперничеством, принимает его как часть общественной структуры.
В этой изоляции вы приобретаете определённые свойства, и определённое качество суровости и воздержанности, дающее ощущение власти. А власть, будь то власть олимпийского чемпиона, премьер-министра или главы церквей и храмов, всегда одна и та же. Власть в любой форме есть зло, если можно употребить это слово, и человек, имеющий власть, никогда не сумеет отворить дверь к реальности. Поэтому изоляция – не путь.
Для того, чтобы вообще жить, необходимо сотрудничество; но в случае с последователем или с гуру сотрудничества нет. Гуру разрушает ученика, а ученик разрушает гуру. В этих взаимоотношениях учителя и обучаемого – какое может быть сотрудничество, совместная работа, совместное исследование, совместное странствие? Это иерархическое разделение, представляющее собой часть общественной структуры, будь то в сфере религии, в армии или в деловом мире, по сути своей является мирским. И когда человек отрекается от мира, он всё равно в сетях мирского.
Внемирское – это не набедренная повязка, не приём пищи один раз в день, не повторение бессмысленной, хотя и стимулирующей мантры или фразы. Когда вы отказываетесь от мира, но внутренне остаётесь частью этого мира жадности, зависти и страха, приятия авторитета и разделения на тех, кто знает и тех, кто не знает, – это мирской образ жизни. Когда вы ищете достижений, будь то слава или достижение того, что можно назвать идеалом или Богом или чем вам угодно, – это всё ещё мирское. Здесь налицо воспринятая традиция той культуры, которая по своей сущности является мирской; и уход в горы, подальше от людей не освобождает от мирского. Реальность ни при каких обстоятельствах не лежит в этом направлении.
Необходимо пребывать в уединении, но это уединение – не изоляция. Такая уединённость подразумевает свободу от мира жадности, ненависти и насилия со всеми его тонкими путями, и от болезненного одиночества и отчаяния.
Пребывать в уединении, быть одному, – это быть посторонним, не принадлежать ни к какой религии, ни к какой нации, ни к какому верованию или догме. Это то уединение, что приходит к чистоте, простоте, которая никогда не была затронута человеческим безобразием. Эта чистота, невинность, может жить в нашем мире со всей его суетой и всё же быть не от мира. Она не облачена в какое-то особое одеяние. Расцвет добра не лежит на каком-то пути, ибо пути к истине нет.
– 9-
Не думайте, что медитация – это продление и расширение переживания. В переживании всегда налицо свидетель, и он всякий раз привязан к прошлому. Медитация, напротив, – это такое полное бездействие, которое представляет собой окончание всех переживаний. Действие переживания имеет корни в прошлом и потому связано временем; оно ведёт к действию, которое есть бездействие и приносит беспорядок. Медитация есть полнейшее бездействие, исходящее из ума, который видит то, что есть, без вовлечённости в прошлое. Такое действие – не ответ на какой-либо вызов, а действие самого вызова – действие, в котором нет двойственности. Медитация – это опустошение от переживания, и она сознательно или бессознательно продолжается всё время; и потому она не будет действием, ограниченным определённым периодом в течение дня. Это непрерывное действие с утра и до ночи – наблюдение без наблюдающего. Так что нет разделения на повседневную жизнь и медитацию, на религиозную жизнь и жизнь мирскую. Разделение появляется только тогда, когда наблюдатель привязан ко времени. В этом разделении существует беспорядок, горе, смятение; таково состояние общества.