Единственная

***

Через три дня Анна получила заключение лаборатории, в нем говорилось, что холст, грунтовка и состав красок соответствуют заявленному времени, а именно – двадцатым годам двадцатого века. Ну что же, первый шаг в оценке подлинности картины был сделан.

Поместив заключение в отдельный файл папки с названием «У моря», Анна разложила перед собой сделанные накануне фотографии и чистый лист бумаги.

Несмотря на то, что Алексей Саввин был для своего времени художником довольно популярным и, несомненно, оставившим заметный след в русском искусстве, известно о нем было очень мало. Большинство картин Саввина оказались уничтоженными немцами во время оккупации Франции. Хотя, конечно, что-то осталось. В первую очередь необходимо найти наиболее полный список уцелевших работ, посмотреть в каких музеях они хранятся и, по возможности, связаться с этими музеями. Может, удастся выяснить что-нибудь о судьбе «У моря». Жаль, что Саввин умер бездетным, не оставив после себя прямых потомков, с кем можно было бы побеседовать и узнать о художнике подробнее или поинтересоваться, не осталось ли после него каких-нибудь писем, дневников. Что-то где-то, наверное, есть, но узнать об этом в короткие сроки будет почти невозможно.

Но если возвратиться к работам художника, то в России хранятся только ранние. Обязательно нужно посмотреть на них и сравнить манеру письма. В Третьяковке находится «Женщина с сиренью». А эта картина, если верить Энциклопедии и ведущим искусствоведам, специализирующимся на художниках, писавших в первую половину двадцатого века, явилась определяющей для всего его дальнейшего творчества. На портрете изображена Ольга Аносова.

Анна улыбнулась: творец и его муза. Кстати, интересная тема для одной из студенческих лекций. Надо запомнить.

И тут зазвонил телефон. Молодая женщина нажала на кнопку соединения и сказала в трубку:

– Алло!

Высокий женский голос на том конце ответил:

– Мне нужен художник!

Всякие глупости

Она даже не поняла, как так случилось, но одно только появление этого нескладного молодого человека, почти еще юноши, заставляло Ольгу нервничать, очень внимательно следить за своими словами и жестами, становиться зажатой и рассеянной одновременно. Едва ли она отдавала себе отчет в происходящем. Столь стремительные душевные перемены казались Ольге чем-то новым и доселе неизведанным, она и не думала о любви. Действуя безотчетно, повинуясь лишь одному своему женскому инстинкту, Ольга больше времени стала уделять внешнему виду, с особой тщательностью выбирала платья и укладывала волосы.

А потом вдруг, в одну из пятниц, на выходные приехал муж, и молодая женщина неожиданно поняла, что не рада ему. Открытие это стало для Ольги потрясением. Весь вечер она чувствовала, что Сергей Львович мешает ей. А ведь более близкого человека у нее и не было. Муж был старше Ольги на шестнадцать лет, он увидел ее на одном из тех балов, которые устраивались в Москве купеческим сословием для того, чтобы вывозить на смотрины молоденьких девушек. Это был второй или третий из так называемых, выходов в свет для юной Оленьки. Сергей Львович пригласил девушку на танец, а после стал ездить к ним в дом. Он казался тогда Оленьке очень взрослым и важным. Поначалу девушка сильно робела перед визитером, поэтому, чтобы сгладить некоторую неловкость, Сергей Львович часто просил ее сыграть что-нибудь, и Оленька послушно садилась за фортепьяно. Невозможно было подобрать правильные слова, чтобы охарактеризовать ее игру. Ольга понимала музыку, порой просто общаясь с этим миром посредством клавиш, музыка была ее собственным особенным миром, наполненным различными звуками, с помощью которых она выплескивала наружу свои эмоции и настроение. Одно и то же произведение Ольга умела играть по-разному, в зависимости от того, как чувствовала его именно в этот день. Она была слаба грудью, поэтому голосом обладала несильным, но, исполняя романсы, умела наполнять их проникновенностью. В те дни, когда у них проводил время Сергей Львович, Ольга пела для него особенно старательно.

– Ну, доченька, какого сокола ты зацепила! – часто говаривал отец, проводив дорогого гостя.
– Теперь смотри, не упусти! Серьезный человек, Сергей Львович – миллионер.

В последние дни Масленицы, перед самым постом, видный московский фабрикант Аносов сделал Оленьке предложение, а на Красную горку сыграли свадьбу. Было девушке в ту пору восемнадцать лет.

