Единственная

Она взяла Васю покататься на лодке, ловко улизнув от охраны. Гребла сильно и с удовольствием против течения к Николиной Горе. Вася сидел на корме худенький, золотистый, вокруг рыжих волос слабое свечение, похожее на нимб. Тогда она еще была полна сладостных надежд на его незаурядность, какие-то неведомы таланты, какое-то туманное будущее рядом с высоким добрым и мужественным сыном.

– Мама, пой!
– просил он, и она в который раз запевала гортанным чистым голосом, какого никто никогда у нее не слыхивал:

Очаровательные глазки,

Очаровали вы меня,

В вас много жизни, много ласки,

В вас столько страсти и огня.

Эта песня и этот голос были только для него, для маленького золотого мальчика, сидящего, согнувшись, на корме.

– Мама, водичка.

Только тут она почувствовала, что ноги ее в воде. Глянула вниз, вода уже закрывала распорки, почти доставала до ножек Васи.

Ее охватил ужас: в лодке образовалась течь. Она прикинула расстояние до их пляжа и поняла, что вряд ли удастся дотянуть. Нужно грести к ближайшему берегу. Развернула лодку и стала грести изо всех сил.

Она думала: если лодка перевернется, можно будет уцепиться за нее и продержаться, пока кто-нибудь их не заметит с берега или не хватятся в Зубалове.

Но как уцепиться с Васей на руках, и потом... неизвестно, будет ли на плаву лодка или пойдет ко дну.

Вода стала прибывать быстрее. Она оглянулась - далеко ли до берега и увидела мужчину в белой рубашке. Заслонившись ладонью от солнца, он смотрел на них.

– Эй!
– она взмахнула рукой.
– Товарищ, у нас беда!

– Мамочка, я боюсь, - очень спокойно сказал Вася.

– Товарищ, помогите нам, - осипшим голосом крикнула она и сообразила, что он не слышит ее.

– Васенька, не бойся. Я сейчас буду очень громко кричать, и ты кричи: "По-мо-ги-те!"

– По-мо-ги-те!
– заорал Вася так, что эхо откликнулось на берегу.

Человек махнул рукой и стал снимать рубашку. Она гребла, задыхаясь, ладони саднило невыносимой болью.

– Васенька, черпай воду, - она бросила сыну свой тапочек на резиновом ходу.
– Молодец, черпай, черпай.

– Дядя, дядя, мы здесь!
– вдруг крикнул Вася , и какая-то сила потянула лодку. Она оглянулась.

Невысокий очень загорелый мужчина, коротким багром подтягивал лодку к своей. Она не ко времени удивилась красоте его лодки: изящная, точно отлакированная.

– Сейчас, очень спокойно. Все делаем очень спокойно. Мальчик, подожди не вставай, я заберу тебя сам.

– Боюсь, что вашу вряд ли дотянем, но попробуем?

– Не надо. Она уже почти полная.

– Но если вы можете грести, я ее переверну и дотолкаю до берега.

– Не надо, - и словно оправдываясь: - Мальчик испуган. На берегу есть откуда позвонить?

– На берегу? На каком?

– На вашем.

– Из "Сосен", наверное, можно, если ... если они разрешат. А вам куда?

– Нам в Зубалово.

– Через десять минут будем там.

– Мне неловко...

– Это - утренняя тренировка.

Казалось, что у лодки были невидимые паруса, так она летела, вырываясь из его рук, и два золотых водяных круга вертелись по бокам ее. Вася глядел, словно зачарованный. Бугры блестящих мышц на загорелых животе, груди и плечах гребца вырисовывались и исчезали как в калейдоскопе.

Вот лодка уже вошла в тень леса, и Надежда могла рассмотреть его. Черная прядь упала на лоб, мягкие карие глаза, благородный овал лица, выпуклый затылок. Похож на какого-то американского киноактера.

– Вы устали. Не спешите, мы уже близко. И... огромное вам спасибо. Я даже не знаю, как в таких случаях благодарить... ведь вы спасли нас.

– В былые времена в таких случаях спаситель либо оборачивался котом, либо вороном.

– На кота вы не похожи, а на ворона, пожалуй, да. Цветом.

– Впрочем, чуда нет. Вы были почти у берега. А вас уже ищут.

По берегу метался Ефимов с охранниками. Лодка мягко ткнулась в песок.

– Прощайте, - она протянула ему руку.
– Аллилуева Надежда.

– Чаянов.

– Не чаяли остаться живыми, а тут как раз и Чаянов.

– У вас подходящее имя. И вот что, - он повернул ее руку ладонью вверх.
– Сначала примочка из марганцовки, а потом - сок из листьев столетника. Знаете такой цветок?

– ... этих господ, хитро увиливающих от тенденций к интервенции, нужно провести сквозь строй.

– Да, они бесспорно являются интервенционистами, - как всегда согласился с Иосифом Вячеслав Михайлович.

– Тенденции, интервенции, турбуленции, наверное все это сконструировало ОГПУ, - она взяла кисть винограда и тут же положила назад.

За столом воцарилось молчание.

– Чаянов, мне помнится, прочитал очень интересную лекцию, об интервенции ни слова. Не намекал, не призывал...

– Он ее спас, - презрительно ткнул трубкой в ее сторону Иосиф.
– На лодочке покатал , теперь она считает себя ему обязанной по гроб жизни.

– Ой, расскажите, как это было!
– вскрикнула Егорова.
– Обожаю романтические истории.

– Надя, у вас отличный вкус, - сказала умная Полина. Пауза среди тишины.
– Зубалово просто преображается, как в сказке. Эта пристройка с южной стороны удивительно гармонична. Мы перед отъездом навещали Сергея Яковлевича и Ольгу Евгеньевну и восхищались. И очень правильно, что сразу делаете паровое отопление. У нее настоящая хватка экономиста и хозяйственника, - специально для Иосифа тоже в третьем лице.

Но когда шли проводить к машине, задержала, взяв легонько за локоть, сказала тихо:

– Надя, так нельзя. Слишком нервно и вообще не стоит при посторонних, с мужьями все можно обсудить наедине. Хотя есть вопросы, которые не следует обсуждать ни с кем. Тем более, что Иосиф очень гордый человек, вырос в Грузии, там особый семейный устав... В общем, не сердитесь, я по-дружески, любя вас... не надо создавать опасных ситуаций, вы же умная женщина, вы все понимаете, зачем же портить отношения с мужем...