Её несносный студент

Я моментально подскакиваю с места, готовый… да сам не знаю, на что готовый.

Некоторое время мы просто буравим друг друга взглядами.

Я первым прерываю гляделки, осознав, что не вижу Александровну.

— Где Ксюша? — я уже порываюсь бросится прочь из кухни, когда меня останавливает низкий голос отца.

— Сбежала твоя ненаглядная, — и ухмыляется гад. — Ладно-ладно, не бесись по чем зря, вернется твоя Ксюша.

— Что ты несешь, и что ты здесь делаешь? Я, кажется, ясно дал понять…

— Более чем, — перебивает меня, подходит к столу, кладет на него плотную черную папку, что до этого момента находилась у него в руках, сам же направляется к окну.

— Тогда, будь добр, объясни свое появление.

У меня внутри все сжимается, противоречивые чувства рвут тело на части. С одной стороны я хочу, чтобы отец свалил из моего дома, и в тоже время меня гложет любопытство. Мать так и взяла трубку, отписалась только, что все хорошо. А я так и не понял, что хорошего в том, что наша, казалось бы, идеальная семья рушится, как долбанный карточный домик.

— Присядь, Егор, нам надо поговорить, — спустя несколько секунд тяжелого молчания, отец оборачиваемся, кивает на стул, с которого я подскочил несколькими мнгновениями ранее.

— Насиделся, спасибо, — цежу сквозь зубы, сам хватаю со стола телефон и, набрав номер Ксюши, подношу его к уху.

Гудок. Еще один. А потом эта зараза сбрасывает. Я уже догадываюсь, что появление отца в нашем доме — ее рук дело, но хочу убедиться. Снова и снова набираю ее номер, и каждый раз ответом мне становятся короткие гудки.

— Не думаю, что она ответит.

Меня бесит его напускное спокойствие. Или не напускное?

Отбрасываю в сторону телефон. Зараза мелкая, она у меня дождется. Отшлепаю.

— Давай к делу, я так понимаю, что к твоему появлению приложила руку Ксюша?

Отец не торопится отвечать, продолжает молчать, недовольно поджимая губы.

— Слушай, мы так и будем молчать? — я снова не выдерживаю. — Если ты пришел помолчать то, прости, у меня времени нет. Или ты все же хочешь что-то сказать? Дай угадаю, решил воспользоваться свалившимся на тебя шансом и все-таки исправить ошибки молодости?

Мне самому тошно от сказанного, как представлю себе, как, должно быть, сейчас себя чувствует мать, так хоть в петлю лезь. И я бы поехал к ней, обязательно поехал, не знай я, что из себя представляет Ангелина Аркадьевна Волкова. Нет, сейчас ее лучше не трогать, во всяком случае до тех пор, пока она сама не захочет меня видеть. А потому, вот уже три дня, я, как дебила кусок, не знаю куда себя деть и что сделать, чтобы не чувствовать себя так паршиво. Ксюша, конечно, за меня переживает, волнуется, в общем-то, стоящий на моей кухне отец — это результат ее переживаний.

— Вы разводитесь? — наконец выдаю, неожиданно для самого себя.

Оказывается, это действительно больно. Даже в восемнадцать лет, даже когда, казалось бы, многое понимаешь, все равно больно и тяжело, почти физически тяжело. Я никогда себе даже представить не мог, что нечто подобное вслух произнесу. У меня же была, мать его, идеальная семья. В какой момент все похерилось? Полетело к чертям?

— Ты дурак что ли? — внезапно рявкает отец, да так, что у меня уши от закладывает.

Орать-то так зачем?

— Не понял, — я реально чего-то не всекаю.

Видимо, усталость все же берет свое.

Я три дня не спал, только работа спасала. Не мог просто, стоило только лечь, как перед глазами вставала неприглядная картина.

— Послушай, Егор, — он вздыхает тяжело, облизывает губы, — надо же, никогда не страдал недостатком словарного запаса, — усмехается, — я перед тобой действительно виноват, как-то не заметил я, что мой сын уже вырос, и родительская опека ему больше не требуется. Занесло меня, да? Я, Егор, никогда тебе зла не желал, и амбиции свои за твой счет реализовывать уж точно не собирался, что бы ты себе там ни надумал.

Я, конечно, понимаю, о чем он, об Альке, о ком же еще. Я же не дурак, сразу все понял. Только не повелся. Она девчонка неплохая, иногда ее заносит на поворотах, но в целом человек хороший.

— Девочку твою я тоже обижать не хотел, просто не подумал даже, насколько все серьезно. Я так хотел дать тебе все самое лучшее, что забыл спросить, надо ли оно тебе.

Слова ему даются тяжело, крайне тяжело, я это вижу. Отец вообще не из тех, кто свои ошибки любит признавать, а сейчас, кажется, именно это и пытается сделать.

— Я не понял, ты сейчас извиняться пытаешься, что ли? — язвлю, а у самого ком посреди горла встает, и ни туда, ни сюда не двигается.

Чувствую себя соплей, по забору размазанной. Злился же, реально злился, почти возненавидел отца. И куда все делось? Почему так чертовски паршиво даже от мысли, что его в моей жизни не будет?

Стою теперь посреди собственной кухни, сопли жую. Идиота кусок.

И этот тоже хорош, лужей тут растекается.

— Пытаюсь, — усмехается снова, — я вообще не привык прощения просить, разве что у матери твоей, теперь вот у тебя.

— А мама? — вырывается у меня против воли.

— А что мама? — он улыбается как-то хитро. — В Таиланд путевку выбирает.

— Чего?

Какой еще Таиланд? Ничерта не понимаю.

— Того, должен я ей, она давно хотела, — отец бурчит недовольно, он явно не в восторге от предстоящих перспектив. Последняя такая вот поездка закончилась недельным свиданием с фаянсовым другом.

— Ничего не понимаю, а твои слова? О молодости твоей потерянной, о…

— Это когда я такое говорил? — он снова выходит из себя, от напускного спокойствия не остается и следа. — Я вообще ничего такого не имел в виду, с чего ты взял, что я говорил о себе?

— Эээ…

— Егор, вы с матерью — самое важное, что есть у меня в жизнь, самое дорогое, я, конечно, дел натворил, наговорил лишнего, но никогда, ни разу в своей жизни я не пожалел о своем выборе.

Я чувствую, как у меня — лба здоровенного — подкашиваются ноги. От греха подальше тяну к себе ближайший стул и падаю на него с грохотом.

По телу разливается облегчение. Черт, никогда ничего подобного не чувствовал, разве что в тот день, когда паспорт Александровны в руках держал и радовался, как дебил последний. Сейчас примерно также себя ощущаю, словно гора с плеч упала.