Единственный крест
Шрифт:
— Извините, увлеклась. Хочу — и мне не стыдно этого. И ты мне поможешь, Вадик.
— Каким образом? Расскажу о том, кто у меня лечится?
— Ой, ради Бога. «Экспресс-газете» так интересно, что нашего прокурора периодически отхаживают у тебя от белой горячки.
— А что будет интересно «Экспресс-газете»?
Люба сделала паузу.
— Человек-волк — вот что будет интересно.
Супруги переглянулись.
— Откуда ты узнала? — Галина отодвинула в сторону бокал.
— Откуда, откуда. Я же журналистка, мне по штату положено все знать.
— Ты в своем уме, Люба? Он не волк, он — человек. Наш друг. Пусть пока больной, но мы его вылечим. Неужели из-за… Слушай, забирай свой коньяк и вали отсюда.
Вадим удивленно посмотрел на жену. Он не узнавал свою спокойную и даже немного флегматичную Галочку.
— Галчонок, ты немного резковата…
— Я резковата? Ты не понял, что хочет эта… карьеристка? «Оборотень с медицинским дипломом». Это ты, Люба, оборотень. Все, выметайся.
Братищева растерялась.
— Галя… я, конечно, извиняюсь… ты думаешь, я действительно что-то плохое предложила?
— Плохое? Любочка, ты чудовище!
— Но ведь они все… в газетах пишут. — И вдруг Люба заплакала. Супруги сидели молча. Люба плакала, по-детски утирая слезы.
— Не жалобь меня, слышишь, не жалобь. Я все сказала, что о тебе думала.
— Ты неправильно ду-думала. Я от-от нищеты устала. А когда узнала про-про волка… по-по-думала, что это последний шанс. Вот.
— Дуреха ты, Любка… Ладно, извини, я тоже вспылила. Давай сделаем так. Наш друг приедет завтра вечером. Может, даже лучше, если будут еще люди…
— Ты меня приглашаешь? — все еще всхлипывая, спросила Люба.
— Приглашаю.
— А как, кстати, его зовут?
— Асинкрит, Асинкрит Васильевич.
— Так, значит Асю, в честь его назвали?
— Он у нас свидетелем был на свадьбе. И вообще… это наш самый близкий друг.
— Слушайте, ребята, простите меня.
— Все, проехали.
— А Лизу пригласишь?
— Конечно.
— Только если она пойдет. Не сутками же ей в своем музее сидеть?
— Посидим, поговорим. Только без «Экспресс-газеты», договорились?
— Слово даю.
— А теперь колись: откуда информация. Хорошо, не говори, только кивай: Ася рассказала Оле…
Люба кивнула два раза.
— Все понятно. Придется поговорить с дамой.
В соседней комнате раздался топот босых ног.
Глава пятая.
Посмотри в мои глаза.
— Вот видишь, а ты переживала, — Вадим Петрович подошел к жене, которая мыла, оставшуюся после гостей посуду.
— Я переживала, а ты нет?
— Я тоже, конечно…
— «Я тоже» — передразнила Галина мужа. — А ты совсем осип.
— Это все ради Асинкрита: приходилось говорить медленно и громко.
— Понимаю. Ты у меня молодец.
— А уж ты… Хорошо, Галчонок, придумала…
— В смысле?
— В смысле гостей пригласить. Время пообщаться с Асинкритом у нас с тобой еще будет, зато… Короче, солнышко, ты меня поняла.
Галина
с улыбкой повернулась к мужу:— Нет, не поняла.
— Я очень за первые минуты переживал. А он молодец. Правда, с прежним Асиком контраст разительный — тот всегда был душой общества, а этот… диковатый пока.
— Диковатый… Себя поставь на его место. Приходишь в незнакомый дом, а там уйма народа. Поневоле дичиться начнешь. Так, мне надо Асинкриту постель стелить, а ты иди, пообщайся с ним.
— Пойдем вместе. Пожалуйста!
— Боишься? — насмешливо протянула Галина.
— С чего ты взяла? Просто я всегда боюсь моментов неловкости.
— Я и говорю — боишься. Ладно, пошли.
Асинкрит сидел на диване в большой комнате и листал журнал.
— Ты устал, наверное? — растягивая слова, очень громко спросил Сидорина Вадим Петрович.
— Самую малость, — поднимаясь, ответил Асинкрит.
— Ты сиди, Асик, сиди, — продолжал Глазунов с той же интонацией, — поговорим по душам. Как тебе наши друзья?
— Очень приятные люди. Особенно Сергей Кириллович.
— Это Романовский, мой коллега. Тоже психотерапевт. Практики — более двадцати лет.
— Понятно.
— А как тебе девочки, Асинкрит? — вступила в разговор Галина?
Сидорин, словно очнувшись, посмотрел на нее.
— Асик, Галя спрашивает про своих подруг, — «перевел» вопрос жены Глазунов.
— А-а… Я подумал, что речь идет про Асю и Олю. Очень… приятные. И Люба и Лиза. Я правильно запомнил?
— Абсолютно, — Галина вслед за мужчинами села на диван.
— Только Лиза… — чувствовалось, что Сидорин тщательно подбирал слова, — она вся в себе была, не с нами. А Люба да… веселая.
— Она всегда веселая, характер такой.
— Люба — очень известный в городе журналист, — пояснил Глазунов.
— Подожди, Вадик. Помолчи немножко, ты и так всех утомил сегодня.
— Галчонок, ты несправедлива, — совершенно искренне обиделся Вадим Петрович.
— А про Алису ты все верно подметил, — Галина Алексеевна не обратила на обиду мужа никакого внимания. — Трудно ей сейчас.
— Алису?
— Просто мы Лизу Толстикову Алисой зовем. Так вот у нее…
— Где-то я слышал это имя. Я с Алисой раньше не мог быть знаком?
— Вряд ли, Асинкрит. Она лет на пять моложе нас. Миша, муж ее, царство небесное, привез ее откуда-то с севера.
— Она родом из Великого Устюга, — подал голос обиженный Глазунов.
— Или из Вологды…
— Я же сказал, из Великого Устюга!
— Хорошо, но все-таки спрошу у нее самой…
— Вот погляди, Асик, ей говоришь: знаю точно, а она….
Галина Алексеевна махнула рукой в сторону мужа.
— Не обращай на него внимания, Асинкрит. Любит по пустякам заводиться. — И продолжила:
— Три года они с Мишенькой душа в душу прожили. Ты не представляешь, какая красивая была пара.
— С ним что-то случилось? По лицу Сидорина было трудно понять, интересен ему разговор или он сопереживает из вежливости, дабы поддержать беседу.