Со временем она перестала робеть перед мужем. Сергей Львович был с Ольгой неизменно добр, внимателен и заботлив, он следил за тем, что бы у его молодой жены всегда хватало средств для портнихи и модистки. Ольга наблюдала за мужем, она знала, как крут бывает его характер, особенно в делах, касающихся фабрики, однако был он при этом рассудителен, никогда не принимал решения сгоряча, много раздумывал. В житейских делах, делах, связанных с их домом, Сергей Львович советовался с Ольгой, как с хозяйкой, а в общении с ней обходился мягко и терпеливо. Постепенно Ольга прониклась уважением к этому важному человеку, привыкла к совместному с ним проживанию и даже не заметила, что стал он ей близок, что начала она по нему скучать, любить поздние ужины и неторопливые вечерние беседы. Ей нравилось принимать гостей, в основном таких же фабрикантов и купцов, как и сам Сергей Львович. Ольга сдружилась с родной сестрой мужа – Марией Львовной и полюбила ее детей, Николеньку и Володеньку, проводила с ними много времени. Своих детей Бог им с мужем не дал.

Жизнь Ольги складывалась так, что ее можно было бы назвать вполне счастливой, но в эту весну она открыла для себя совершенно новую неизведанную доселе страницу. Не познавшая в юности восторга первой любви, этого ни с чем не сравнимого смятения чувств, рано и вполне удачно вышедшая замуж, довольная простым и привычным укладом своей жизни, Ольга только в двадцать восемь лет стала познавать прелесть случайных взглядов, осторожных слов, которые в глазах присутствующих не имеют ценности, но так много значат для тебя. Только теперь начало пробуждаться то самое женское, чувственное, истинное, что так долго дремало в ней.

Молодая женщина не понимала, что происходит, и осознание пришло как-то вдруг.

Вечером все сидели в плетеных креслах на террасе, наслаждаясь прохладой и непринужденным разговором. На круглом, убранном белой ажурной скатертью столе, возвышался огромный самовар, к чаю в серебряных вазочках были поданы привезенные из Москвы Сергеем Львовичем сладости: всевозможные помадки, подушечки, клюква в сахаре, обливные орехи и мармеладный горошек, а еще колотый сахар.

И в какой-то момент разговор перешел на предстоящую художественную выставку.

– А ты знаешь, Сережа, - сказала тогда Мария Львовна, - что Алексей на ней тоже будет представлять свою картину?

И в голосе ее прозвучала некоторая гордость, как будто она сама имеет самое непосредственное отношение к этому событию.

– И что же вы выбрали в качестве темы для работы, молодой человек? – вежливо поинтересовался Сергей Львович.

Алексей вдруг смутился. Обычно этот важный промышленник его попросту не замечал, да и сам вопрос был задан скорее из праздного любопытства, а не искреннего интереса. Юноша почувствовал, что краснеет, и, разозлившись на себя за это, стал громко, словно пытаясь заглушить голосом робость, сбивчиво отвечать:

– Я пока еще точно не решил. Хотелось поначалу пейзаж. Но сейчас, пожалуй, сцену на природе. Однако, хочется что-то не совсем обычное... я только ищу...

– Да полно, Алешенька!
– перебивая, воскликнула Мария Львовна. – Конечно, ты найдешь, найдешь свою тему! Времени впереди еще достаточно. А ты, Сережа, верь мне, - повернулась она к брату. – Это очень талантливый мальчик. Он такой портрет Оленьки написал! Правда, еще не окончил. Но уже сейчас, слышишь, уже сейчас совершенно ясно, что портрет удался. Кому еще чаю?

И в этот момент Ольга вдруг поняла, что не хочет показывать портрет мужу, как будто было в нем что-то тайное, не для Сергея. Мысль эта пронзила ее острым болезненным уколом. И только тогда она осознала, что произошло за последние две недели, и как важен стал для нее этот нескладный нервный молодой человек, и как все это неправильно, как дурно... как... грешно... Ольга почувствовала себя канатоходцем, который стоит на одном краю натянутой веревки, а внизу – бездна, и надо пройти так, чтобы не упасть. Но самое страшное заключалось в том, что раньше она никогда по канату не ходила и не знает, как это делать. В тот вечер Ольга ни о чем больше не могла думать, как о своем открытии и том, что ее жизнь обязательно должна стать прежней.

Позднее, оставшись с мужем наедине, она, не сумев справиться со своим смятением, поддавшись порыву, вдруг попросила:

– Возьми меня с собой в Москву, Сережа, прошу!

Сергей Львович, удивленный взволнованным голосом Ольги, внимательно посмотрел на нее:

– Что-нибудь случилось, душа моя? Неужто, кто-то тебя обидел?

– Нет-нет, никто, - торопливо заверила его Ольга. – Но ты так надолго оставляешь меня одну, Сережа. И мне кажется... мне кажется, - голос ее вдруг совсем стих, - я подумала, что в Москве...